шли с младшим братушком по какой-то лесной торенке, подле них шелестели листвой высоки дерева, во руках у них были корзиночки полны сладкой, алой малинки… а тама идей-то у вышине дубрав… далёко… далёко пела для них песенки кака-та чудна пташка.
Глава одиннадцатая. Полкански бани
Боренька утак вустал и стокмо пережил, шо сон, оный навеяла на него Дрёма, продлилси не токмо оставшийси день, но и усю последующу ночь. Вон проснулси лишь утром иного дня, да и то, ежели балякать истинну, не пробудилси, а был разбужен. Негромко скрыпнув, вроде як застрекотал сверчок, отворилась водна створка дверей, и чудна пташка напевающа мальчоночке у вышине раскидистых дубравных крон смолкла. И вжесь она стихла, отрок пробудилси да, резво подавшись с подухи и полу, сел, уставившись на дверь, подле каковой стоял Былята.
— А чёсь ты Борюша лёжишь на полу, нешто не на одере? — поспрашал воин и задорно загреготал.
— Дядька Былята, — радостно кликнул малец и абие вскочивши на ноги, кинулси бежать к воину, да раскрыв широко ручонки обнял, крепенько прижавшись ко нему. — Ты прибыл… от у то сице ладненько… Добре чё ты, а не ентов Рама али нудный Хара.
— Пришёл, а то як же, — прижимая ко собе мальчишечку, ответствовал Былята и ласково провёл суховатой дланью по его пошеничным волосьям. — Стокмо спать… ужотко надоть и пробудитьси, да пожелвить, у баньке обмытьси… Ну, а вопосля…, — старшина беросов на миг прервалси и обхватив руками голову мальчугана, малеша отодвинул от собе, да вызарившись на него, добавил, — опосля итить на гору Неприюта, коли ты не перьдумал.
— Да… ты чаво дядька Былята?…Да не кадысь, — звонко гикнул Борила, и, вздрогнув усем тельцом обидчиво скривил свои алые уста. — Ты чё мерекаешь мене эвонти палаты нужны? Али одер? Вот же нисколечко… нисколечко… душа моя и овринг не изменны… николиже.
— Борюшенька… прости, — почитай, шо прошептал Былята и сызнова привлёк мальчонку ко собе, шибко прислонив его главу ко груди, да нежно поцеловав у густы растрёпанны волоса. — Эт… я утак… утак по недомыслию спросил… Я у тобе не сумлеваюсь… но може…
— Никак не може, — закачал головой мальчик, и, вздевши её, всмотрелси у родны черты бероса. — Я поду туды кудыличи велел ступать мене мой Бог Крышня…, — и горестно вздохнув, молвил, — обаче должон я тобе дядька Былята кое-чаво поведать… И у то мене не дюже приятно калякать. Старшина беросов широко расплылси в ответ мальчугану, и кивнувши, приобняв за плечи, направил свой и его ход к одеру, на котором словно властитель усех полканов почивал великий меч Асура Индры и такового простого бероского отрока Борилки. А Былята промаж того прогутарил:
— Инолды стоить казать и о том не дюже приятно, ежели надоть, шоб душе було спокойней. Ты вжесь преодолей свово не желание да бачь мене про то… а я внемлю… Подойдя к одеру Былята и Борила взобрались на негось, вусевшись прям на простыню, сторонь меча и на чуть-чуть замерли. Притулившийся к воину мальчик поглядел на скомканно на полу одеяльце, да примяты после сна подухи, да узрел на самой большей из них, на коей лёжала глава евойна, вельми приглубу вдавленность, оставшуюся верно от Дрёмы. Недалече от кучи малы из вечей валялись туло, пояс, сапоги, суконки и котомка, иде едва слышно пыхтел, подаваючи о собе знать, голодный Ёж.
— А Гуша? Гушу нашли? — прервав затянувшиеся отишие, взволнованно вопросил малец.
— Крас егось привёз, — ответствовал ровным голосом Былята и кивнул, у подтверждении того говорка, — привёз… не тревожьси… Гуша ентов, вилявый такой, оказываетси не заплутал… Просто внегды опустилась на Бел Свет ноченька, взобралси на взгорье да улегшись, закочумарил… дожидаючись нового дня… Продрых усю ночку…и пробудилси токмо тогды, кады Крас с полканами ко няму подтрюхали…
Так чё не беспокойси о нём, луче поведай мене желанное.
— Добре тыдыкась, — откликнулси чичас же Боренька и торопливо перьдал старшому беросу баляканное ему Рамой, видение Индры на троне и обычаи полканские, сказанные Харой. Былята слухал мальчонку до зела внимательно, не перебиваючи, а кадыка тот сбивчиво закончил свову молвь, поведав чё не знаеть як поступить и у то ж времечко страшитси потерять полканско воинство отдав цебь Раме, споднял руку и ласково провёл по спине, будто выравняючи тама враз волосья и холст рубахи, да произнёс:
— Умница Борилушка, чё не отказалси от престолу… да воставил принятие цеби на посим… Оно как у эвонтом деле и впрямь надоть не торопитьси… надоть поспрашать совету.
— У тобе дядька? — вопросил мальчишечка тяперича перьстав полошитьси, да успокоенный уверенной речью воина почуял, точно с плечь евойных сняли то само, взвалённое вобычаями полканскими, стыдливое вощущение, вроде як чавой-то он натворил, дюже пакостное.
— Не токмо у мене, — гутарил Былята, днесь оправляя на собе ковыльны курчавы волоски бородушки. — Не токмо у наших усех путников, но и у духов… У Вил. Ты же к ним пойдёшь, сице?! — вже васнь утверждающе отметил он.
— Вестимо, — убеждённо ответствовал отрок, и отринувшись от старшины воинов, всмотрелси у его светло лицо, тако не свойственное от природы беросам.
— Воно у них и стоить о том поспрашать, — продолжил каляканья Былята и осклабилси, казав белы зубы. — Завтра можно и отрядитьси к Вилам… ноне отдохнёшь, обмоишьси у баньке… а на зарянке у торенку. Со тобой пойдёть Крас, прямёхонько ко Вилам проводить.
— Не-а… никак неможно, — взбудораженно загамил мальчуган и вытаращил глазёнки, ужесь колготно пожал плечьми да замотал головушкой. — Красу йтить никак неможно… Оно як могёть вон теми духами купавыми прельститьси, и тадыка опостылет ему Бел Свет, и жизть будят не в радость… У то и Рам подтвердил, полканы к Вилам николи ни ходють и диток ни пущають.
— Не полошись Борюша, Красу ходють можно, — изрёк Былята и легохонько тукнул ладонью мальца по плечу, — потомуй как Крас никакой Вилой не прельститьси, он давно ужо любить бероску девчинку, и в верасене у них свадебка была б… Оно можеть ноне и будять она, свадебка та, отложена, да токась душа Краса ей водной Лепаве отдана.
— Лепава, — повторил отрок имечко невесты Краса и заливчисто засмеялси, втак его веселили у те баляканья про суженных-ряженных. — Ишь ты Лепава… Эт чё вона и взаправду така нежна, упала и приятна, аки бачит ейно имечко?
— А чё ты Борилка смеёшьси? — вопросил Былята и сам захохотал, да обхватив малучагана за круты плечи чуток потряс… не шибко, а утак по-любовно, по-отцовски. — Чаво смеёшьси… Ужесь она, истинну молвить, перва раскрасавица у Гарках… Так чё её Крас ни на когось не сменяеть, оно як и душа и сердечко, у то ты мене поверь, отдано лишь ей, Лепаве— нежной, упалой и приятной обликом. Мальчонка ищё манешенько смеялси, звонко и по-доброму, слегка покачиваясь точно деревцо на ветру, а посим сказал:
— Ну, коли, отдано… то тому так и быть… Ежели вон у собе уверен, пущай идёть со мной… Оно как моё сердце, да и душенька никому из тех несуражих отроковиц не отдано…ха…ха…ха..
— Точно Асур Крышня ведал чаво тобе предстоить пройтить, — мгновенно прекратив греготать, прогутарил Былята, и отпустив плечи отрока, уронив могутны руки на колени, задумалси. — Точно ведал чё к Вилам ты пойдёшь… шо Валу и полканов встретишь… и выбрал самого смелого и достойного. Боренька также перьстал смеятьси, лицо его едва заметно дрогнуло и стало сурьёзным, да не по-детски тревожным, и вон муторно так вздохнувши, негромко произнёс:
— Ужо мои сродники усе тоже смелые и достойные… А Пересвет и Соловей также як и Крас любять своих жинок… И, судя по сему, выбрал мене Крышня, занеже я самый упрямый и вольный… Неть у мене жинки и дитяток… могу посему я итить у дали дальние… Я будто жеребёнок вольный купаюсь собе у травах покамест на мене не лежить кака-никака нужда.
— Ну и то верно, — пробачил Былята, усё ж по виду не соглашаясь с мальчиком, обаче не жёлая с ним спорить. Вон ищё немножечко медлил с реченькой, да опосля продолжил, — а тяперича чё ли пойдём Борюша мытьси, да шамать… оно пора ужо.
— Добре… добре, — довольно гикнул мальчуган, и, спрыгнув с одера, указуя на меч, спросил, — а чёсь с мячом будям деять? И покудова Былята оглядывал меч, прынялси сбирать с полу рассыпаны тама подухи, подымать одеяльце, укладываючи усё то на одер. Старшина беросов слез с одера вслед за мальцом и став пособлять Боренька с весчами, молвил:
— Да, шо ж оставим его туто-ва лёжать… Не брать же его у баню…
Оно как ему верно хватить паритьси, ужо и так века прел.
— Прел, — пробалякал потешное слово мальчишечка да припомнив жарынь у тех огненных реках и впрямь вызывающих пот, нанова захохотав, добавил, — вже як ты прав дядька… он вельми за те века ладненько пропарилси.
— Ты, Борюша, поясок и котомку с тулом усё на одер сложи, — загутарил Былята узрев смеющееся лицо мальчонки и сам широкось улыбнулси. — У баню не зачем пояс брать… А Ёжа из котомочки выпусти… нехай он по ложнице ентой побегаеть… Харе же велишь его молоком напоить, да и пущай, покуда ты с бани не возвертаешься у ложницу никого не впускаеть… Вон то…Хара тот, больно тобе уважаеть.
— Не-а… не уважаеть, а будто боитьси… он— энтот Хара, — пояснил Борилка ужо то без смеху и присев на корточки осторонь котомки, развязав на ней снуры, вынул оттедась зверька завёрнутого у киндяк. — Он усех боитьси… а видывал бы ты, дядька Былята, аки он на Рама смотрит, васнь тот егось бить должон… Сице наш пёс Поспешок глядить на Пересвета кады куру задушит… Зане братец тадыличи дюже гневаетси… дюже… Отрок положил киндяк на пол и обмер, припомнив свой край и пса Поспешка, такового невысокого, редрого со долгим пушистым хвостом, стоячими вушами и до зела плутоватыми, карими очами.
— Борюша ты чаво, задумалси? — тронув мальчика за плечо, поспрашал Былята.
— Пса вспомянул, — вздохнувши, ответил мальчуган. Да засим принялси разворачивать киндяк, отнуду недовольно пыхтя, на пол выкатилси клубок с колюками. Ёж торопливо разверталси, ащё шибче запыхал да резво сорвавшись с месту побёг по полу, изучая ложницу у которой оказалси. Борила промаж того бережно свернул киндяк Боли-Бошки, хоть и дарующий водну рвань, но усё ж пригодившийся им у дальней торенке да поклал егось обратно у котомку, проверив тихонько стрекочущего у тех нутрях ванова червячка. Медленно, точно лениво мальчонка связал во едино снурки на котомке и появ в руки её, туло да пояс, поднялси с присядок. Вон шагнул упритык к одеру да сложил усё свово немудрёно добро подле меча. Засим же опустилси и вусевшись прям на пол, стал повязывать на голы ноги суконки, неторопливо надёвывать и снуровать сапоги. А обувшись, усё также вяло подавшись выспрь, встал, оправил к долу рубашонку да испрямивши стан, зычно изрёк: