тницы, похожие на те, что применяют для обрезки или прививки фруктовых деревьев, так что разрезание новых книг казалось Елене делом, предпринимаемым для достижения аналогичного результата.
Кроме того, ощущение оранжереи усиливалось и за счет неожиданно скромной меблировки, в сущности, здесь были только плетеные кресла с высокими спинками и подлокотниками. Всего четыре садовых кресла, небрежно стоявших вокруг торшера с пергаментным абажуром и легкого овального столика с резными ножками, похоже, от совершенно другого гарнитура. Размеры столика вполне позволяли, в зависимости от времени года, поставить вазу с всегда свежим букетом мимозы, сирени, роз или тех самых ярко-оранжевых осенних цветов; подать чай: положить очки или книгу, которую в данный момент читали. На единственной не занятой полками части стены над невысокой печью, облицованной изразцами зеленоватого оттенка, висели часы с гирями в виде шишек и с такими ленивыми стрелками, что требовалось немало времени, чтобы понять, двигаются ли они вообще.
Но и тогда, в тот день, и позже, на протяжении месяцев пребывания в доме старой дамы, девушка воспринимала библиотеку как сад прежде всего из-за самой Наталии Димитриевич. Эта весьма пожилая, но прекрасно сохранившаяся дама, заходя сюда, вытирала ноги о коврик, лежащий перед дверью. Всегда нарядно одетая, так, как другие дамы одевались для выхода в гости, непременно в шляпке и нитяных перчатках. И все это только для того, чтобы праздно помечтать в загадочной прохладе тысячелистого тенистого дерева. Или же терпеливо ухаживать за клумбами и кронами; грустить перед опустевшим местом, словно возле срезанной ветки; находить общий язык с каждым новичком; перебирать и выставлять на солнце древние, хранящиеся в глубинах полок издания; заботливо защищать хрупкие листья от болезни распада; пригнув голову, прислушиваться, не раздастся ли откуда-нибудь шуршание книгоедов, этой зловещей разновидности моли, бумажных вшей, жучков или какого-либо другого вредителя; поглаживать ладонью позолоченные корешки и обложки, глубокое узорное тиснение, крошечные поры гравюр и паутинки виньеток, переплеты всех видов – и из простого шершавого картона с застрявшими в нем деревянными занозами, и из обычной американской холстины, и из розоватого шелка, и из зрелого бордового плюша, и даже романтические обложки из накрахмаленных кружев, и, наконец, по-царски роскошные переплеты из красного сафьяна.
И даже их сегодняшний разговор начался в соответствии с Елениным восприятием пространства этой комнаты.
– Здесь коренится ствол моей жизни… – старая дама сделала неопределенное движение рукой.
– К сожалению, никуда дальше он не разветвился, годы и годы я провела в одиночестве, – добавила она и вздохнула.
6
А дальше все потекло без остановки. Госпожа Наталия оживилась и кратко высказала свои пожелания. Служба вовсе не должна была отнимать у Елены целый день. Она могла бы выглядеть приблизительно так: поболтать за чашкой жасминового чая, молча послушать, как потрескивает фарфор кобальтового сервиза, пересчитать созвездия, изображенные на блюдцах, иногда, очень редко, совершить совместный выход в ближайший храм Святого Марка на богослужение в День святого Иоанна, по большим церковным праздникам или наутро после явления во сне святой Параскевы. По правде говоря, ноги теперь служат ей не самым лучшим образом, да и она не очень большая любительница прогулок вообще, всего уже насмотрелась. Вдоль и поперек.
– Вот до сих пор! – произнесла она и крепко зажмурила глаза, словно не собираясь их больше открывать.
Бывают такие люди, общий вид которых подчинен лишь одной определенной части их лица или тела – сросшимся бровям, выступающим скулам, любопытным губам, покатым плечам, непропорциональным бедрам или плоским ступням. Наталия Димитриевич, несомненно, относилась к таким людям. Главным в ее внешности были большие спокойно зеленые глаза. Лишь после того, как она зажмурилась, стало видно, насколько она дряхла. Из-за сжатых век, из-за отчетливо проступивших морщин лицо ее превратилось в сплетение прошлых времен. Более того, Елене показалось, что госпожа Наталия стала еще меньше, что она превратилась в сморщенный и ссохшийся комочек жизни. Платье старинного фасона походило на увядший стручок фасоли. И одновременно все эти признаки необратимой старости настолько глубоко растрогали и взволновали девушку, что из всего последующего разговора она запомнила только свое окончательное согласие и детское восклицание госпожи Димитриевич:
– Прекрасно, давайте сразу и начнем!
С другой стороны, думала она позже, как на это ни посмотри, от таких предложений не отказываются. Тихая улица в самом центре Белграда. Прекрасная просторная квартира. Правда, с очень странной планировкой. Видимо, ее не раз перестраивали, поэтому выхода на балкон просто-напросто не было, вернее, на него можно было попасть только из небольшой соседней квартирки. Что, впрочем, казалось сущей ерундой по сравнению с кладовкой, вход в которую в 1947 году, во время «уплотнения», оказался по ошибке заложен кирпичом, так что внутри остались посеребренные подсвечники, солонка, формы для теста, дуршлаги, терки и другая кухонная утварь. Глухими ночами оттуда слышался упорный приглушенный стук деревянного пестика, словно кто-то готовил там десерт из жита.
Вообще, все комнаты, за исключением библиотеки, были обставлены в соответствии со своеобразными взглядами Наталии Димитриевич, так что пускаться в детальное описание обстановки не имело бы никакого смысла, ибо она то и дело менялась. Записи об этом, судя по всему, вел обитатель той самой соседней квартиры, имевшей выход на балкон, и когда жалюзи не были спущены, он использовал любой удобный момент для того, чтобы поминутно заглядывать в окна и что-то записывать.
– Есть такие вещи, которые никогда невозможно найти, если они постоянно лежат на одном и том же месте. – Старая дама без устали перекладывала пластинки из одного конверта в другой, перемещала содержимое выдвижных ящиков туалетного столика в комод и наоборот, и так далее, до тех пор, пока и сама не начинала сталкиваться с приятными неожиданностями во время очередного прослушивания музыки или поисков каких-нибудь мелочей.
– Посмотрим, не изменилось ли что… – И она снова и снова перекладывала фотографии в семейном альбоме, располагая их в соответствии со своими воспоминаниями о давних временах.
– Луна должна быть здесь, а Полярная звезда здесь. – Она стирала на стекле кружочки и крестики, оставшиеся от предыдущего вечера, и мелом обозначала новое положение небесных тел на тот случай, если и следующая ночь окажется облачной.
– Даже самому тонкому хрусталю нужна влага, и если из него не пьют или если он хотя бы иногда не запотевает, то он может сам собой треснуть, – оправдывала она свою привычку пить воду всякий раз из чего-то другого, не делая разницы между обычными стаканами, стопками для ракии, размером чуть больше наперстка, пузатыми рюмками для коньяка, винными бокалами и фужерами, включая и те, которые она называла «мозеровскими», для брюта, отличавшиеся особым изяществом.
– Целую неделю не трогала шифоньер, под ним могло накопиться много мрака. – И она принималась перетаскивать и передвигать туда-сюда даже самые громоздкие предметы, старинная мебель со строгой осанкой сопротивлялась скрипами и стонами, но в конце концов, вздыхая, всегда занимала то положение, которое определяла для нее хозяйка.
А так как госпожа Наталия имела обыкновение менять кровати, чтобы запутать следы, спасаясь от преследовавшей ее бессонницы, то и ее саму никакое место не держало на месте, отчего ей редко случалось проспать следующую ночь там же, где и предыдущую.
– Когда целую ночь ворочаешься, даже двуспальная кровать становится гораздо уже, чем канапе, – так звучало объяснение, сопровождавшее очередной перенос постельного белья и подушек.
Все комнаты были обставлены в соответствии со своеобразными взглядами хозяйки.
Библиотека с изразцовой печкой каким-то образом оказалась исключенной из общей системы центрального отопления, обогревавшего всю квартиру, ибо старая дама считала, что книгам больше всего подходит естественная температура окружающей среды.
– В противном случае бумага неизбежно разбухает, а на переплетах выступают почкообразные отеки и мелкие пузырьки, похожие на прыщики или герпес.
Елене была выделена небольшая солнечная комната, когда-то предназначавшаяся для служанки. Приземистый ночной столик и шкаф орехового дерева дышали гостеприимством, перины и свежие простыни обещали спокойный сон. Договор подразумевает проживание, питание и скромное денежное вознаграждение. Что касается обязанностей по ведению хозяйства, то компаньонка могла бы взять на себя покупку продуктов и живых цветов, топку изразцовой печки в особо холодные дни, но без строгих обязательств, по настроению… А вот обязательно и безусловно ей придется помогать хозяйке разбираться с многочисленными воспоминаниями. По мере того как слоями осаждалось время, старой даме становилось все труднее и труднее приводить в порядок даже самое необходимое из того, что хранила ее память.
– Суконной тряпочкой следует устранить желтоватые пятна…
– Отпаривание в растворе питьевой соды, чайная ложка на стакан воды, поможет вернуть блеск…
– Из предосторожности скрепите или обметайте разрезанные и распоротые края…
– Засыпьте их сухой лавандой или заполните зрелыми каштанами…
– Да и пыль к старому так и липнет…
Лишь спустя несколько дней, когда Елена привыкла к новому месту и более или менее познакомилась с расположением комнат и порядками в доме, Наталия Димитриевич добавила:
– Господи, боже мой, я совсем забыла самое важное! По вечерам, а можно и днем, не сомневаюсь, что мы с вами договоримся, когда именно, мне бы хотелось, чтобы мы с вами вместе читали. Все остальное можно делать как вздумается, а вот насчет чтения хотела бы попросить вас быть особо внимательной. Вашу предшественницу трудно было даже назвать компаньонкой, настолько она оказалась поверхностной. Когда она неслась вперед сломя голову, перескакивая через строки и даже страницы, я еще терпела, старалась нагнать ее. Но вот когда она начала засыпать над книгой или же весьма невнимательно следить за текстом, мне пришлось с ней любезно расстаться…