Однажды прислали в ее бригаду девочку. Худенькая, глазастая. В глазах настороженность. «Ну, ничего, – подумала Антонина Яковлевна. – И я, когда впервые к станку подошла, тоже побаивалась. Привыкнет». Стала показывать ей, что к чему, как крепить заготовку, как ее обрабатывать, а сама все про жизнь расспрашивала. Но девочка не раскрывалась, насупленная, угрюмая, неразговорчивая. И вот однажды выяснилось, что девочка эта из религиозной семьи, где вера, молитвы заслонили всю жизнь. И когда попробовала Антонина Яковлевна разубедить ее, Наташа строго и в упор ей сказала: «Я вас слушать не буду. Не позволю глумиться над верой!» Повернулась и ушла.
И если в заключение я скажу, что Наташа через год стала комсомолкой и хорошим токарем, то за этими короткими словами нетрудно понять, какая трудная, большая и сложная работа была проделана Антониной Яковлевной для того, чтобы просветлить, очистить душу этой девочки.
Двести человек, двести жизней, двести судеб. И каждый пришел к ней со своей тяжестью, со своей бедой. И каждому Антонина Яковлевна помогла. Именно поэтому в Указе Президиума Верховного Совета СССР о присвоении звания Героя Социалистического Труда Антонине Яковлевне Ануровой сказано, что звание это дается ей не только за высокие производственные достижения, но и «за большую общественно-политическую работу».
Недавно я побывал в Рязани, навестил и Антонину Яковлевну. Она по-прежнему работает в своем цехе. И как всегда, у нее несколько десятков учеников. И возится она с ними денно и нощно. Своих дочек уже вырастила, бабушкой стала, внуки есть. А этим тоже надо помочь: не только токарному делу научить. Она и в общежитии у них бывает, смотрит, как они там устроены, уютно ли? И в музей, и в кино с ними ходит. А кое-кому и в сердечных делах надо подсказать. Парни и девушки уже взрослые, о семейном гнезде кое-кто подумывает.
Побеседовал я с некоторыми из ее сегодняшних подопечных. Два брата Рожковы – Василий и Евгений – близнецы. На свет появились почти одновременно, и в жизни поступают во всем одинаково: вместе закончили десять классов, оба решили стать рабочими, поступили в ПТУ, в один день вступили в комсомол. И, узнав об Ануровой, оба решили именно у нее проходить практику. И выбор этот не случаен: не только высокое мастерство Ануровой привлекло этих парнишек. Они из большой, многодетной семьи. Их мать – Александра Валентиновна – мать-героиня, вырастила десятерых детей. И вот, уехав из родного села, вдали от матери, которую они очень любят, Василий и Евгений потянулись к Ануровой не случайно. Ее душевное тепло, несомненно, сыграло здесь большую притягательную роль.
Я сказал Евгению:
– Скоро в армию. Где служить хотелось бы?
– В десантниках.
– А ты? – спросил я Василия.
– И я туда же. Иначе и быть не может! – весело ответил брат.
Далеко ушли трудные годы войны, но, к сожалению, кое у кого и в мирные дни судьба складывается неладно. И вот трудные ребята тянутся к Ануровой, да и сама она в силу своих убеждений, жизненного опыта, движимая огромной добротой своей, спешит на помощь именно к таким ребятам. У кого все хорошо, тому и помогать нечего! Тяжело и даже трагически сложилась судьба Оли И. В семнадцать лет она уже за решеткой побывала. Там и встретила Олю Антонина Яковлевна в колонии для малолетних преступников. И там во время выступления глаза ее сначала разглядела. Внимательные, добрые, синие глаза. Не могла Анурова поверить, что такие глаза могут быть у преступника. Побеседовала с начальником колонии, разобрались в Олином деле, и действительно, не так все сложилось, как было сказано в бумагах. Нашлись и смягчающие вину обстоятельства. Добилась Анурова: Олю освободили, считая ее срок условным. И вот ходит сегодня Оля счастливая, с сияющими глазами. Стала для нее Антонина Яковлевна второй матерью. А мне Анурова шепнула:
– Сережка один за ней ухаживает, хороший парень. Я других-то отваживала, не годились для Оли. А этот пускай. Этот хороший, твердый парень. Глупые, дети еще, знаете, что они купили вскладчину недавно? Холодильник! Огромный ЗИЛ, самый дорогой! Его даже поставить негде – они в общежитии в разных комнатах живут. В коридоре пристроили. Я спросила Олю: «Зачем же такой большой брали-то?» – «А мы жизнь решили по-капитальному строить. У нас все должно быть самое лучшее», – ответила мне Оля.
Аскер Гусейнов, с которым я тоже побеседовал в тот день в цехе, рассказал, что он приехал на завод из далекого Азербайджана, узнав из письма друга об этой замечательной женщине. Друг его здесь, на «Рязсельмаше», работает. И вот, несмотря на то, что Гусейнов уже в армии отслужил, человек вроде бы самостоятельный, все же приехал к Ануровой, за ее советом, поддержкой, душевным теплом. И много их таких наберется. Сотни писем шлют бывшие ученики Антонине Яковлевне из разных городов страны, и она находит время всем им отвечать. Вот несколько строк из письма Сергея Исакова. Он прислал его из армии:
«Здравствуйте, Антонина Яковлевна! Благодарю вас за поздравление, приятно сознавать, что тебя помнят на заводе, где началась рабочая биография, были сделаны первые шаги в самостоятельной жизни. Именно у станка я почувствовал себя настоящим человеком. Думаю, что выражу мнение большинства ребят и девчат, которые работают с нами. Вы наш Учитель: и в труде, и в жизни… Служба идет хорошо. Меня избрали комсоргом. Скучаю о вас, о ребятах, о доме».
Слово «Учитель» Сергей написал с большой буквы. И это очень правильно!
Да, Анурова живет большой, широкой, возвышенной жизнью. Много она преодолела и своего, и чужого горя. И возвышенность эта в ее замечательном труде, в огромном уважении к ней людей, которые видят в ней друга, товарища, мать.
Я гляжу на простое, доброе лицо Ануровой, на ее внимательные, немного утомленные глаза, на седые пряди, появившиеся на висках, на ее волосы, гладко зачесанные назад и закрученные в узел, на морщинки, уже побежавшие от глаз и от уголков рта. И невольно вспоминая знаменитую «Джоконду», я думал: как бы нарисовали Анурову Леонардо да Винчи или Репин? Что самое характерное в ней? Каждый из них, конечно, нашел бы в портрете Ануровой что-то свое, какую-то, на его взгляд, главную особенность. И он был бы прав, потому что душа Антонины Яковлевны очень многогранна и богата. Жаль, что никто из больших художников не напишет и не оставит потомкам портрет этой замечательной женщины. Но помнить ее будут долго.
А если бы мне природа дала дар живописца, я нарисовал бы Антонину Яковлевну по-своему. Сюжет картины родился бы из услышанного мною эпизода, когда разгневанная тетка-баптистка, почувствовав, что Наташу вызволяют из-под влияния веры, пришла к Ануровой, чтобы проклясть ее! Но Анурова не стала с ней спорить, а попросила ее посидеть в цехе, в сторонке, и посмотреть на ребят, как они учатся работать. И вот эта гневная баптистка, сначала хмурая, потом все более мягкая, оттаивающая, просидела в цехе несколько часов. Она сказала Антонине Яковлевне на прощание всего два слова: «Вы – святая женщина». И ушла. И после этого уже не препятствовала своей племяннице Натаще уходить в новую трудовую жизнь. Святая женщина! Ну, святых в наши дни, конечно, нет. Но я вспоминаю старинные иконы, и особенно одну, на которой был изображен Христос, творящий чудеса. Вот и я бы нарисовал Антонину Яковлевну в центре полотна крупно, ее простое, умное лицо. И окружил бы ее такими сценами, где был бы муж-фронтовик, отражающий атаку фашистов; где она сама стелила бы своим дочерям вместо простыней мешковину; где она в годы войны ходила на работу в ботинках мужа, которые были ей велики; где она резала свою пайку и раздавала детям; где она тонкими, исхудавшими от голода руками с синими жидами поднимала и ставила в зажимы станка тяжелые мины; где она отдавала свою кровь раненым. И на празднике Победы, с сияющими на истощенном лице глазами, изобразил бы я ее. И на трибуне съезда, куда коммунисты избрали ее делегатом.А теперь я расскажу вам о другой прекрасной рязанской женщине, о колхознице Дарье Матвеевне Гармаш. Она родилась в селе Старом, недалеко от Киева, но давно, еще в детстве, переехала с родителями на рязанские земли.
Слава Гармаш, как известной на всю страну трактористки, гремела давно. Поэтому когда мы с ней встретились, познакомились и разговорились, я спросил ее прежде всего о тракторе.
– Когда у вас впервые родилась тяга к железному коню?
– Началось все с самого первого трактора. Я тогда еще девочкой была. И вот пригнали в нашу деревню первый «Фордзон». Стоял он на площади, и все жители нашей деревни окружили его и разглядывали. Мужики чесали бороды и затылки, сомневались: «Много ли силы в этой железяке!» А тракторист предложил им: «Давайте попробуем». Привязал длинную веревку к крючку, за который цепляют плуг, и говорит: «Ну, давайте держите». Взрослые сперва не взяли, ухватились мальчишки. Много, как гроздь виноградная, нависли они на веревку, и поволок их трактор, упирающихся, по дорожной пыли. Тогда и мужики, ухмыльнувшись, взялись за эту же веревку, но и они не справились: трактор был сильнее. Вот с тех пор и зародилась у меня мечта: как бы оседлать этого красивого железного коня. В нашей деревне не я первая была женщина-трактористка, потому что были старше меня девушки, и они раньше овладели этой специальностью. А я с завистью всегда стояла у края поля и смотрела, как они пашут. Как я им завидовала! Очень мне хотелось самой попробовать водить трактор. И вот однажды Нюра Булахова пахала, а я стояла, где она делала поворот, и любовалась, как она уходила точно по борозде в дальний загон и потом возвращалась ко мне. Думала я про себя: подойду к ней и предложу ей атласное платье, насовсем подарю, только пусть даст разок попробовать мне самой повести трактор. А она словно почувствовала или по глазам угадала это мое желание. Остановилась и спрашивает: «Порулить хочешь? Ну, давай, прыгай ко мне». И вот села я на жесткое сиденье. Нюра повернула какой-то рычаг – и трактор двинулся вперед. Когда я со стороны смотрела – это выглядело красиво. Мне казалось, она словно по морю проплывает, а тут трактор весь задрожал, затрясся, подпрыгивал на кочках, рычал, шумел. И мне все казалось, что он повернет куда-нибудь в сторону. «Рули, рули! – кричала Нюра. – Смотри, из борозды чтобы не выбилась». Так я дошла до поворота, а на повороте поднять плуг