– А это солдатские книжки служивых. Я все их собрал и берег эти годы, а теперь хотел бы передать вам, чтобы грустная весть о добром деле, совершенном каждым из них, дошла до тех близких, которые живы и по сей день на Родине, может быть, жены, брата, сестры, дети у кого были.
Я подошел к полке, взял одну из книжек, раскрыл ее и прочитал: «Буренин Иван Афанасьевич. Чин – рядовой. Родился в 1885 году». Значит, было ему двадцать лет, когда сложил голову. Вот и вся короткая жизнь солдата.
Священник, вспоминая, негромко говорил:
– Добрый был паренек, русые кудри выбивались из-под фуражки. Стеснительный, краснел, когда при нем срамное слово кто-нибудь высказывал. А в бою не оплошал, в рукопашной трех японцев заколол штыком и одного офицера уложил прикладом. Два раза был сам пробит пулями, а товарищей не оставлял. Убило его осколком снаряда. Сразу отдал Богу душу, без мучений. Здесь он, в третьем ряду похоронен. Да пойдемте к ним, я вам о них многое расскажу.
Мы вышли из сторожки и пошли вдоль могил. На большинстве крестов, на чисто оструганной древесине были черным углем написаны фамилия и имя погребенного в этой могиле, а также обозначен день смерти, и тем же черным угольком нарисован небольшой крестик. Надпись, видно, постоянно подновлялась. Под солнцем и дождями она выцветала, но батюшка аккуратно все эти годы обводил все ранее написанное. Он объяснил: деньжонок на краски или карандаши не было, вот и выжигал тонкие угольки, они хороши еще и тем, что под дождями буквы и цифры не расплываются.
– Как вам, наверное, ведомо, начальником укрепленного района и всей обороны Порт-Артура был генерал-адъютант Анатолий Михайлович Стессель. А сухопутной обороной руководил храбрый и твердый генерал Роман Исидорович Кондратенко, он тоже сложил свою голову здесь в день 2 декабря 1904 года.
Внезапным нападением на Порт-Артур с моря японцы овладеть крепостью не смогли. После неудачных для них, да и для нас морских сражений, японцы решили брать крепость с суши. Они высадились на подступах к крепости и стали накапливать войска, а потом двинулись в сторону Порт-Артура. Много было схваток еще на подступах к крепости. Вот, к примеру, тяжелые бои были за городок Цзинь-Чжоу, с первых же стычек наши воины вели себя мужественно и отважно вступали в бой с во много раз превосходящими по силе японцами. Часто дело доходило до рукопашной. Ну, в рукопашной еще ни одна армия против русского штыка устоять не могла, и Цзинь-Чжоу в рукопашной схватке отбили. Но потом все же японцы обошли городок со всех сторон, и кто из наших остался жив, отошли. И тут уже, когда ушли, вдруг обнаружилось, что не успели взорвать пороховые погреба в Цзинь-Чжоу. И было это поручено поправить подпоручику Орлу 14-го Bocточно-Cибирского стрелкового полка, который со своими товарищами пробрался назад, в Цзинь-Чжоу, и взорвал-таки эти погреба. От взрыва немало еще полегло японцев.
Присутствие духа генерала Кондратенко, личная его храбрость и доверие к нему солдат были опорой во всех боях еще на подступах, а потом и в отражении всех штурмов крепости.
К июлю японцы подошли вплотную к укреплениям крепости и стали основательно готовиться к ее генеральному штурму. 22 июля был первый штурм. После сильной бомбардировки артиллерии японские цепи пошли в атаку. Все атаки были отбиты. 25—26 июля штурм повторился, но после тяжелых боев и эти атаки были отбиты.
И вот, несмотря на неудачу своих действий, японцы прислали парламентеров с предложением сдать крепость. Генерал Стессель от имени всех нас с презрением отверг это предложение, и мы все были полны решимости продолжать оборону крепости. Японских парламентеров, которых возглавлял Майор Ямаока, с миром отпустили назад.
Получив отказ, командующий здешней группировкой японской армии генерал Ноги приказал начать новый общий штурм. В центре ударили две дивизии, и по одной дивизии наступали на правом и левом флангах. Японцы устроили настоящий обвал из артиллерийских снарядов. Все наши позиции были покрыты разрывами, а в небе образовались целые облака от взрывов шрапнели. До 9 августа три дня шел общий штурм, но он был отбит с огромными потерями для японцев.
Мы остановились возле креста, на котором было начертано: «Капитан Квинихидзе». Священник тихо сказал:
– Сей красивый человек погиб от гордости. Он столь презирал врагов, что никак не хотел опускаться в траншею, когда привел свою роту на позиции. Пули свистели. Снаряды рвались неподалеку, солдаты умоляли своего командира спуститься в окоп, но он гордо отвечал: «Вражья пуля меня не тронет». И так командовал своей ротой, вышагивая вдоль окопа. Может быть, он читал о подобных поступках офицеров в боях на Кавказе, но там была другая война, не тот огонь. Неподалеку разорвался снаряд, и осколок угодил капитану Квинихидзе в голову.
Сделав несколько шагов, отец Феофан остановился у креста, на котором было написано: «Штабс-капитан Яковлев». Отец Феофан помолчал некоторое время, потом сказал:
– Вижу его и сейчас перед собой, молодого, высокого, стройного. Я 9 августа благословил всю его третью роту 14-гo стрелкового полка. Они шли на помощь истекавшим кровью защитникам горы Высокой. В роте Яковлева было 217 человек. Они бросились на выручку товарищам быстро и энергично. Через час от роты осталось всего двадцать семь человек, погиб и штабс-капитан Яковлев.
У следующей могилы отец Феофан заговорил еще более взволнованно:
Кровь, горячую кровь унтер-офицера Старцева я и сейчас ощущаю на своих руках. Я перевязывал его, пуля угодила в вену на руке, и кровь била фонтанчиком. Я пришел с этой ротой, тоже благословив ее на подвиг ратный, когда очень поредели ряды защитников сей высоты. После первого же обстрела артиллерией от роты осталась почти половина. Когда я перевязывал Старцеву рану, японцы сделали еще один залп артиллерии, осколок угодил Старцеву в грудь, просвистев над моей головой. Старцев тут же скончался, я не успел его даже осенить крестом.
У двух могилок, насыпанных близко друг к другу, отец Феофан сказал:
– Побратимы, охотники. Игнатий Черепанов и Петр Чабан.
– Так разведчиков тогда называли? – спросил я.
– Не знаю, как теперь они называются, а в те поры назывались охотниками. Отправились они темной ночью к неприятельским позициям за «языком». Непростая это была работа. Надо было прорезать проволоку, обойти всякие хитрые приспособления японцев против охотников, которые они навешивали между кольями проволоки. Hо не удалось в ту ночь добыть «языка». Что-то где-то они зацепили, залязгало железо, и японцы обнаружили охотников, открыли бешеный огонь из пулемета. Петр был ранен сразу. Игнатий находился поблизости, не бросил его, стал тащить волоком. Но несколько пуль догнали и Черепанова. И тут Игнатий не бросил Петра. Сам истекая кровью, он волочил своего товарища. Они немного не доползли до своих позиций, скончались оба от потери крови. Предал я их земле на другой день. Оба они не успели исповедаться, да и безгрешны были, аки ангелы.
Особенно тяжелые бои шли за гору Высокую. Она возвышалась над всей панорамой порта, и ее никак нельзя было отдать противнику. Это понимали все: и офицеры, и нижние чины. Наверное, здесь были самые жестокие бои из тех, которые проходили вокруг Порт-Артура. Мы держались до последнего. А последними были одиннадцать солдат под командой прапорщика Бокарева, он тоже был ранен и потерял сознание. И когда не осталось ни одного снаряда, и не было командира, я велел одиннадцати героям снять фуражки, осенил каждого Божьим крестом и сказал:
– Братья, мы выполнили свой долг до конца.
Положив раненого командира на носилки и вынув замки от орудий, израненные и контуженые солдаты отошли с редута. Все они здесь лежат. Кто от ран скончался, кто позднее в боях сложил голову.
На форту, который мы оставили, японцы водрузили свой флаг. Но флаг этот не только вдохновлял японских солдат, но и нашим воинам злости прибавил. Не мог, не хотел видеть этот флаг над фортом капитан Лебедев, подоспевший к нам на помощь. Он сказал горячую речь своим воинам и бросился впереди их к форту. Он рубил японцев палашом, стрелял в них из револьвера, а когда кончились патроны, бил врагов этим револьвером, как палицей. Солдаты не отставали от командира, и неприятель дрогнул, побежал, а Лебедев дошел до японского флага и сбросил его с бруствера. Устав от жаркой стычки, он снял фуражку и платком вытирал обильный пот, и в это время близко разорвавшийся снаряд сразил храброго офицера. Вот здесь в этой могиле навсегда упокоен прах его. Могила капитана Лебедева была, как и другие, покрыта дерном, на кресте начертано его имя и дата смерти.
Мы двинулись дальше. Священник остановился у следующего креста.
– Общих штурмов было четыре, а между ними постоянно шли тяжелые бои. Я все дни находился на фортах и редутах, перевязывал раненых, исповедовал, помогал предстать перед Богом умирающим. Они были чисты и безгрешны, хотя и каялись перед смертью в совершенных грехах. Мне легко было отпускать им грехи, потому что грехи их были невелики, а заслуги перед отечеством огромны.
После падения фортов на горе Высокой события стали развиваться довольно быстро. Японцы установили на этой горе тяжелые орудия и получили возможность обстреливать не только город, но и бухту, и наши корабли, стоявшие в этой бухте на якоре.
Второго дня декабря на форту номер два, который находился на Драконовом хребте, погиб герой обороны и руководитель ее генерал Кондратенко. Мне рассказывал прапорщик, который видел его гибель своими глазами.
Форт номер два наполовину уже был в руках японцев. И ту часть сооружения, которая была еще в наших руках, кто остался жив, отделили от японцев мешками, наполненными землею, создав своеобразный бруствер. Прикрываясь этим бруствером, отбивались от наседающих врагов. Японцы, неся большие потери, стали применять какие-то дымы с ядовитыми веществами, чтобы вытеснить защитников форта. Подполковник Рашевский донес об этом в штаб обороны. Вот генерал Кондратенко и прибыл, чтобы разобраться с этими дымами. И еще он принес награды тем, кого отметил государь своей царской милостью и пожалованием этих знаков.