Невысокий худой человек, острое вытянутое лицо, серый пиджак, — успеваю заметить я, прежде чем переводчик говорит:
— Товарищ Эрерра?
— Да.
— Этот товарищ из Москвы. Он приехал, чтобы встретиться с вами.
Эрерра изучает меня и молчит.
— Я мечтал встретиться с Хемингуэем. Я и много-много советских людей. Хемингуэя нет. Вы его секретарь. Мы хотим знать больше об этом человеке.
Эрерра кивает головой.
— Сегодня около десяти. Где?
Я называю гостиницу и номер комнаты.
Вечером сидим у меня: я, переводчик и Роберто Эрерра. Номер на двадцатом этаже, том самом этаже, который в былые времена целиком снимал для себя американский миллиардер Дюпон.
— Я родился в набожной католической семье в Испании, — рассказывает Эрерра. — Странно, но я не верил в бога. В детстве я горячо верил в местного врача. А потом всю жизнь в Эрнеста Хемингуэя.
Из окон виден океан. В лунном свете загораются валы. Исчезают, снова вспыхивают.
— Я был бойцом республики. Потом франкистская тюрьма. В 1940-м я бежал из тюрьмы и эмигрировал на Кубу. Через два года на Кубу перебрался и мой брат, хирург. В Испании он воевал в 12-й интернациональной бригаде. Там и познакомился с Эрнестом Хемингуэем.
Внизу в электрических огнях — Гавана. Я отхожу от окна и теперь вижу только черную ночь и краешек лунного океана.
— Брат познакомил меня с Папой. Это было в 1942-м. Вы не удивляетесь, что я называю Хемингуэя Папой? Нет. Значит, вы знаете. Папой писателя называл весь мир.
Глаза Эрерры становятся очень добрыми. Несколько мгновений он молчит. Потом пересиливает себя.
— С первых минут знакомства меня поразили его душа и ум. Они всегда отличали Папу от других людей.
Мы молчим. За окном шумит прибой. Под напором свежего ветра пузырится большая светлая штора.
— Первую книгу Папы я прочитал на французском языке. Затем в переводе на испанский — еще одну. Ужасный перевод. Пиратское издание. Книгу напечатали без ведома автора в Аргентине. Переводчиком романа был немец, не знавший толком испанского. Великого писателя перевел профан! Бывает и такое.
Эрерра склоняется к переводчику и смотрит ему в глаза. С болью говорит:
— Сколько грязи и лжи было написано о нем!..
Я достаю портрет Хемингуэя. Страничка из аристократического кубинского журнала «Гавана. Яхт-клуб».
Вчера после утомительной езды на машине мы ночевали на брошенной вилле латифундиста. Владелец плантаций сахарного тростника удрал в Америку.
Прекрасный двухэтажный дом с порядочной библиотекой. Запах книг, единственный и неповторимый! Я зарылся в журнальные кипы. Велико было разочарование, когда книгами оказались детективы, а журналами — аристократический «Гавана. Яхт-клуб» и еще животноводческий: сплошь снимки племенных бычков и коров.
Я отобрал несколько номеров и лег в постель. Листаю и вижу бесчисленные фотографии упитанных господ, шикарных женщин, победителей парусных гонок. Случайно наткнулся на фотографию Хемингуэя. Вырвал страницу. В тексте под фотографией рекламировали коктейль «Дайкери». Гарантией превосходных качеств напитка — стакан дайкери в руках великого писателя...
Вырванную страничку с портретом Паны я поставил на четвертое, свободное кресло. И спросил Эрерру, показывая на стол:
— Что из стоящего здесь предпочел бы выпить Папа?
— Водку, — говорит Эрерра. И ставит перед креслом Папы рюмку. Я наливаю водку. И все мы пьем в память о Человеке. После, взволнованные, молчим...
Нас сблизили воспоминания об испанской войне, — продолжает рассказ Эрерра. — Нет, это была еще не дружба. Она пришла позже...
В 1943 году Папа занимался поисками субмарин — немецких подводных лодок. Была такая служба. Немцы охотно захватывали в море рыбацкие суда. Отнимали у рыбаков хлеб, воду, свежие продукты и заодно выбивали из несчастных информацию. Важно было знать о таких субмаринах. Владельцы яхт и рыбаки могли помочь военному командованию.
Хемингуэй ненавидел фашизм. Он почти не вылезал из собственной яхты «Пиляр», разыскивая немцев. Вот в ту пору мы и сошлись с ним. А в 1946 году я стал его секретарем. Это не официальная должность. Я помогал Хемингуэю в переписке, в разборе корреспонденции и других делах.
Эрерра так убедительно рассказывает, что мне кажется все понятным и без перевода. Нет, он говорит спокойно, без игры и аффектации.
— Лучшие из лучших качеств Папы? Трудно выделить. Наверное, гигантские человеческие чувства. Этими чувствами одарены люди в его произведениях. Трудная, порой невыносимая жизнь его героев — это очень нелегкая жизнь самого Папы. Ведь персонажи и сюжеты книг очень напоминают Хемингуэя и его судьбу.
Голос Эрерры все тише и тише. Он смотрит на нас и не видит. Он сидит в кресле, сгорбившись, положив руки на колени.
— Хемингуэй любил охоту. Он убил много зверей. Вы завтра увидите его дом. Там много редких охотничьих трофеев. Он участвовал в пяти войнах. В боях убивал врагов. Потому что считал, что их нужно убивать. Но не был жесток.
Я видел Папу плачущим над искалеченным котенком. Автомобиль раздавил ему лапы.
«Принеси блюдце молока и пистолет, — приказал Хемингуэй. — Пистолет спрячь за спиной, чтобы котенок не видел».
Я выполнил просьбу и, жалея Папу, вызвался пристрелить котенка.
Он наотрез отказался: «Ты не сделаешь это как нужно, без боли, наверняка. Я так умею».
— А Хемингуэй любил спорт? — спрашиваю я нарочно. Весь вечер Эрерра говорит о дорогом и любимом человеке. Он хочет сказать больше и лучше. И устал.
— О, еще бы! Особенно рыбную ловлю и бокс. — Озабоченность исчезает с лица Эрерры. Он улыбается. — В молодости Папа не плохо боксировал. Да вы завтра увидите, сколько у него книг по спорту.
Эрерра поправляет свой коричневый в белых маленьких цветочках галстук.
— Мне предлагают написать о Папе. Но я не умею писать. А писать плохо о нем нельзя...
Вы знаете, конечно, что Папа оставил несколько ненапечатанных произведений.
Я слушаю Эрерру и разглядываю тоненькие рыжие усики на его верхней губе. Они такие же аккуратные, как все в наружности этого застенчивого худощавого человека.
— Одно из них — большой роман, — продолжает невозмутимо Эрерра. — Роман в нескольких частях. Папа закончил его незадолго до смерти. Хотел напечатать, но...
Каждая часть книги рассказывает о войне. О войне на море, на земле, в воздухе.
В части, рассказывающей о войне на море, Хемингуэй описывает поиски немецких субмарин в 1943 году.
В части о воздушной войне повествует об ужасах бомбардировок Лондона.
В заключительной части рассказывает о высадке союзников в Нормандии. Папа и в этой эпопее участвовал.
Вот и все, что я могу сообщить вам об этой книге. — Эрерра серьезен, даже чуть официален. — Я знаю гораздо больше. Папа многим делился со мной, но я не смею изменить своему слову. Я обещал ему никогда и никому ничего не сообщать до опубликования.
Эрерра откидывается к спинке кресла.
— У Папы были кое-какие предрассудки. Не был суеверен, но до напечатания своих работ избегал говорить о них...
Что любил Папа? — повторяет за мной Эрерра. — Писать и читать. Самый первый писатель Папы — Бальзак. Еще он восхищался Шекспиром и Сервантесом. Из всех искусств выделял и поклонялся живописи. Превозносил Пикассо и Ван-Гога. Ценил Гойю и интересовался даже его набросками. У Хемингуэя дома солидная коллекция репродукций.
Я не знаю, был ли Папа знаком с Ремарком и Олдингтоном. Он никогда не говорил со мной о них. Он вообще избегал разговоров о собратьях по перу, чтобы не подать повода к сплетням.
Эрерра устало смолкает. В комнате тишина. Только за окном не унимается океан. С шумом выплескивается на набережную. И трепещет штора.
Лед в наших стаканах растаял, смешался с вином.
«Кубинская зима! — невольно думаю я. — Почти тридцать градусов жары!» И в глазах кружится снег, кружится метель.
Мы молчим и не испытываем неловкости. Мы отлично понимаем, зачем сидим и так долго говорим. Эрерра — потому что верен памяти своего великого друга и почитает долгом нести людям правду о нем. Я — потому что люблю и хочу знать больше о настоящем человеке и писателе Эрнесте Хемингуэе.
— А были у него друзья?
— Были. — Эрерра неторопливо закуривает. — Чарльз Суини, друг детства из Америки. Сейчас полковник в отставке.
Дон Андреас, испанец. Священник республиканской армии. Выдающаяся личность. Высокого роста, толстый. Честный в своем боге до мозга костей. Умный и добрый. Не только Папа — все люди вокруг любили дона Андреаса. В 1956 году он вернулся из эмиграции в Испанию и через год умер. Дон Андреас стоял бы за кубинскую революцию. И он и Папа были высшими существами и очень благородны.
Старый приятель Папы — Синдбад-мореход. Хемингуэй так прозвал его потому, что тот командовал кораблем. Они познакомились во времена розыска немецких сумбарин в 1943 году. Капитан тоже участвовал в поисках. Синдбад редко бывал у нас. Море не позволяло. Все в плавании, в плавании...
Эрерра докурил сигарету. Взял из пачки новую.
— Но самыми большими друзьями Хемингуэя были покойный киноактер Гарри Купер и полковник Тэйлор, охотник из Штатов. Полковником он, правда, никогда не был. Но Папа звал его так. Тэйлор души не чаял в Хемингуэе. Наведывался к нам на Кубу. И тогда они много рыбачили... Тэйлор умер раньше Папы. Сейчас они лежат рядом...
Хемингуэй слыл гостеприимным человеком. В доме постоянно готовили комнату для друзей с двумя кроватями. И отдельный домик — тоже для друзей.
Ну что мне вам рассказать о личной жизни Папы? — размышляет вслух Эрерра.
— Я не об интимных подробностях и не о скабрезном.
Эрерра оценивающе смотрит на меня и говорит:
— Эрнест Хемингуэй родился 21 июля 1899 года в Оук-Парке близ Чикаго. — Эрерра рассказывает, словно читает книгу. — Кроме Эрнеста, у Кларенса Хемингуэя — отца — были три дочки и сын.