Но я не об этом сейчас.
Мать Дениса умерла, а отец тяжело заболел. Затем Денис куда-то пропал. Я вроде как и успокоилась, что он перестал преследовать меня, но и запереживала. Мне не нравилось такое внезапное его исчезновение, казалось, что оно не сулит ничего хорошего.
Я поспрашивала у знакомых. Оказалось, Денис призвался в армию. Видимо, те дружки, что подтянули его к себе, всё же уговорили пойти служить к ним. По слухам, после подписания контракта он уехал на обучение то ли в другую область, то ли вообще в одну из европейских стран.
Стыдно признаться, но я была рада такому исходу. Я надеялась, что он навсегда покинул Мариуполь, а значит, и оставил меня в покое. Нет, я не искала новых парней, хотя не была обделена вниманием. Но дурные воспоминания не покидали меня, пусть время и подлечило раны. Я всё ещё испытывала стыд и отвращение после того случая.
И всё же жить стало немного легче.
Продлилось моё спокойствие недолго. Несколько месяцев спустя Денис вернулся. И первое, что сделал, опять написал мне. Я проигнорировала раз, проигнорировала два, а после он мне написал, что я больше не буду спокойно жить. Пока он жив, не даст мне встречаться с кем бы то ни было. Или он – или никто.
Я боялась.
Я не знала, кому пожаловаться и попросить помощи. Отца не было в тот период, маме говорить не хотела, боялась, как бы он и на неё не накинулся. В полицию обращаться было бессмысленно, потому что у нас в городе каста таких военных, как Денис и его друзья, были почти везде и неприкосновенны, тем более из-за таких пустячных дел, как угрозы.
И вот в начале двадцать второго года мне стукнуло восемнадцать. Сразу после моего дня рождения папа уехал в командировку. Мама продолжала работать в городской поликлинике. Я училась в университете на первом курсе и постепенно стала игнорировать воспоминания двухлетней давности. Но слежка продолжилась.
Как и обещал, Денис отсеивал всех парней, что пытались за мной ухаживать.
Одного он просто предупредил на словах, и тот сразу прекратил со мной общение. Другого избил, когда тот послал его куда подальше. Третий оказался не так прост и, прихватив друзей, попытался сопротивляться. Тогда Денис позвал военных, и, как мне рассказал потом Артём, тот парень, там была чуть ли не рота солдат. Их очень сильно избили, и Артём, когда лежал в больнице с множественными травмами, написал, что придётся прекратить отношения.
До сих пор не понимаю, как с Денисом могла случиться настолько кардинальная перемена. Неужели ему так промыли мозги армейцы или он всегда был таким и просто сдерживал себя? Наверное, первое. Я не верю, что тот добрый и отзывчивый молодой человек, которого я полюбила, притворялся. Он был таким открытым, настоящим.
Ближе к февралю весь интернет пестрил нелепыми, как мне тогда казалось, новостями: после олимпиады Россия нападёт на Украину. Я видела странные действия наших военных в городе: они ходили по домам, забирались на крыши с биноклями, беспорядочно ездила военная техника. Но я всё равно не верила. Преследуемая Денисом, я начала мечтать о том, чтобы уехать из города. Я понимала, что в Мариуполе мой дом, семья, друзья, но жить рядом с этим психопатом становилось невыносимо.
Всё чаще я задумывалась о том, чтобы переехать в Севастополь. У нас уже была здесь куплена квартира, мамина сестра жила тут ещё до четырнадцатого года, и раньше мы очень часто к ней приезжали. После присоединения Крыма к России эти поездки стали гораздо реже, но не прекратились совсем. И вот чем больше меня доставал Денис, тем больше я хотела уехать сюда.
Прямо перед началом СВО я так и сказала об этом матери. Она была удивлена, но протеста не выразила. На её вопрос, что подвигло меня на такие мысли, я не выдержала и всё рассказала. И про то, как Денис начал меняться, и про то, как изнасиловал. И про все преследования, которым я подвергалась, а также угрозы с его стороны.
Когда ей рассказывала, у меня случилась самая настоящая истерика, потому что целых два года я держала это в себе. Маме удалось кое-как меня успокоить, она сама плакала. Мы долго беседовали, и она никак не могла взять в толк, почему я ей всё не рассказала сразу, почему не пожаловалась отцу. Она считала, что ещё тогда мы смогли бы упечь его за решётку, но от одной мысли, что об этом случае узнают люди, а особенно знакомые, меня бросало в дрожь.
Тогда я почувствовала от мамы огромную поддержку, и она пообещала, что мы переедем. Я согласилась с ней, что это нужно будет сделать только после обсуждения с отцом и после того, как я закончу первый курс в университете, чтобы без проблем перевестись.
Мне стало легче, но ненадолго, потому что через несколько дней началась война.
Это было что-то с чем-то, до сих пор вспоминаю как страшный сон. Мама была на работе, я дома. Проснувшись, я узнала, что Путин объявил о проведении специальной военной операции. Я была шокирована и не могла поверить ни своим ушам, ни глазам. Мама позвонила и сказала, что уже едет домой. Когда она вошла, на ней не было лица. Бледная и словно загнанная в угол. Она не знала, что делать.
В итоге, взяв наличные деньги и драгоценности, мы попытались выехать из города. К сожалению, нам это не удалось.
Тогда я увидела, как на выезде из Мариуполя наши военные расстреляли гражданский автомобиль, где ехали несколько ни в чём не повинных людей. Семья. Мужчина и женщина, сидевшие на переднем сиденье, погибли, двое детей сзади – не знаю. Я старалась не смотреть. Я сказала маме, что нужно ехать домой. Может, получится пересидеть всё это безумие. Тогда, когда увидела происходящее собственными глазами, я поняла, что СВО – это не просто заголовки в интернете и по телевизору и что война началась по-настоящему. Увидев произвол на дороге, толпы пытающихся выбраться из города людей, их стычки с военными и услышав раздававшиеся то тут, то там автоматные очереди, я осознала, насколько страшен этот конфликт.
Приехав домой, мы забрали из машины пожитки и укрылись в квартире. Какое-то время чувствовали себя в безопасности. Мама пыталась связаться с отцом, но, как назло, связи с ним не было. Я просматривала интернет, списывалась с подругами. Некоторые из них по счастливой случайности выехали из города накануне в сторону Западной Украины.
Чуть позже отец сам дозвонился. Он был сильно напуган, переживал за нас, но мама со слезами на глазах пыталась убедить его, что мы в порядке. В итоге он сказал нам никуда не высовываться, а если начнётся обстрел города, прятаться в подвале.
К вечеру к нам заявился Денис. Весь такой военный, в бронежилете и с автоматом, он напоминал прям американских морпехов из фильмов. Он сказал, чтобы я шла с ним, если хочу спастись. Маму мою тоже готов был забрать. Денис говорил, что если до нас дойдут русские, то сначала изнасилуют, а потом убьют. Знаешь, я не верила в то, что такое возможно, но он говорил так убедительно, что начала сомневаться. Ведь они же напали на нас, чего хорошего от них было ждать? На фоне этих мыслей Денис выглядел достойным мужчиной, пытавшимся нам помочь.
Мы спросили, куда он хочет нас вывести, а он не ответил, но, как я поняла, тогда всех свозили на завод «Азовсталь», ты, наверное, слышал про него. Мы отказались, и тогда он, обозлённый, ушёл, прокричав на прощание, что мы «все сдохнем, как поганые суки».
Страшно. Было очень страшно.
Когда начались бои на окраинах города, мы ещё сидели в квартире. Рядом уже начали падать артиллерийские снаряды, мы с мамой и соседями, долго не раздумывая, спустились в подвал. Нам повезло, подвал нашего дома был относительно комфортным. Я имею в виду, что не захламлён и не заселён крысами. Там не было магазинов, как принято сейчас делать в современных домах, но зато были просторные, почти чистые помещения, где разместилась минимум половина жителей дома, а может, ещё и из соседних кто-то пришёл. Сосчитать было невозможно.
В подвале постоянно было темно, холодно и сыро. Всегда хотелось есть и всегда было страшно, что вот-вот снаряд ударит по дому, и он сложится прямо нам на головы.
Я помню, как там пахло. Этого запаха немытых тел, человеческих экскрементов и дыма с улицы мне никогда не забыть. Всё это настолько угнетало, что казалось, никогда не закончится. Жизнь до войны осознавалась нереальной, реальность – вот она: промозглая и жуткая, а прошлое – это просто иллюзия. Я даже забыла о проблемах с Денисом, потому что теперь они казались несущественными. Мама тоже не говорила со мной на эту тему. Видимо, понимала, что в подобных обстоятельствах прошлое не имело значения, лишь настоящее, чтобы выжить.
Так проходили дни. Мы ждали, когда наконец хоть кто-то победит. Лишь бы закончился этот кошмар, в котором мы все оказались. Еды не было. Знаешь, как было больно, когда мужчины уходили на улицу за провизией и не возвращались или возвращались, но не все. Нам не всегда рассказывали, что произошло, но мы понимали. То снаряд прилетит, то шальная пуля, а иногда и не шальная.
То, что принесли из дома, давно закончилось, и приходилось выходить обшаривать квартиры. Иногда, если их не размародёрили, поисковые группы, как мы их называли, возвращались с добычей. Консервы ели не разогревая, сладости тоже, но чтобы сварить суп или кашу, самые отчаянные смельчаки выходили из подвала и разводили костёр во дворе.
Однажды наши парни пошли на оптовый рынок «Калифорния», по которому случился серьёзный прилёт. Вот они говорили, что там разворотило грузовики, повсюду всё было в крови, и они нашли кучи разбросанных повсюду апельсинов, бананов, картошки и ещё много чего. Помню, как мы радовались фруктам, хотя от сильного мороза – на удивление март выдался очень холодным, отчего мы тоже страдали – даже апельсины были замёрзшими. В итоге съели всё.
Иногда получалось, иногда не было возможности выйти по несколько суток из-за обстрелов, а порой те, кто решался на готовку, обратно уже не приходили. Или, как было с одним мужчиной, пока он разводил костёр, его убило осколком. Он промучился сутки, и никто ничего не мог сделать. Чтобы внушить хоть какую-то надежду и облегчить страдания, этому мужчине давали таблетки от кашля и говорили, что они помогут ему выжить. Естественно, это было ложью, и он умер.