После конференции вызывают в политотдел, дают мне восемь человек и направляют нас в Тбилиси, в военно-политическое училище. Курс краткосрочный прошли, присвоили мне звание лейтенанта. Получили назначение на фронт.
Пришли на вокзал – ни поездов, ни билетов. Жмем к коменданту: отправляй, а тот инвалид Отечественной войны, без руки.
– Только грузовые эшелоны, – говорит. – Что ж я вас, на бомбы что ли, посажу?!
– Давай!
Вагон, в клетках бомбы, мы залезли на них и поехали таким образом на фронт.
Попал я в гаубичный артиллерийский полк. С этим полком мы Курляндскую группировку ликвидировали.
А потом – не поверите: получил назначение в город Кушка, на афганскую границу! Заместителем командира дивизиона по политчасти. В Кушке я был до 26 мая 1946 года. Там меня избрали председателем суда чести. Я был трезвенник, наверное, поэтому…
Подведем короткий итог военной страде Колесникова: от трудностей и в эту тяжкую пору не бегал, от брони отказался, ушел на фронт солдатом, вернулся командиром, кровь пролил за Родину в единоборстве с гитлеровскими танками – два стальных чудовища сразил он – наводчик – простой смертный из плоти и крови, правда, заключавшей в себе несгибаемый дух. Боевой орден, медали, офицерское звание – как и в труде – во всем передовик, во всех ратных делах преуспел…
– В Ростов я вернулся 20 июня 1946 года. Как приехал, сразу на завод. Там работал Дружинин Василий Матвеевич, мы с ним когда-то вместе поступали в институт, это еще до войны, он разметчик был, а я строгальщик. Но нас тогда начали критиковать на партсобрании, мол, вы работать не хотите, учиться… Я испугался, бросил. А он настоял:
– Учиться буду.
И закончил институт. Он был главным механиком завода в 1946 году. Когда меня встретил, повел в цех комбайнов.
Цеха нет – разрушен, воронка громадная, камыш в ней, лягушек полно, вода зеленая. Он говорит: вот что осталось. А наш, ремонтно-механический, на железобетонных столбах был, их взорвали, крыша вся упала внутрь.
– Ну, как работать будем?
– По-фронтовому, – говорю.
– Сутки пополам?
– Конечно, а может быть, и по суткам.
Так мы и работали. Сначала у стенки, без крыши, поставили продольно-строгальный станочек «либерти», старенький, не знаю, где он и валялся. На нем и начали работать, цех стали поднимать. Когда восстановили стены, я первый перешел туда, еще никакого оборудования не было, мой станочек перенесли через окно.
А потом поступило оборудование из Германии – поперечно-строгальные гидравлические станки. Очень хорошие станки.
Словом, жизнь после войны стала налаживаться. Жена нашлась, она тоже в армии служила, фронты нас так разбросали, не знали, кто где. В общем, вернулась моя Валя… А квартиры у нас нет, занята другими жильцами, жили пока у моей сестры. Потом и с квартирой устроилось.
Работал я на трех-четырех станках: мне давали учеников по два, по три, потому что оборудование есть, а работать некому. Я настрою станок, покажу ученику, что и как делать, – он клацает. А сам сложную работу выполняю. Так начинали работать. Мои ученики даже трех месяцев иногда не дорабатывали: как видишь, что получается – ну и на самостоятельную. Время не ждет, кадры нужны.
Послушать Петра Кондратьевича – просто все… Что это – непонимание, отсутствие глубины мышления? Или нежелание еще раз окунуться в те адские трудности, которые довелось перенести в первые послевоенные годы? Мне кажется, это у него от характера. Он – светлый оптимист во всем, о чем бы ни говорил, что бы ни пережил, видит прежде всего хорошее. Наверное, потому, что добрый человек и всей душой любит людей, его окружающих, дела, которые вместе с ними вершит. И опять невольно подступает сравнение и даже некоторое огорчение – куда девалась эта доброта во многих из нас в наши дни? Оглядишься, и неуютно иногда становится от желчности, озлобленности, нахрапистости многих, с кем приходится встречаться. Время наше освежающее, все шлюзы распахнуты: действуй, осуществляй то, о чем недавно шепотом опасался говорить. Так нет же, не делами порой поправляем свои же огрехи, а виноватых ищем, кого бы еще упрекнуть. И опять прилив огромного уважения охватывает меня по отношению к моему собеседнику, не к «покорности» его. Нет этого в нем! Он – боец! Сильный, всегда благороден и немелочен. Мне хочется показать величие трудового подвига рабочего Колесникова и его товарищей на небольшом кусочке нашей земли, имя которому – завод «Россельмаш»! Много и заслуженно высоко мы говорили и писали о делах героических на фронтах Великой Отечественной. И очень мало, как-то вскользь, походя, говорим о величайшем и труднейшем испытании, которое преодолели после войны. Может быть, счастье, радость Победы окрыляла нас? Может быть… Но как подумаешь, что мы были все те же, кто четыре долгих года выматывался, истекал кровью и потом на полях сражений, все те же, кто голодал и пахал порой на себе и безвыходно, сутками, до обмороков стоял у станков. Мы все – тоже издерганные, израненные. Да еще двадцать миллионов тружеников не встало рядом, легли они в землю нашу от рук вражеских. Да еще сколько родных и близких легло в ту же землю от руки своих же, наших доморощенных истязателей. А это тоже и угнетало, и подавляло очень многих из нас. Говорю об этом не для того, чтобы еще раз кого-то упрекнуть, а единственно ради того, чтобы восхититься выносливости и несгибаемости нашего народа.
К сожалению, о делах его говорить здесь подробно не могу, не тот замах наметил. Воспользуюсь лишь цифрами, которые относятся к Ростовскому заводу и нашему собеседнику Петру Колесникову.
Цифрами наше поколение не только отравлено, но и приучено видеть за ними масштабность дел, ими подкрепляемых.
…Восемь суток фашисты планомерно, с немецкой педантичностью и старанием взрывали и жгли завод в дни оккупации. Восемь дней и ночей огненное зарево освещало развалины Ростова. Остались от завода груды бетона, искореженных металлоконструкций да воронки с зеленой водой и лягушками, о которых сказал Петр Кондратьевич.
И вот цифры: пришлось расчистить 150 тыс. кубометров завалов, уложить 21 млн штук кирпича, соорудить 185 тыс. квадратных метров кровли. Много это или мало? Ну, представьте себе только кровлю: размеры футбольного поля – 100х50=5000 квадратных метров. Так вот: одной кровли – 37 стадионов! Построено 145 тыс. квадратных метров производственных площадей. Это, если опять же мерить в стадионах, будет тридцать, но не ровной покрытой травкой площади, а оснащенной станками и другим производственным оборудованием!
В 1947 году уже изготовили первые 240 плугов, а в конце года, как сказал Колесников, – «слепили» 400 комбайнов. В 1948 году их отправили в село 7189 штук (при плане в 6 тыс!). Ну, а в 1949-м (на четвертый год) «возрожденный из пепла» завод вышел на довоенный уровень и дал 11 258 машин.
За этими цифрами много прекрасных тружеников, и один из них – простой рабочий Петр Колесников.
Простой? Нет, уже не простой. В истории завода о нем сказано: « …стало развиваться с большим размахом, чем прежде, движение многостаночников. Их соревнование возглавил ветеран предприятия – строгальщик коммунист Петр Кондратьевич Колесников. Еще в довоенные годы он обслуживал несколько станков, и его имя не раз заносилось на доску Почета завода за высокую выработку, досрочное выполнение личных планов. И теперь он выполнял нормы на 300 %. Его показатели стали ориентиром для тех, кто решил досрочно выполнить личную пятилетку».
Какие сухие, заношенные, газетные слова, но все же попытайтесь представить за ними круглые сутки, перенапряжения полуголодных (да, и это было!) людей, разгребающих битый бетон, выпрямляющих покореженный металл (а сами не гнутся!), и вот уже выходят из цехов сверкающие свежей краской комбайны. Тогда это было чудом!
А теперь короткий пересказ того, о чем, как мне показалось, труднее всего и короче говорил Петр Кондратьевич (и то лишь потому, что я спросил его об этом):
– Ну, а какие награды Вы получили за такой труд?
(Не знаю, возникнет ли у вас улыбка от его ответа, у меня возникла, уж так-то он стеснительно прятался за завод).
– В 1957 году завод наградили Орденом Трудового Красного знамени, и меня также. Потом в 1962 году, кажется, завод наградили орденом Ленина, и меня. Потом в 1971 году наградили завод орденом Октябрьской революции, и я получил. В 1979 году меня представляли к Герою, но дали второй орден Ленина. А в 1983-м, в октябре, был указ, ну и «Золотая Звезда» и третий орден Ленина.
И не только наградами отмечали. Страну нашу не раз представлял Колесников за рубежом, как член советских делегаций, как говорит сам:
– Полшарика объездил: Финляндия, Индия, Франция и другие страны. Даже до Австралии добрался. Был там на одной из встреч надолго запомнившийся вопрос. Много ерунды про нас за рубежом болтают, но этот вопрос был особенно глупый: «Расскажите, – просят, – как гоняют коммунисты рабочих палками на работу». Я остолбенел от такого вопроса: сидят передо мной люди как люди, прилично одетые, вроде образованные, но до чего же темные! Отвечаю им: «Смотрите на меня внимательно. Похож я на забитого палками? Я и есть тот самый рабочий, которого по вашему мнению, вот уже много десятилетий гоняют палками». Вижу, не верят. И про палки, и про то, что я рабочий. Но случилось так, что из этой самой Австралии приехали к нам, в Ростов, несколько участников той встречи. Я водил их по заводу, и они сами качали головами и очень смущались оттого, какие глупые вопросы когда-то задавали. Ну, эти из капитализма, что с них спросить. Зато в соцстранах есть у меня много настоящих друзей, а в Болгарии, в городе Плевны, побратим – Иван Цветанов. Он – токарь, участник сопротивления, коммунист. Есть о чем поговорить. Семьями дружим, друг к другу в гости ездим. У Ивана мать старая, ей уже за сто лет, всегда нас встречала словами: «Ой, родненькие русские, как же я вас люблю!» После смерти моей жены Вали они приехали меня поддержать. Мария (жена Ивана) в квартире порядок навела. А сын их старший, артист по профессии, дочку свою в честь моей жены Валей назвал. Хорошие люди, настоящие побратимы.