– И знаешь, из-за его привязанности к тебе и твоих воспоминаний о нём, может, ему легче именно в твой сон проникать. У вас наверняка есть ментальная связь. Похоже, он питается твоим страхом.
– Что?
– Ну, некая связь возможна между вами. Как ни крути, ты о нём думаешь, он в твоих воспоминаниях. Возможно, это каким-то образом и позволяет ему проникать именно к тебе в сны, а не к кому-нибудь другому.
– Может быть. А что ты имел в виду, когда сказал, что он питается моим страхом?
– Раньше, когда появлялся, он был монстром. И каждый твой сон был страшнее предыдущего. Ему необходим был твой страх, чтобы обрести человеческий облик и набраться сил. Мне так кажется.
Алиса ничего не ответила и тихонько заплакала. Рома буквально пропитался её болью. Ему было так жаль эту девочку, он знал, что должен что-то сделать, чтобы остановить происходящее с ней безумие. После близости видеть её слёзы стало невыносимым.
– Алис?
– Что?
– Ты веришь мне?
– Да.
– Доверишься, если я предложу что-то безумное?
– Безумнее того, что мы сейчас сделали?
Рома улыбнулся. И она тоже.
– Нет, ну не настолько, конечно, – пошутил он.
– Тогда доверюсь.
– Я хочу покончить с этим. У меня есть план, но тогда нам придётся перенести сеанс хотя бы на послезавтра.
– Какой план?
– Пока не готов сказать. Может, позже, когда всё обдумаю.
Алиса отодвинулась, легла на подушку и посмотрела на него.
– Я не знаю, как мне пережить эти две ночи. А вдруг произойдёт непоправимое?
Рома боялся этого не меньше, чем она, а после того, что произошло между ними, возможно, даже больше.
– Думаю, нет. Теория, что ему тоже нужны передышки после наших с ним битв, вроде работает.
– Ага. Вроде. Я всё равно боюсь.
«Господи, как хочется сейчас её обнять и защитить от всех угроз этого мира».
– Не бойся, мы справимся. А теперь мне пора, скоро твоя подруга придёт.
Алиса ничего не ответила. Смущаясь, она принялась искать трусики и бюстгальтер. Рома, отвернувшись, оделся.
Они вышли из спальни, Рома забрал из кухни кофту и замер возле стола. Девушка смотрела на него снизу вверх, приобняв.
– А что будет с нами? – спросила она.
– В смысле?
– Ты знаешь, в каком смысле.
«Ох, спроси что-нибудь полегче».
– Сначала, надо разобраться с твоими снами.
Алиса продолжала испытывать его взглядом. Роме стало неуютно.
– Ну а если разберёмся? Или, наоборот, не разберёмся. Что тогда будем делать, при любом из этих раскладов?
«Как же так ответить, чтобы не обидеть? И ведь самое печальное, что сам не знаю».
– Сегодня с моей стороны это был не просто порыв, а что-то большее. Вот что я могу тебе сказать с уверенностью.
– Для меня тоже, – ответила Алиса, и по выражению её лица Рома понял, что ответил правильно.
– Значит, всё будет хорошо, – заключил он. – А теперь, – Рома чмокнул её в щёку, – готовься. Возможно, я кое-кого с собой приведу на следующий сеанс.
– Кого? – удивилась Алиса.
– Потом узнаешь. Мне пора.
Она встала на носочки и поцеловала Рому в губы. Ему понравилось. Грудь наполнилась теплом.
Неужто он что-то к ней испытывает?
Похоже на то.
Рома покинул квартиру со смешанными чувствами. Всё произошедшее, всё предстоящее необходимо тщательно обдумать. Но утром, когда в голове прояснится.
Добравшись до дома, он помылся и лёг спать. Уснул почти мгновенно.
10
Каскад окончательно выдохся.
Укутавшись в спальный мешок в сыром блиндаже, он анализировал в голове чувства и ощущения, что испытывал сейчас.
Он дошёл до того состояния, когда прошлое кажется нереальным, будущее – невозможным, а настоящее – настолько унылым и безысходным, что не имеет значения.
Естественно, он продолжал выполнять задачи. Естественно, он до сих пор держал оборону на вверенном ему участке, пытаясь сохранить жизни людей и пресекая все попытки противника подобраться к ним. Однако слишком много вещей стали настолько очевидными, что даже его моральный дух ослаб.
Во-первых, один из флангов оставался по-прежнему открытым. Если слева в соседней лесополосе кого-то расположили, то в правую так никого и не прислали. Точнее, туда всё-таки зашёл взвод, но после первого же артиллерийского обстрела эти чудо-воины спешно покинули позиции. Оправдывались они большими потерями, но Каскад знал правду. Два человека к нему в пополнение пришли именно оттуда, а потому и поделились реальными причинами бегства – элементарной трусостью.
Да, на этой войне и такое бывает, Каскад насмотрелся подобного ещё в Мариуполе.
Вторая причина упадка душевных сил крылась в потерях взвода. Вместе с ним участок фронта шириной в полтора километра, даже чуть больше, держало теперь десять человек. Даже дураку понятно: если враг обойдёт его с флангов и зайдёт с тыла – им конец. Вероятность этого была велика. Стоит его наблюдателям проглядеть передвижение личного состава противника по соседней лесополосе, и всё: пиши пропало.
Конечно, дальше, через одну посадку, слева и справа находились какие-то подразделения, вроде ДНРовские, но сколько их там, какая огневая мощь у них есть, оставалось неясным. Не говоря уже о средствах наблюдения, которые в принципе были в дефиците везде. В стойкости и смелости самих бойцов теперь уже российской республики Каскад не сомневался. Хорошо их знал ещё со времён того же Мариуполя.
Вот и оставался только его неполный взвод. Да что там, меньше половины взвода, и каждый из парней думал о том же, о чём и Каскад: если противник пойдёт в полноценное наступление, то им конец.
Третья причина предполагаемого начала конца – отсутствие ротации. Людей стало слишком мало, чтобы можно было отпускать их малыми группами в ближний тыл. Мыться и стираться теперь приходилось по большей части здесь, на месте. Неудобно, воды не хватало, деревья потрепало постоянными обстрелами, и теперь вместо густых крон над головой нависали лишь полуоблезлые ветки.
А выбора-то всё равно нет.
Редкие вылазки за боеприпасами и продовольствием осуществлялись только в крайнем случае. И то в основном до поперечной лесополосы в тылу, куда это всё доставлялось парой солдат Каскада, которых он оставил для решения логистических вопросов.
Люди устали.
Он устал ещё больше них. Но звание и должность обязывали внушать подчинённым, что всё наладится, что пришлют людей, они начнут ходить в отпуска, их выведут на отдых.
Ложь.
Приходилось врать, потому что иначе солдаты могли поднять бунт, который мог окончиться чем угодно, включая преступное оставление позиций. Против толпы не попрёшь, это Каскад уяснил хорошо.
Правда, своему вранью он нашёл отличное оправдание – никому не нужное, кроме него самого. По сути, начальство Каскаду вешало на уши всю ту же лапшу. Говорили: «Потерпи, подмога придёт, вас сменят, сейчас ротация и бла-бла-бла…» Тошнило уже от их обещаний, лжи, лицемерия.
Каскад успел дважды поругаться с комбригом, один раз с начальником штаба, трижды с командиром батальона и даже с командиром роты. С последним, правда, ссора была лёгкой, скорее, бытовой. Капитан был такой же ничтожной деталью в огромном маховике уникальной военной инквизиции, как и Каскад. Колесо крутилось, такие никчёмные зубцы, как они, ломались, но оно продолжало своё вращение и стирало в ноль всё новые и новые детали, не считаясь с потерями.
Каскад помнил, как визжали комбриг, начальник штаба и комбат. Их угрозы были одинаковы: «под трибунал»; «дождёшься»; «ты, сопляк»; «да я тебя…» и так далее, и тому подобное.
«Да, пожалуйста!» – кричал в ответ Каскад и обрывал связь. Хоть бы один дошёл и попытался выбить из него молодую дурь. Но нет. Они там, а он здесь, и никто не хотел меняться местами. К себе тоже не вызывали больше, наверное, боялись, что как только офицер покинет позиции, остатки взвода тоже уйдут, и никакой ссаной метлой их потом сюда не загнать.
Это Каскад понимал лучше всякого.
В то же время отдавал должное командованию. Они быстро остывали и эти скандалы в дальнейшем не вспоминали. До поры до времени говорили с ним вежливо и даже уважительно. Понимали, что оборона этого участка держится только на Каскаде и его людях, а медали командиров и начальников, их должности представляли собой зыбкую смесь из стойкости и героизма измотанных войной солдат – грязных, безымянных, вонючих и уставших.
Честь и хвала им. Вот так.
И в-четвёртых.
Самым угнетающим во всём этом безумии по-прежнему оставался тот факт, что оборону вместе с Каскадом держал Труп. Подонок настолько плотно вошёл в его жизнь, настолько сильно давил морально, что своим присутствием перекрывал все три предыдущих пункта начавшегося морального разложения Каскада.
Солдаты, как и прежде, относились к Трупу с иронией, но уже меньше отпускали шутки в его сторону. После тех случаев, когда парням не повезло быть убитыми возле Грязного Гарри, не каждый осмеливался так его называть. Всё чаще офицер слышал, как солдаты кличут Трупа просто Гарри и вместо подколов скорее интересуются его состоянием и целостностью после обстрелов, нежели пытаются пренебрежительно оскорбить.
Невероятно, но в той или иной степени мины прилетали повсюду, раскурочивая деревья, осыпали некоторые участки окопов и часть укрытий, но ни разу ни одна не угодила в Труп. Никто не обращал внимания на этот факт, но Каскад видел в этом явлении нечто сверхъестественное и само собой разумеющееся. Если поблизости не было свидетелей, офицер ложился рядом с мертвецом при каждом обстреле и с твёрдой уверенностью в душе пересиживал (точнее перелёживал) вражеские удары. Ни сами снаряды, ни даже осколки Трупу не вредили, будто этот самый Гарри – в прошлом Грязный Гарри – был окружён невидимым защитным полем.
Когда Каскад обнаружил эту странность, он, несмотря на удивлённые лица солдат в блиндаже, убегал к Трупу. Подчинённым при этом рассказывал, что уходит на позиции, но и там его не видели. Никто даже не подозревал, что их командир ложился рядом с Гарри, потому что остатки личного состава теперь забивались в «лисьи норы» и не высовывались оттуда до конца обстрела.