– А кто он? – осторожно спросил Семушкин.
– Кто? Разве я вам не сказал? Это мой сын Александр… Лейтенант Александр Теремов.
Полковник, уже несколько овладевший собой, обратился к Колоскову:
– Прошу вас, пойдемте ко мне и расскажите, пожалуйста, все, что вы знаете о Саше.
Колосков последовал за командиром.
Полковник слушал очень внимательно. Когда Колосков умолк, Теремов долго сидел, ни о чем не спрашивая, не произнося ни слова. Мыслями он был очень далеко. Лейтенант понимал это, старался не мешать. А в памяти полковника всплывали самые дорогие дни, связанные с сыном, неторопливо проплывали картины его собственной молодости.
Счастье
Николай Петрович Теремов начинал службу в двадцатых годах. Отец погиб на германском фронте. Мать ходила по деревням, работала и просила милостыню – надо было кормить детей. На дороге ее и свалил тиф. Остались двое. Брат Сергей беспризорничал, а потом работал в Вязьме стрелочником. Николай коротал детство в сиротском приюте. Вырос в худого, жилистого, не по годам серьезного парня. После детдома поступил учиться на рабфак – там давали койку в общежитии и питание. В 1922 году пришло время служить в Красной Армии. Вот здесь только и началась у него настоящая жизнь: чистая, сытая, интересная, радостная.
Стала ему армия и отцом, и матерью, и семьей. Прирос Николай сердцем к колючей, ласковой, теплой шинели навсегда. Решил стать командиром. Ничего не видел выше и прекраснее этого звания. Его наставниками были отчаянные рубаки гражданской войны. Их имена связаны с легендарной Каховкой и Волочаевском. Они гнали Юденича, Деникина, Колчака, Врангеля… Совсем еще молодые, но уже вошедшие в историю. Ну взять хотя бы командиров полков и дивизий, с которыми приходилось встречаться в те годы Николаю: Константину Константиновичу Рокоссовскому было двадцать шесть, Ивану Степановичу Коневу – двадцать пять, Родиону Яковлевичу Малиновскому – двадцать четыре.
Службу Николай любил до самозабвения. Казалось, этой любви достаточно, чтобы сделать его счастливым на всю жизнь. Но судьба, суровая к нему в детстве, будто решила вознаградить за былые страдания, послав ему еще одну любовь.
Звали ее Лида. Она училась вместе с Николаем на рабфаке. Стройная и ладная, Лида первой в рабфаковском общежитии надела спортивную форму и вышла играть в волейбол. В те годы такое было в диковинку.
– Ишь, оголилась! – язвили жилички общежития, выглядывая из окон. А через неделю одна за другой сами запрыгали по двору в трусах и полосатых майках.
«Смелая и передовая», – заключил комсорг группы Теремов. То, что у Лиды красивая фигура и удивительные серые глаза, Николай тоже заметил.
Окончив рабфак, Лида поступила в медицинский техникум. Николай в это время уже учился в пехотной школе. Жили в одном городе, а письма писали почти ежедневно. Не хватало коротких часов, получаемых Николаем по увольнительной, не успевали высказать все друг другу.
Лида тоже полюбила Николая еще на рабфаке, и, когда он приходил к ней в техникум начищенный, надушенный, блестящий, ну просто неотразимый в своей военной красе, она загоралась от счастья.
Окончив училище, Николай увез Лиду на край света – в Забайкалье. Жили на железнодорожном разъезде, к тому же еще в землянке. Вокруг каменистая щебенка да ветер. А в молодой семье как поселились с первого дня любовь, радость и душевная теплота, так светили и грели постоянно. В первую весну появился у молодой четы на свет Саша. Лейтенант украсил землянку багульником – другие цветы здесь не росли. Сынишку заворачивали в новые отцовские портянки: с мануфактурой в те годы трудновато было. Счастливый отец, тетешкая мальчика, шутил: «Строевой парень будет, с первых дней портянки надел!» Когда пеленки сушились, мальчика заворачивали в газету. Самая доступная на разъезде газета, которую регулярно привозили железнодорожники, была «Гудок». Однажды это слово отпечаталось на тельце малыша, и Лида и Николай покатывались от смеха, целовали сына в розовые ягодицы и приговаривали: «Гудочек ты наш миленький, давай гуди на все Забайкалье на здоровье».
Служба у Николая Петровича шла хорошо, его поощряли и повышали. После Забайкалья перевели в Среднюю Азию. Тоже места тяжелые: жара, песчаные бури, безводье. Задует, бывало, «афганец» так, что в комнате дышать нечем, накинет Лида байковое одеяло себе и сыну на голову и сидит, часами сказки ему рассказывает. Придет муж с работы, а она вокруг него так и запорхает, так и защебечет – веселая, красивая, родная. А Шурик напяливает отцовскую фуражку, ремни по полу волочит.
– Что, сынок, примеряешь? – спрашивает отец. – Давай, давай, затягивай потуже – привыкай, это твое будущее.
Несмотря на трудности военной жизни, Лида не возражала мужу, тоже хотела, чтобы сын стал военным, потому что была убеждена: командирская профессия самая нужная, самая интересная и благородная. Вон ее Коля – какой орел! А с каким уважением его и ее, как жену командира, всюду встречают. Все знают: военный – самый честный, бескорыстный, справедливый и мужественный человек, он никогда в беде не оставит, в трудную минуту жизни не пожалеет для спасения человека.
Могла ли молодая мать желать сыну лучшего?
И вот настал день, когда Сашу отправили в военное училище. Волновались, ждали вестей. А он, как нарочно, в письмах заладил одно: «Жив, здоров» – и точка. Лидия Максимовна даже всплакнула: «Неужели не понимает, каких вестей мы ждем?» А Николай Петрович, который к тому времени был уже капитаном, успокаивал: «Не тревожься, мать, – сын командирский характер проявляет».
Действительно, порадовал их сын. Без письма и телеграммы вдруг приехал в новенькой курсантской форме. Темно-зеленая гимнастерка плотно облегала его юношеский стан. Малиновые петлицы, скрипучий ремень, начищенные сапоги. Саша был очень похож на молодого Николая Петровича. Лидия Максимовна, увидев его, только ахнула. Отец обошел сына вокруг, одобрительно сказал: «Заправка хорошая, будто в форме родился!»
Пока Саша был в училище, а учился он в Ташкентском имени Ленина, капитан Теремов получил назначение на запад, в Ровно. Тяжело, конечно, матери уезжать так далеко от сына, но Лидия Максимовна приняла и это испытание судьбы покорно. Она считала и себя военной. Даже в разговорах с подругами или в компании друзей говорила: «Когда мы служили с Колей в Забайкалье» или «Когда мы получили назначение в Среднюю Азию…»
Два года, пока учился Саша, были бесконечно длинными, а когда прошли, вдруг оказалось, что они промелькнули почти незаметно.
Александр Теремов окончил училище в мае сорок первого, на несколько месяцев раньше обычного срока. Видно, знали уже в наркомате обороны о надвигающейся грозе. Не случайно всех выпускников Ташкентского училища отправили в западные приграничные округа.
Лейтенант Теремов попал при распределении в дивизию, где служил отец. Узнав об этом, Лидия Максимовна, истосковавшаяся по сыну, бросилась к мужу:
– Попроси Сашу в свой полк.
– Едва ли это целесообразно, – сухо ответил Николай Петрович.
Там, где касалось службы, он был строг. Повышение на должность командира части еще больше обострило в нем чувство ответственности. Причем он не напускал на себя показную суровость, а действительно был человеком рассудительным и требовательным.
Говоря с женой о сыне, майор был убежден: для них обоих, для него, как командира, и для Саши, как молодого лейтенанта, лучше, если они будут работать врозь, не связанные на службе родственными узами. Майор знал, что не допустит никаких поблажек по отношению к сыну, и все же их родство, как песчинка в глазу, будет кое-кому мешать видеть их отношения в правильном свете.
А жена настаивала:
– Почему нецелесообразно? Пусть он у тебя учится, пусть станет таким же, как ты, – настоящим командиром.
– Его и в другом полку воспитают как следует, – пояснил Теремов. – Да он, собственно, и не нуждается в каком-то особом воздействии – парень на правильном пути.
– Я в нем уверена. Мальчик он хороший. Но знаешь, Коля, мать есть мать, и мне, конечно, хочется, чтобы он был поближе. Ведь Саша у нас один. Хочется видеть его почаще. Помочь, пока на ноги встанет. Да и ты, будучи рядом, поддержал бы, подсказал в трудную минуту. И время сейчас беспокойное, ты же лучше меня об этом знаешь.
– Стареешь, мать, – упорствовал Николай Петрович шутливо. Потом серьезно добавил: – Нет, Лида, обращаться к старшим по поводу устройства сына я не буду. Неприлично это, понимаешь?
Лидия Максимовна не обладала прямолинейным командирским характером и, как женщина, рассудила более практично. Она рассмеялась:
– Вот чудак! Кто же тебя просит обращаться к старшим? Это совсем ни к чему. Позвони в штаб дивизии в отделение кадров, они все сами сделают.
Майор с веселым изумлением взглянул на жену: «Ты смотри, какая хитрая! Правильно говорит, если позвонить капитану Клименко, он не откажет». Но жене сказал:
– Это же совсем не в моих правилах, звонки, просьбы, быть кому-то обязанным, нет, уволь, Лидочка, это не по мне. К тому же, если в политотделе узнают или до комдива дойдет, я же от стыда сгорю…
Пока Теремовы спорили насчет устройства сына, в отделении кадров дивизии прибывших выпускников уже распределяли. Капитан Клименко без просьб и звонков решил, что Николаю Петровичу будет приятно назначение сына в его полк, поэтому включил лейтенанта Теремова в список предназначенных для этой части.
Командир дивизии при утверждении расчета обратил внимание на знакомую фамилию:
– Теремов – сын Теремова?
– Так точно, – ответил Клименко.
Генерал минуту подумал:
– Он сам просил к нему направить?
– Нет, он об этом не знает, – поспешил отвести подозрения от уважаемого им командира начальник отделения кадров, – просто мне кажется, так будет лучше для молодого Теремова.
Генерал согласился:
– Вы правы, майор Теремов не из тех, кто будет гладить сына по головке. Пусть идет лейтенант служить к своему батьке, у него есть чему поучиться.