По арене разнёсся смех. Алиса нашла в себе силы, перевернулась на спину, посмотрела на потолок. Снова чудовищное лицо насмехалось над ней. Девушка почувствовала сильную слабость, ощущая себя поверженным и загнанным в угол гладиатором.
Собрав остатки сил, превозмогая боль во всём теле, Алиса перевернулась на бок, затем с не меньшим усилием перекатилась на живот. После упёрлась руками в пол и встала на четвереньки. Сделав пару глубоких вдохов, пытаясь привести в норму дыхание, девушка выпрямилась, встав на колени. Почувствовав головокружение, упала, больно ударившись головой.
Сквозь непрерывный плач она с неимоверным усилием повторила свой предыдущий ритуал. С трудом найдя равновесие, девушка кое-как сумела встать. Несколько секунд Алиса пыталась устоять на ногах, а когда у неё это получилось, пошатываясь, двинулась к выходу из здания.
На секунду Алиса замерла. Затем развернулась и подошла к тому месту, где только что лежала. Нагнувшись, она подняла осколок зеркала, которым убила таракана и ухитрилась пронести с собой через весь лабиринт.
Теперь, сжимая в кровоточащей руке оружие, она обрела уверенность и подошла к металлической двери. Свободной левой рукой Алиса схватилась за дверную ручку в надежде покинуть это место. Но дверь в мгновение превратилась в очередное зеркало, в котором Алиса снова увидела своё альтер эго – ту же омерзительную, зловещую особу, которая пугала её внутри лабиринта.
Девушка в отражении стояла в том же положении, в том же нижнем белье и была так же испачкана в крови и грязи, как и сама Алиса. Её рука тоже тянулась к двери, она также кинула взгляд в то место, где ладонь Алисы соприкоснулась с зеркалом. И в это мгновение Алиса из зеркала протянутой рукой уцепилась за запястье Алисы настоящей. Девушка ощутила железную хватку и попыталась вытянуть руку, но увидела, как та всё глубже погружается в зеркальный мир и пытается утянуть за собой.
Алиса закричала. Ещё несколько раз попыталась высвободиться из цепкой хватки соперницы. Не совладав с нею, замахнулась другой рукой в попытке нанести удар осколком зеркала по руке своей противницы, но та будто этого и ждала.
Как только рука достигла нижней части своей траектории, другая Алиса схватила руку девушки, высвободила ту, которой сжимала запястье Алисы настоящей, и выхватила осколок из рук ошарашенной девушки.
Наступило временное затишье.
Испуганная Алиса отпрянула от зеркала, боясь нападения той твари, что засела внутри стекла. Они стояли, изучая друг друга, пока девушка не разглядела в отражении странные действия. Та, что была напротив, медленно подняла правую руку, в которой теперь держала кусок острого зеркала. Медленно, подобно неопытному хирургу во время операции, она коснулась остриём своего живота. Алиса ощутила несильный укол в том месте, где в отражении зеркало коснулось кожи.
Внезапно живот пронзила сильная боль: как раз в тот момент, когда девушка в отражении воткнула кусок зеркала в своё тело и не торопясь разрезала кожу, оставляя вертикальную кровавую рану.
Алиса закричала, схватилась за живот и посмотрела на то место, где сейчас разрасталась боль и лилась кровь. Девушка принялась биться в истерике, глядя на то, как всё новые и новые раны образуются на её коже, порождаемые действием злобной твари, манипулирующей её телом из зеркального мира.
Алиса вопила, рыдала, топала ногами и хваталась руками за живот в безуспешной попытке остановить происходящее.
Она кричала, кричала, кричала… пока, обессилев, не потеряла сознание и не рухнула на холодный мраморный пол.
2
Первая мина упала в половине седьмого утра. Каскад сначала даже не понял, что случилось, но когда второй взрыв прозвучал ближе, он подорвался со спального места и быстро обулся.
За ночь ни обувь, ни одежда не просохли и доставляли ощутимый дискомфорт. В землянке, которая теперь служила домом, царила влажная прохлада, воняло грязными носками и немытыми телами, а после бессонной ночи голова Каскада раскалывалась от боли. Когда начался обстрел, офицер испытывал неимоверное желание заорать во весь голос на всё и вся от вопиющей несправедливости судьбы, загнавшей его в эту сырую землю, с этими осточертевшими вонючими людьми и с этим постоянным ожиданием смерти.
«И с этим Трупом».
Чёртов внутренний голос даже в момент опасности, когда противник насыпает по ним из миномётов, с самого утра напомнил о том проклятии, что преследует Каскада последние недели.
Старлей заставил себя промолчать и не закричать от усталости и страха. В тесноте блиндажа помимо него наспех экипировались трое солдат, разделявших с ним кров в этой холодной яме.
– Каскад, Каскад, я Кузьмич, приём, – послышался прерывистый голос в радиостанции, которой Каскад разрешил пользоваться только в крайнем случае.
Старлей выхватил рацию из руки оторопевшего рядового, который первым подхватил её со стола. Взбешённый, ответил:
– На приёме!
– Каскад, у вас всё нормально?
«Бля, а как ты думаешь?»
– Кузьмич, связь только в крайнем случае. Если я выйду на тебя или если у вас проблема. Как принял, приём?
– Принял, – ответил Кузьмич.
Где-то совсем рядом послышался короткий свист и раздавшийся за ним взрыв. Все, включая Каскада, инстинктивно присели, закрыв головы руками.
Мину не спутать с другими снарядами: всё звучит и выглядит именно так, как и показывают в кино.
«Проклятье. Грёбаный коптер. Если бы он тогда не увидел…»
Кузьмич сейчас дежурил на НП, значит, на позициях из сержантов оставались Лунá и Леший, но они должны быть у себя в капонирах. Каскад в очередной раз проклял себя за то, что пошёл на поводу у подчинённых и не наседал на них, когда они ныли и оттягивали копание путей сообщений между укрытиями.
– Луна! – крикнул он изо всех сил в надежде, что сержант услышит. – Луна! – продублировал Каскад, но ответа так и не последовало.
Зато прилетела ещё одна мина, причём разорвалась совсем рядом. Каскад, пригнувшись от неожиданности, услышал, как осыпаются стены их блиндажа, и теперь испугался по-настоящему.
Старлей оглядел подчинённых. Все трое были экипированы, за исключением одного.
– Где твои броня и каска? – рявкнул Каскад.
Рядовой с испуганным видом, белым как полотно лицом и с подрагивающими губами виновато ответил:
– Там, в другом окопе.
– Какого хрена?
Рядовой нервничал, переминаясь с ноги на ногу:
– Мне дежурить надо было идти на правый фланг, там и оставил вчера, чтобы не таскать.
– Блядь, долбоёб! Ну иди теперь, дежурь!
Рядовой опустил голову, стоявшие рядом товарищи не сказали ни слова. Каждый из них тоже периодически игнорировал средства бронезащиты.
– Три пристрелочных. Скоро пойдут основные. Всем присесть и не снимать защиту, пока я не скажу. Алкаш, – обратился командир к великовозрастному солдату, который, казалось, прилагал все возможные усилия, чтобы оправдать свой позывной, им же самим и придуманный, – дай «Азарт».
Алкаш схватил рацию и протянул Каскаду. Старлей зажал кнопку вызова, после нескольких «цык-цык-цык» и короткого гудка заговорил в микрофон:
– Планер, Планер, я Каскад, приём.
Рация предательски молчала. Офицер повторил вызов.
Когда Каскад ездил в штаб и уточнял задачу у командования, комбриг велел ему выходить с ним на связь напрямую, избегая длинной цепочки докладов через непосредственных командиров. Учитывая опасность прорыва на участке Каскада, такое решение было вполне понятным.
– Каскад, я Планер, – наконец раздалось в рации.
Солдаты с надеждой смотрели на командира, будто он вёл переговоры не с полковником, а с самим Господом Богом, от одного голоса которого они ждали спасения. Каскад понимал их: сам боялся, но он хотя бы знал, что такое миномётный обстрел, прочувствовал на себе ещё в начале войны. Однако эти парни подверглись артиллерийскому обстрелу впервые, поэтому понятия не имели, как вести себя и чего ожидать.
– Планер, я Каскад. По мне работает противник. Повторяю: по мне работает противник.
– Каскад, я Планер, да. Чем работает? Потери?
«Да кто ж его знает?»
– Потерь пока нет. Миномёт. Сто двадцатка, по ходу. Выходы не наблюдаю.
«Конечно, не наблюдаю. Ведь не высовываюсь из блиндажа, как и все мои солдаты у себя в окопах».
– Каскад, я Планер. «Птичка»14 есть у вас?
– Нет.
– Понял. Держитесь и ведите наблюдение. Сейчас попробуем вычислить.
После разговора, рация не умолкала. Планер выходил на разведчиков, артиллеристов и ещё кучу разных должностных лиц. Те в свою очередь получали задачи и, наверное, приступали к их исполнению.
После короткой серии пристрелочных выстрелов затишье затянулось. Каскаду это не нравилось, головой он понимал, что штурмовать их опорный пункт без должной артиллерийской подготовки никто не пойдёт, но сердце кричало: «Давай, ты должен вылезти, разведать обстановку. Противник прощупывает тебя и наверняка ведёт наблюдение».
От мысли, что, пока они сидят в блиндажах, к ним в окопы могут ворваться штурмовики, ему стало тошно.
– Тощий, – обратился он к солдату без бронежилета.
– Я.
– Луна на правом фланге?
– Да.
– Твой броник тоже там?
– Да.
– Бежишь туда, надеваешь броню и говоришь ему, чтоб следили в оба. Один наблюдатель у Лешего на левом фланге, другой – у него на правом. Высовывать только голову. У него где-то труба разведчика была. Пусть смотрит.
Тощему идея выходить из укрытия не понравилась. Он растерянно посмотрел на товарищей, но те лишь отвели взгляды. Никто не хотел оказаться на его месте даже в средствах бронезащиты, а во время обстрела – пусть даже была пауза – предпочитали сидеть в укрытии, хотя настил из тонких брёвен и земли, которые они накидали сверху, вряд ли выдержит прямое попадание 120-миллиметровой мины. К тому же все прекрасно понимали, почему выбор пал именно на Тощего. Он сам виноват, что бросил экипировку, чем подверг себя излишней опасности, а это могло сулить взводу только дополнительные проблемы. Каскад неоднократно говорил им о важности экипировки и требовал относиться к этому серьёзно.