Третье чтение
О море, исцарапанных коленках, мокрой полосатой парче и фунтиках с песком, о военном искусстве и распугивании галок вокруг дворца, особо о гимнастике для легких, излишней радости, о цветке мальвы, дописывании имен на полях, парадах, факельных шествиях и губах, синих от чернильного карандаша, о жизненных рубриках и совершенствовании языка по старым газетам.
23
Под мелкий дождь постного дня, в среду осенью 1906 года Анастас Браница, в то время еще мальчик двенадцати лет, болтая ногами и тихо насвистывая детскую песенку-марш, сидел за письменным столом своего отчима и читал книгу. Это было официальным началом того, что позже могло бы называться историей его жизни.
Рабочее кресло с подлокотниками, письменный стол орехового дерева, на столе очки в тонкой металлической оправе, солидные ручки со стальными перьями, хрустальная чернильница, закругленное пресс-папье, нож из слоновой кости для разрезания бумаги, лампа под зеленым стеклянным абажуром, вчетверо сложенные «Белградские новости», «Новое движение», «Ежедневная газета» и «Торговый вестник», еще не раскрытые «Политика» и, вероятно, «Печать», правда отложенная в сторону так, что названия не было видно, равно как и весь двухэтажный дом на Большом Врачаре, позже названном Звездара, вместе с безукоризненным порядком принадлежали адвокату Славолюбу Т. Величковичу, отчиму мальчика. Мать находилась в комнате, которую все называли ее комнатой, возможно оттого, что там в шкафах и комодах она хранила некоторые воспоминания о предыдущем браке. Энергичная служанка Златана, взятая на службу в прошлом году, раскрасневшаяся и запыхавшаяся, готовила заливную стерлядь, стараясь как можно полнее продемонстрировать хозяину свои кулинарные таланты. А у него, Слав. Величковича, был в городе важный судебный процесс – с недавнего времени он представлял в Королевстве Сербия интересы женевского банка «Мирабо», получив в придачу к этим полномочиям и все остальное, что они подразумевают, то есть высокие гонорары, авторитет и зависть соседей и знакомых. Несомненно, если бы поблизости находился хоть кто-нибудь, молодой Браница ни за что бы не отважился воспользоваться обитым полосатой парчой креслом отчима. Да что говорить, он не решился бы даже близко подойти к письменному столу, хотя прекрасно знал, где что на нем лежит. И уж тем более не хватило бы у мальчика отваги усесться за него в своих коротких штанишках на помочах и съехавших вниз гольфах, да еще к тому же, увлекшись чтением, посвистывать и болтать не достающими до пола ногами.
Тем не менее это произошло. Возможно, Анастас Браница, тогда еще ребенок, ученик первого класса Второй мужской гимназии, открыл бы в себе необычный дар и в каких-то других, менее болезненных обстоятельствах. С другой стороны, может быть, подобно большинству людей, он так никогда и не осознал бы те особые способности, которыми обладал. И тогда, может, не соединились бы цепочкой все те события, которые годами потянулись от этого самого дня. Однако все началось, и началось именно так, под мелкий дождь того постного дня, в среду, на Большом Врачаре, который позже, после постройки Обсерватории, был переименован в Звездару.
Книга, которую держал в руках Анастас, на первой странице имела печать, отцовский экслибрис, представлявший собой вселенское древо, среди ветвей которого располагались буквы имени и фамилии капитана Сибина Браницы, погибшего в 1903 году, непосредственно после майского переворота. Книга рассказывала о всяких приключениях и предназначалась детям школьного возраста и с тех пор, как мальчик получил ее от матери в подарок на день рождения, была им не один раз перечитана от корки до корки, так что все содержание он знал теперь почти наизусть. Самыми любимыми его строчками были те, что описывали море, а так как ему еще не доводилось бывать возле большой воды, он часто с волнением замирал на одном и том же месте – это был высокий мыс – и со временем убедил себя в том, что действительно слышит грохот прибоя, чувствует свежий вкус соли, даже видит нечто такое, чего не было в книге, что автор поленился описать более детально. И в настоящий момент, сидя в кресле отчима, Анастас Браница болтал ногами, потому что сейчас, в 1906 году, увлекся сверх всякой меры и побежал к берегу.
Теперь, когда он наконец решился на это, ноги без остановки мчали его вниз по склону. Не было больше ни кресла, ни стола, не было двухэтажного дома на Большом Врачаре, Анастас несся по узкой извилистой тропке, все ближе и ближе к огромной воде. Острые листья растений по пути царапали его худые ноги и узловатые коленки. Мощный рокот открытого моря и звонкое жужжание насекомых в кустах становились все реальнее, оглушая его. Гниловатый запах бурой морской травы, оставшейся на берегу после отлива, глубоко проникал в раздувающиеся ноздри. Капельки пота выступали на его слабой груди, стекали по спине, летнее средиземноморское солнце припекало все сильнее, но мальчик не останавливался, преодолевая расстояние до берега широкими решительными движениями человека, твердо знающего, зачем и куда он направляется.
Выбежав наконец на узкую косу, он резко замедлил ход, загребая ногами горячий песок, не замечая, как он щекочет кожу, набиваясь в сандалии и сползшие до лодыжек гольфы. Со страхом и любопытством приближался он к полосе пены, разделявшей сушу и воду. На мгновение он замер. А потом осторожно перешагнул через слепяще-белую кромку, настороженно следя за тем, как волны ласково ластятся к нему, как кротко они играют под его ногами, словно с самого начала времен, со дней сотворения мира только и ждали встречи с ним.
Так Анастас Браница впервые вступил в море. И зашел в него по колено. А затем по пояс. Возможно, потом он медленно вернулся бы назад, наверх, по той же тропе, вдоль низких оград из сложенных «всухую» плоских камней, останавливаясь передохнуть в тени столетних узловатых маслин, срывая по пути зрелые плоды диких гранатов, подбирая обточенные водой камешки или что-нибудь еще, годное для обмена с товарищами по школе, но тут послышался стук комнатной двери. В тот же миг все как сквозь землю провалилось, мальчик снова сидел в кресле отчима, а Славолюб Величкович кричал:
– Что ты здесь делаешь?! Я спрашиваю тебя, молодой человек, что ты делаешь за моим столом?!
Анастас не отвечал. Застигнутый врасплох, он сидел не шевелясь. Словно его застали за каким-то неприличным занятием, тяжело дыша, не моргая, он смотрел на отчима.
Повышенный тон хозяина привлек кухарку Златану. Прибежав к месту событий, но не решаясь хоть что-нибудь произнести, она судорожно сжимала в руке тряпку, глядя, как адвокат Величкович с посиневшим лицом взбешенно шагает по своему кабинету, то и дело тыча в мальчика указательным пальцем.
– Встань, немедленно встань! – бессмысленно продолжал повторять он и тогда, когда уже мальчик исполнил его требование и встал, испуганно прижимая книгу к груди.
– Ради бога, Славолюб, к чему такой тон? – спрашивала появившаяся мать, все еще погруженная в воспоминания, которыми была заполнена комната, называвшаяся ее комнатой.
– Вы еще спрашиваете?! Ваш сын играет за моим столом! – еще больше разгневался отчим.
– Ну, не так уж это страшно, – она пыталась успокоить его. – Бывает, он еще ребенок, мы с ним поговорим…
– Магдалина, тут не о чем разговаривать! – рявкнул Славолюб, давая понять неуместность любого продолжения диалога. – Посмотрите на кресло! Это же парча! Вы видите?!
Все – и мать, и Златана, и Анастас – обернулись в сторону массивного рабочего кресла адвоката. Его сиденье, обтянутое благородной полосатой тканью, было влажным, а внизу, между ножками, по паркету растеклась лужица, с тянущейся вдоль краев кромкой светлых играющих пузырьков. Златана поднесла левую ладонь ко рту. Мать побледнела. Анастас опустил голову и только тут увидел, что его штанишки, гольфы и сандалии тоже мокрые.
– А теперь ты нам расскажешь, что ты здесь делал? – Отчим глянул ему прямо в лицо.
Двенадцатилетний мальчик кусал нижнюю губу.
– Что ты здесь делал? – Адвокат ухватился за свой вопрос, поскольку не привык к тому, чтобы даже мельчайшие детали в его жизни оставались неразъясненными.
Анастасу казалось, что он становится меньше, врастает в пол, весь сжимается вокруг решающего ответа. Он лихорадочно обдумывал, солгать ему или рассказать все, как оно и было на самом деле. Но не мог сделать ни того, а еще меньше другого, молчание же угнетало его вдвойне. Наконец он решился и даже с некоторым облегчением проговорил:
– Я купался.
– Что-о-о?! – окончательно вышел из себя Славолюб Величкович.
– Вот… я читал про море… и пошел вниз… подошел к воде… зашел… – заикался Анастас, кусая нижнюю губу и чувствуя, что выявление истины ставит его в еще более трудное положение.
И снова в ту среду 1906 года повисла неприятная тишина. Теперь Златана прикрыла рот правой ладонью. Мать побледнела еще больше. Отчим старался вычленить суть:
– Значит, ты говоришь, что купался?!
Юный Анастас Браница молча кивнул головой.
– Ты что, дурака из меня сделать хочешь? – Адвокат задохнулся от бешенства и, чтобы выпустить пар, влепил мальчику такую пощечину, что у того из носа потянулась ниточка крови.
– Я купался, – проскулил Анастас, не успевая вытирать красные капли.
– Только попробуй еще раз это повторить! – снова замахнулся отчим.
– Славолюб, не надо, прошу вас, хватит… – удалось выдохнуть матери. – А ты, ты, чтобы никогда, никогда больше и не пытался солгать.
– Прошу вас, господин Славолюб, простите его, все высохнет, я все уберу, почищу, вот, а ужин уже почти готов, я постное приготовила, заливную стерлядь, а это я мигом… – Златана тоже набралась храбрости замолвить за него слово и тут же наклонилась, чтобы поскорее, пусть пока хотя бы кухонной тряпкой, вытереть под стулом лужицу с пузырьками.
– А вы бы помолчали, – казалось, немного успокоился адвокат Величкович, однако, бросив взгляд на мокрую парчу, снова разъярился, повернулся и вышел, хлопнув дверью с такой силой, что по стене сеточкой разбежались трещины.