Челюскинцы выполнили эту трудную задачу, но в самом конце пути, когда уж был совсем близко Берингов пролив, корабль затерли тяжелые льды и течение понесло его в глубь Арктики. Началась многодневная героическая челюскинская ледовая эпопея.
– То, что заснято на пленку, известно многим зрителям и останется нашим потомкам. Расскажите, пожалуйста, о том, что осталось за кадром, – попросил я героев. – Вот вы, Анатолий Васильевич, первым нашли лагерь челюскинцев. А где вы работали, чем занимались до этого? Какой и кто дал вам приказ о помощи полярникам?
– В те дни я выполнял такое задание: три корабля второй год зимовали, затертые льдами. Мне было приказано вывезти с них людей. Два самолета «АНТ-4» доставили из Владивостока на пароходе в бухту Провидения. Здесь я их должен был с механиками собрать и перебазировать дальше на север. Вот тут я и получил распоряжение специальной правительственной комиссии, которую возглавил В.В. Куйбышев, найти и спасать челюскинцев. Стал я летать до Уэллена, а оттуда на поиски лагеря Шмидта и наконец нашел их 5 марта.
Слушая Ляпидевского и наблюдая за кадрами кинохроники, где его двухмоторный самолет садится на льдину, я подумал: «Как точны слова: скромность украшает героев! Ведь послушать Ляпидевского, все произошло очень просто – полетел, нашел, помог. А ведь за этими короткими словами длительная, опасная и труднейшая борьба с суровой арктической стихией. Много раз пытался Ляпидевский пробиться к лагерю Шмидта, но возвращался с половины пути – подводили моторы, сам замерзал и обмораживался в необогреваемой кабине. После нескольких полетов кончился запас сжатого воздуха, нечем заводить моторы. Когда подвезут воздух из бухты Провидения? С забинтованными, почерневшими от обморожения лицом и руками Ляпидевский отправился на собаках, или, как он сказал, «на лающем транспорте», к другому самолету в бухту Провидения. Неделю пробивался летчик на собаках сквозь снега, пургу, в морозы до пятидесяти градусов. Усталый и больной – но до себя ли, когда ждут помощи другие люди! – он сразу же готовится в полет. Двадцать восемь раз пытался пробиться Ляпидевский к челюскинцам и на двадцать девятый все же пробился!
– Наверное, и сесть было непросто?
– Конечно, – отвечает он. – Ледяные торосы вокруг, расчищена лишь небольшая площадка. Я думал больше о том, как буду взлетать, ведь назад полечу загруженный до предела! Встреча была радостной, но короткой: надо было спешить, оставалось мало светлого времени. Среди челюскинцев было десять женщин и двое детей. Я их вывез первым же рейсом. Когда они садились в самолет, я заволновался, прикидывая нагрузку, и сказал: «Какие вы толстые!» А они смеются: «Это на нас мех, шкуры, а сами мы худенькие!» В тот же день я доставил их в Уэллен.
У каждого из семи героев летчиков своя спасательная одиссея. Я их спросил:
– Было ли ощущение, что вы совершаете что-то необыкновенное, героическое?
Молоков сказал:
– Я считал своим долгом как можно скорее помочь людям, попавшим в беду.
Ляпидевский: – Это была моя работа. И до получения задачи спасать челюскинцев я готовился вывозить полярников с кораблей, затертых льдами. Не думал я о подвигах, выполнял трудную работу.
Каманин: – Я человек военный – получил приказ и должен был во что бы то ни стало его выполнить. Необычность ситуации, опасность, в которую попали челюскинцы, прибавляла мне силы.
Слушая рассказ героев, я думал о том, что соприкасаюсь с самыми первыми истоками, дающими объяснение подвигу – одному из величественных проявлений человеческой личности. Долг, тяжелая работа, оказать помощь во что бы то ни стало, выполнение приказа Родины, веление своего сердца, необходимость помочь другому прибавляет тебе силы…
Все это конечно же было не только учтено, но и послужило поводом для утверждения статуса о звании Героя Советского Союза. Я подумал и о том, что это звание символично для нашей героической эпохи еще и тем, что эти подвиги были совершены не в бою, не на войне, а при спасении людей, терпящих бедствие. Огромный гуманный смысл в этой мирной направленности высшей степени отличия! Новое пролетарское государство рождалось в огне революционных боев, под постоянной угрозой нападения агрессоров, время требовало воспитывать советских людей не только как строителей нового общества, но и как воинов, способных его защищать. И вот, формируя в людях и качества воинов, ведя бои с многими врагами, партия наша никогда не скатывалась на военизированную, милитаристическую воспитательную платформу. Мир, созидание, гуманное, добросердечное отношение между людьми и народами – вот чему учила советских людей Коммунистическая партия.
Хочется еще раз подчеркнуть – советский героизм всегда имел мирную, гуманную направленность, подвиги, которые совершали еще до введения звания Героя Советского Союза большевики-революционеры, участники Гражданской войны, труженики первых пятилеток в каких-либо критических ситуациях, все эти благородные дела имели в конечном счете одни общие цели – не жалея сил и даже своей жизни, сделать доброе дело для своего народа и Родины.
На подвигах первых героев воспитывалось и новое поколение, совершившее много блестящих ратных подвигов в годы Великой Отечественной войны. Расширялся, прогрессировал и сам диапазон понятия героического. Он вырос в массовый героизм, набрал силу интернациональной, международной значимости, вышел за границы земли, обрел космическую масштабность!
Очень любопытной мне кажется возможность проиллюстрировать эту поступательную эволюцию подвига из жизни первых наших героев. Потому что они не только как хрестоматийные примеры или как образцы для подражания шли по жизни, они участвовали во всех больших и малых испытаниях и победах вместе со всем советским народом.
О челюскинской эпопее все хорошо наслышаны. Меньше известно о том, как позднее сложилась судьба героев и особенно их военные биографии. Рассказы об этом, мне показалось, лучше всего расположить в порядке номеров золотых звезд, поэтому я спросил первым Ляпидевского:
– Анатолий Васильевич, как сложилась ваша судьба после спасения челюскинцев, и особенно хотелось бы узнать, где вы были в годы Великой Отечественной войны?
Вот что рассказал Ляпидевский:
– Спасение челюскинцев заставило меня думать об очень многом. В том числе и о необходимости создания надежных моторов, навигационных приборов для того, чтобы летать в любую погоду. На каких машинах мы летали? С водяным охлаждением, пока разогреваешь воду на сорокаградусном морозе, чтобы запустить мотор, больше половины дня проходило. День-то в Арктике короткий. А в темноте летать мы не могли. Не было приборов. Кабина герметически не изолировалась, в ней холод такой же, как и за бортом. Однажды я вылетел без меховой маски, ветер слепил мне веки, обдирал и сковывал лицо. Я прислонил меховую перчатку к щеке, а ветер вырвал перчатку и унес за борт. Голой рукой вести самолет невозможно. Пришлось садиться. Желание оснастить самолеты надежными приборами для полетов в любую погоду, в любое время суток можно было осуществить, только получив фундаментальное образование. Поступил я учиться в Военно-воздушную академию им. Жуковского и в 1939 году окончил инженерный факультет. Работал затем с Туполевым. В годы войны вылетал в действующую армию для проверки в боевых условиях новых бомбардировщиков «Ту-2». Позднее, как имеющий опыт работы в Заполярье, был направлен на Карельский фронт. В годы войны мне было присвоено звание генерал-майора авиации. После окончания боев вернулся опять к Туполеву и работал до последних дней жизни Андрея Николаевича. Сейчас я и в отставке, и продолжаю работать над созданием новых приборов авиационной техники.
Судьба Сигизмунда Леваневского, к сожалению, была короткой и трагичной. Именно поэтому мне кажется необходимым рассказать о нем подробнее. В те годы наша авиация одерживала победы в Арктике одну за другой. 1 мая 1937 года Михаил Водопьянов впервые в истории посадил самолет в районе Северного полюса, доставив туда четверых зимовщиков первой советской научной станции на дрейфующей льдине. Кстати, они были тоже будущие герои: И. Папанин, Э. Кренкель, Е. Федоров, П. Ширшов.
20 июня того же года, за шестьдесят три часа полета из одного полушария в другое, из СССР в США, совершили трансарктический перелет В. Чкалов, А. Беляков, Г. Байдуков.
Вспомните, пожалуйста, как вы устаете за 2—3 часа полета на комфортабельном лайнере. И вам легко будет представить почти трехсуточный полет в самолете с небольшой скоростью, в холодной кабине, да всего с одним мотором, при поломке которого гибель неотвратима. Вскоре, опять же через Северный полюс, в Америку полетели М. Громов, С. Данилин и А. Юмашев.
С. Леваневский со своим экипажем должен был совершить третий перелет Москва – Северный полюс – США, на этот раз на огромном четырехмоторном самолете. Когда говорят об этом полете, обычно называют только Леваневского. Мне кажется, следует помянуть добрым словом и его спутников, они были замечательные, опытные авиаторы: второй пилот Николай Костанаев, штурман Виктор Левченко, бортмеханик Григорий Побежимов, бортмеханик Николай Годовкин, радист Николай Голковский.
Самолет «Н-209» взлетел со Щелковского аэродрома 12 августа 1937 года. Первые герои, звездные братья Леваневского, проводили его, пожали на прощание руку. Потом они разъехались по домам, прошел день, проспали они ночь, а Леваневский со своим экипажем все это время был в полете. И вот в 13 часов 40 минут пришла радиограмма: «Пролетаем Северный полюс». Достался он нам трудно. Начиная с середины Баренцева моря, все время мощная облачность. Высота 6000 м. Температура – минус 35 градусов. Стекла покрыты изморозью. Встречный ветер местами 100 километров в час». Затем Леваневский сообщил, что летит в сплошной облачности на трех моторах, один не работает. В 17 часов 53 минуты из эфира пришли слова: «Как меня слышите? Ждите…» Это были последние слова с самолета «Н-209». Что произошло после этого, неизвестно.