За двумя девчонками он крался по пятам, а они, как назло, не торопились, останавливались у витрин с манекенами, долго трепались на углу. Расстались примерно через час. Девушка в розовой куртке свернула в переулок, потом во двор, поросший деревьями. Было очень сыро, туман, а двор пустой. Девушка прямиком направилась к подъезду, значит, пришла.
Медлить нельзя. Засосало под ложечкой, как от голода. Не думать, только не думать… Павел нажал на кнопку, щелкнула вылетевшая сталь.
Он нагнал ее почти у порога, схватив за плечо, резко развернул…
Не думать!!!
И одновременно рука с ножом воткнулась в живот…
Девчонка даже не вскрикнула, как-то странно захрипела, словно подавилась и, вытаращив глаза, вцепилась пальцами в куртку Павла. Безмолвно-отчаянный вопрос вонзился Павлу в сердце: «За что? почему?»
А ни за что! А просто так!
Казалось, они простояли вечность. Павел сжимал изо всех сил рукоятку, почувствовав мокрое тепло, слегка липкое, выдернул нож. Девушка повалилась на него, потом к ногам. Отрезав кусок от куртки хрипевшей девушки, не оглядываясь, на ходу складывая нож, Павел ринулся прочь.
Это не сердце колотилось, все тело бешено пульсировало, порываясь лопнуть. Павел перешел на бег. Подальше от того места, подальше!
Остановился на ярко освещенном бульваре, машинально шаря по карманам. Сигарету… Одну… Да какие сигареты, откуда? Эх, не догадался взять у Адреналины… Он уже хотел стрельнуть сигаретку у прохожего, но неожиданно обнаружил на куртке и джинсах кровь. Для полного «счастья» ментов недоставало встретить. Ну, нет, живым им не взять Павла, а если понадобится, то и мента он прикончит, потому что хочет жить. Теперь он это запросто… Запросто! Запросто!
Павел лихорадочно оглядывался: нужна вода. А пока – в темноту. Свернул в переулок, в другой. Брел в поисках воды, брел беспорядочно. Наткнулся на колонку, но воды не добыл, дальше двинул. Наконец все же повезло. Трубы, какими переложен в безобразии город, дали течь, под ними образовалась приличная лужа и туда струйками стекала вода с труб. Павел замыл кровь, в разгоряченное лицо плеснул несколько раз, успокоился и, не торопясь, приводя мысли и чувства в норму, направился в бар «Натали».
Это дорогой бар, не для простаков с тощими кошельками вроде Павла. Интимное освещение, официантки в коротеньких юбочках, деликатесы… Два мордоворота расположились у стеклянной стены, ели и пили. Павел присел на свободный стул, не говоря ни слова, положил розовый лоскут, на него нож. Главный налил водки полную рюмку, пододвинул к Павлу. Его напарник смахнул со стола доказательства в сумку. Ледяная водка потекла по жилам.
– Где найти тебя, Гарпун? – спросил главный.
– Через Адреналину.
– Держи, – протянул он деньги, немного, но с головой хватит на некоторое время. – Будет тебе работенка, будет. А теперь иди, мы отдыхаем.
Гарпун купил сигарет и зажигалку, закурил, глубоко затягиваясь. Куда направить стопы? К ней, к девушке по имени Адреналина с лицом нимфетки и потрясными сиськами. Это как раз то, что нужно. Но ее не было дома. Придет. Гарпун сел на ступеньку, сложив на коленях руки, опустил на них голову.
Девчонка… Она не успела испугаться, толком понять, что ей хана. А может, вовсе не убил? Вдруг выжила? И такое бывает.
– Эй! – над ним склонилась Адреналина. – Ну, как?
– Порядок, – ответил он нехотя.
Едва очутившись в комнате, Гарпун сгреб в охапку Адреналину, а она выразила протест:
– Эй! Я устала. Отвали!
– Хочу! – злобно рявкнул Гарпун и швырнул ее на кровать…
Ассамблея а-ля рюс
На этот раз ассамблея проходила у государя. Просторная зала дворца с четырех часов наполнялась людьми, которые обязаны отбыть до десяти вечера. Иван Лукич тоже привел своих баб, аж четырех, если считать старуху. С кислым выражением лица он отыскал четыре свободных стула и повел к ним баб. Усадив их на стулья, прошептал строго:
– Значит, так, на ассамблее сидеть всем у стенки, глаза держать долу, не сметь танцевать, говорить с мужеским полом не сметь, зубы не скалить.
– А чего ж мы тута делать-то будем? – посмела встрянуть средняя.
– Молчать, дура, – елейно улыбнулся он, потому как дочери расстроились, а у него улучшилось настроение. – Довольно того, что вы нагишом ходите. Тьфу, глядеть противно!
– Вон погляньте, папа́, вокруг, – надула губы старшая, – все мадамы в декольте пришли, а нас вы пилите…
– Цыц! – рассердился Иван Лукич и подобострастно уставился на главный вход: в залу вошли государь и государыня в сопровождении арапа страшного.
Прошли шепот и гул, появление арапа, о котором за пять с половиной лет забыли, заметно оживило залу. Петр хлопнул Абрама по плечу, обратился к гостям:
– Вот, арапа моего помните? Он как есть первый русский инженер пред вами. Чего стоите? Танцуйте!
Мигом встрепенулись музыканты, нестройно заиграли гавот. Абрам едва сдерживал усмешку, глядя на неуклюжесть танцующих. За пять лет возникновения ассамблей не слишком общество приноровилось к танцам. Это была настоящая пародия на французские гостиные. Правда, Абрам почти сразу устыдился, ведь и он когда-то напоминал медведя. Впрочем, некоторые дамы неплохо справлялись с элегантными па, а царь и царица танцевали просто великолепно, однако то неудивительно: Петр во всем проявлял талант.
– Отчего не танцуешь? – спросил царь, приближаясь после танца к Абраму.
– Не освоился покуда, государь, – слегка поклонился тот.
Он вернулся из Франции, изменившись до неузнаваемости. Прекрасные манеры поражали, особенно молодых дам, юноши ему подражали, восторженно ловили каждое слово, мужчины постарше завидовали, пожилые одаривали презрением. Вновь заиграла музыка, вновь пары шаркали по паркету. Абрам все же хохотнул.
– Смешны тебе мои ассамблеи? – посмотрел на него с некоторой обидой Петр. – Ничего, научатся и танцевать, и обхождению с бабами, манерам то есть. Ты не знаешь, чего стоило загнать их сюда, да еще с женами и дочерьми. Я поначалу наказывал кнутом за неявку на ассамблеи баб, наказывал мужей, ибо они запрещали женам и дочерям присутствовать на собраниях общества. А сколько слез кровавых пролили мужья и отцы, покупая платья и выводя баб в свет! Мне указ пришлось издать, где я велел, чтобы такие собрания устраивались поочередно в частных домах. Да установил регламент поведения, одежды, игр. Карты запретил вовсе, нету в них пользы, а вот шахматы и шашки стали любимым занятием. Ну и танцы. Ты бы поглядел на них несколько лет назад, вначале не умели танцевать, корявы были, да я сам учил лично, подавая пример. Главное – на ассамблеях по моему указу все равны, пригласить можно даже государыню. Ничего, понемногу на Европу становимся похожи. А вон погляди, – шепнул ему Петр, – четыре дуры у стены сидят, будто кол проглотили. Поди пригласи одну.
– Которую, государь?
– Не мамашу. Ей после ассамблей Иван Лукич рожу бьет, ежели вздумает танцевать. Выбирай из сестриц, те в обиду себя не дадут. Вот старый хрен думает, я ничего не знаю.
Абрам направился к той, которая смотрела на него не то с ужасом, не то с восторгом. Он поклонился и предложил руку. Дамы у стены оторопели, глаза их стали больше лица.
– Вы отказываете мне? – спросил Абрам у неподвижной девушки.
– Папа́ не велел нам танцевать, – сказала сестра рядом и получила локтем в бок от мамаши.
– Дочь моя не так сказала, они сами не… – Но, увидев грозно нахмурившегося царя, Иван Лукич улыбнулся и сказал: – Ежели желаете, то… Коли моя дочь желает… (Абрам в душе потешался.) Ты желаешь, Асечка, желаешь?..
– Я с огромадным желанием, – вскочила приглашенная, а у отца лицо совсем свело.
Не очень-то у нее получалось. На прыжках, которые должны подчеркивать легкость, она прогибалась в пояснице, что выглядело неуклюже. Абрам внутри хохотал, но девушка была очаровательна и так старалась… Пригласил ее еще. Поворачиваясь у него под рукой, она услышала его мягкий, ласковый голос:
– Вы немного скованны. Папа́ вас не выпорет здесь, танцуйте ради удовольствия. – На следующем па он галантно поинтересовался: – Простите мне мою дерзость, но не скажете ли вы, как вас зовут?
– Асечка Ивановна. А вас?
– Абрам Петрович. И сколько же лет вам, Асечка Ивановна?
– Уже пятнадцать, – серьезно и важно ответила она.
И еще танцевал с Асечкой Ивановной, и еще. У нее дрожали пальцы, когда касалась черной руки Абрама. Он, словно насмехаясь, спросил:
– Вы боитесь меня?
– С чего бы это! Я вообще ничего не боюсь. Волнуюсь малость. Вы все ж таки из самого Парижу прибыли, вона как ловко дансируете, а мы тута… Сплошное невежество.
Ее губки капризно надулись, Асечка Ивановна очень сердилась на себя, нескладеху. Непосредственность девушки, ее чудесные очи в пушистых ресницах, чистый и открытый взгляд всколыхнули в Абраме чувства, ранее не посещавшие его. Что-то проснулось в нем, затронуло глубоко и сильно, заполняло всего. Да, маркизы и виконтессы были восхитительными женщинами, но этой простоты и естественности в них близко не было.
– Могу ли я надеяться увидеть вас? – спросил он неожиданно.
– Ага, – без жеманства ответила Асечка.
– Где и когда? – загорелся он.
– Завтрева в церкву пойду ввечеру… и вы приходите.
Дома папа́… Но Асечке было все равно. Ее очаровал африканец галантностью и обхождением, а по-французски говорил… лучше француза! Он так отличен от других, вовсе без грубостей, с манерами. А Васька Мятлев в парик сморкался, когда никто не видел, Асечка только и заметила. Невежество! Она видела себя в зале с Абрамом Петровичем. В танце он брал ее за кончики пальцев, не как Васька – всей пятерней. Ах, как чудно-то было!..
Преодоление
Синяк прошел. О нет, едва заметное желтоватое пятнышко у глаза осталось.
– Мразь! – выругалась Даша, замазывая тональным кремом пятно. – Дерьмо собачье! Ты у меня получишь, гнида!
Каждое утро последнюю неделю начиналось с подобной тирады у зеркала. Артур же всю неделю закатывается от хохота, стоило ему взглянуть на Дашу, которая злилась и обижалась, потом придумала перевязывать глаз, чтобы он не привлекал лишнего внимания, и с ходу получила кличку Нельсон. А между прочим, виноват Артур, его срочно вызвали в больницу, несмотря на свободный день, Даша осталась одна и получила возможность открыто выпускать пар. Кстати, она тоже не пошла на работу, наплела в редакции, что сегодня берет интервью, а потом дома обработает материал. Нет никакого интервью, просто видеть родных коллег нет никаких сил. И почему это интеллигенция последнее время приобрела заметный гнилостный душок? Рой сплетен Даша переносила стоичес