ходче скользнул управо и мальчик углядел под собой ярко-синие с марным отливом поле. Ноне он висел не меньче чем в косовой сажени от землицы. И лишь тока ветроворот покинул Борила, як он чичас же дрогнул усем телом и полетел униз, плюхнувшись грудью прям у цветочну поросль, бойко при том стукнувшись руками и животом об енту твёрду земну поверхность. На миг перед очами отрока замелькали таки крошечны капельки света, васнь маханьких самоцветных каменьев, усяких цветов: и чермных, и синих, и зекрых, и смаглых. Боренька тягостно так дохнул и неторопясь поднялси с оземи, вусевшись на примяту поросль трав сракой, да чуточку проморгалси, изгоняя те самы самоцветны камушки, прерывчато потряс головой. Опосля ж того зябко повёл озябшими плечьми едва прикрытыми изодранной рубашонкой, которые усё пока нежно согревали лучи заходящего красна солнышка, да огляделси. Вон сидывал у сочной сине-марной полосе цветов, оные беросы величали астрой, почитая и любя тот необычный с крупными соцветиями цветик. Гутаряли бероски предания чё кадый-то сам Род, из далёкой Поселенной прислал у Бел Свет ентов дивный цветик, схожий со звёздным светилом. Внегда на рассвете Асур Ра осветил своими живительными лучами тот цвет, чё назвали астра, и он распустилси, открыв миру свою купавость, из недр его вышла Богиня— Злата Майя, жинка Асура Вышни и мать Крышни. Чуден цвет астры, чудна его упавость и нежность дивных краевых язычковых лепестков, одначе изумительно и само величание астра— кое значить Бог сотворимый солнцем. Борюша всмотрелси у те колышущиеся соцветия астры, каковые и упрямь тонкими лепестками напоминали сине-марную звезду и повертал голову улево туды, кудыкась уплёлси ветроворот. Но ни закрутеня, ни последствий оставленных им, у виде пригнутой поросли трав, оторванных соцветий не зрилось, словно усё шо токась произошло с мальчиком просто ему почудилось.
— Крас! — вспомнив про парня, гикнул мальчуган и мигом вскочил на ноги, потирая разодранные плечи, иде право калякать, вжесь не текла кровь, а проглядывали лишь ссадины. Обаче як и ветроворота, неиде не примечалось Краса, верно утянутого Гарцуками.
— Крас! Крас! Крас! — наново завопил отрок и сложил руки у дуду пред устами, шоб звук вулётал как можно дальче. Токмо парень не откликалси, а зов ко нему порхал по усему взгорью, подымаясь ввысь да спускаясь удол.
— Идеже ты Крас? Идеже? — простонал пужаясь за судьбу парня мальчик, и вдругорядь загамил слегка дрогнувшим гласом, — Крас! Крас!
Крас!
— Не полошись добрый молодец, — молвил позадь Борила чей-то вельми нежный, приятный голосок. — Жив твой соратник.
Глава четырнадцатая. Вытарашка и Вилы
Отрок вуслыхавши ту молвь не мешкая поверталси и увидал позадь собе на высоком соцветии тёмно-марной астры, небольшу с ладошку, горящую алым светом девицу. У той девицы на спине поместились похожие на лебединые крылушки. Станом дева— дух была до зела худа, а може стройна, у то Боренька не спонял, лицом вельми упава со тонкими чертами, и точно подведёнными рдяными губами. Длинны волнисты волосья укрывали усё её, по-видимому, оголённо тельце. Дух утак лучисто светилси алым светом чё эвонто сияние накрывало собой не токась цвет на коем девица стояла, но озаряло, захватывая уполон, и други соцветия, меняючи на них окрас, отчавось казалось то Асур Ра поднялси поутру и розовой неширокой межой осенил Бел Свет.
— Ты кто така? — изумлённо поспрашал мальчонка, не сводя зачурованного взгляду с лица духа и стараясь рассмотреть какого цвету ейны очи.
— Я… — протянула задумчиво девица и малёхо склонила головёшку на бок, словно любуясь мальцом, а посем нежданно ейны глазёнки увеличились у несколько разов и полыхнули у сторону Борилки чудным таким лучисто— смаглым переливом. — Я…— сызнова проронила она, — дух-любовной страсти, ей-ей. «Вон оно чё, — подумкал про собе отрок, разглядываючи тако дивно таращенье очей духа. — Так эвонто пред мной Вытарашка… Дух— любовной страсти, каковой утак воно полыхнёть во сторону человека своими очами, да абие опалит евойну душеньку страстьми, а разум лишит рассудка».
— Ты, Вытарашка, — продолжил свои мереканья ужось услух мальчишечка.
— Агась… агась… Вытарашка, — больно довольным голоском прогутарила девица. — Верненько ты мово имечко назвал. — Дух на чуток смолк и покачал туды-сюды головушкой, так чё заколыхались ейны плавые волосья, слегка приоткрыв оголённо тело, а у сторону Борилки дохнуло каким-то сладковато-медовым ароматом. — Парень с каковым ты ноне сюды поднималси, — льстиво добавила Вытарашка, — жив… не полошись добрый молодец… право молвить, ей-ей, не скоренько ты егось взвидишь… не скоренько… Да то не евось бёданька, а твоя, ей-ей.
— Чавось… — взволнованно повторил мальчик, услыхав те непонятны пояснения Вытарашки и сердце его унутри груди аж подпрыгнуло, вспужавшись за Краса. — Як утак не скоро взвижу? А кудыкась вон подевалси?
— Ну… оно можеть он ищё у ветровороте парит… ха…ха… Ей-ей парит… — изрекла Вытарашка, и прескверно сице, хитренько загаганила, вдругорядь выпалив у мальчугана широко раскрывшимися и будто выпучившимися упредь смаглыми, почитай тёмно-жёлтющими глазёнками. — Оно парит вон у ветровороте, по коло кружить… ей-ей вертить, катаеть его там…Ведь Гарцуки свову жертву так быстренько из рук коротюсеньких не упустять, покамест вдоволь над ним ни на базгальничают, ни на шебутяться… Опосля того иде-нить бросят, не век же, ей-ей… не век с собой егось такова борова носить… нешто им он нужон. Бросють там, поближее к подножию, абы ему не надоть було долзе тащитьси униз… И девица махнула своей тонкой ручоночкой удол, указав на подошву Неприют горы. А Борюша проследив за движением ейной рученьки, зекнул на склон взгорья который отседова, с вышины, живописалси весьма дивной выровненной зекрой полстиной с мелькающими по ней здоровущими пежинами усяких иных ярких раскрасок.
— Так чё не полошись… вони его волей-неволей, ей-ей, тудысь швырнуть, — отметила девица и унезапно чудно так просияла вулыбкой, вжесь точно радуясь чему-то. — Так чё не стоить за него озабочиваться… ты луче за собе порадей… за собе… Оно як, верно, знашь ты… ей-ей, знашь, чем грозить среча с Вытарашкой…
Со мной значить… Эвонто тому вьюноше, чую я… оченно свезло…
Чаво нельзя бачить про тобе.
— Эт, Вытарашка… у то ты не права, — усмехаясь ответствовал Борилка, нанова узрев полыхание у свову сторонку смаглых глазьев духа и дуновения медово— цветочного аромату. — Не права и усё туто-ва… Ему Красу-то и вовсе не свезло… оно як будуть Гарцуки его носють у своей заверти, карябая прибольно втак, обдувая холодом и закидывая колкими градинками, а мене, промаж того, предстоить встреча с Вилами.
— Ишь… ты… прыткий какой… среча с Вилами, — произнесла девица и злобно скривила свово купавое личико, которое тута же потеряло усяку приятность. — Допрежь як ты углядишь Вил, среча у тобе будять со мной, с Вытарашкой… Занеже днесь пыхну я у твову сторонку очами ей-ей… пыхну, охватит тады ж тобе любовна страстюшка и кадыкась узришь ты тех Вил, то прельстишьси их небывалой упавостью и усё… не в радость станет тобе Бел Свет. Вумрёть во тобе усяко веселье и мниться тобе будять токма краса Вил.
— Не-а… не смогёшь ты мене Вытарашка утой самой любовной страстью опалить, — нешибко втак засмеявшись и потерев дланью лево плечо, вельми свербившее у местах ссадин и порезов, пробалякал мальчуган. — Я ж ащё отрок… мальчик я… Поелику окромя матушки, сестричек, братцев никого любить не вумею… Оно можеть я и люблю землицу мову, небо, травушки, реки, гаи… Люблю во, — и малец вуказал правым вытянутым перстом на заходящий за край небосвода воз Асура Ра, — во… красно солнышко… народ мой вольный бероский… Да токмо не деву… не-а… не могу любить, — Боренька скривил нежно-алые вуста, он ано наморщил свой высокий лоб, и на нём проступило несколько нитевидных полосок, да отрицательно качнув головой добавил, — не-а девиц не могу любить… Они таки неладные… таки нелепые и усё времечко визжать… Лягушку увидять, паука ли… мышку… усё время верещать… Не-а неможно их таких нескладных любить… ха…ха…ха… — и задорно вжесь громко захохотал, на миг представив собе окружающих его у бероской деревеньке шабёрских девчинок, угловато-худеньких аль як он выразилси таких неладных.
— Да-к… — недовольным взглядом оглядываючи отрока, протянула Вытарашка. — А скока тобе годков?
— Двенадцать, — ответил Борила и увидав аки дрыгнула девица усем своим манюсеньким тельцам, тока живее загреготал страшась у тем смехом надсадить собе бока. Вытарашка како-то мгновениеце молча взирала на мальчонку, а посим ярко зарделись кумачным светом ейны щёчки и алый свет осеняющий усё окрестъ неё стал светитьси насыщеней. Она капелюшечку медлила с говорком, и чуть тише заметила, точно не доверяючи тому:
— Не могёть тако быть…ей-ей, не могёть… Ужось больно ты большеват для двенадцати… у то ты брешишь… тобе верно годков пятнадцать.
— Не-а… — не мешкая скузал мальчик, помотав головой. — Мене двенадцать… и брехать я не могу… не вумею… А то я просто костью крепок, оттогось и кажусь старче, — пояснил Борюша.
— Да-к… — сызнова растягиваючи слова забачила Вытарашка и оченно горестно вздохнула, будто не исполнив положенного ей, потому вельми расстроившись. — А то-то я на тобе полыхаю глазьми, а ты ничавось…
По— видимому, не брешишь, — Борилка яростно замотал головой, указуя тем действом, чё гутарить правду, — надоть же як я опростоволосилась… Надобно було вас стретить у начале взгорья и того… иного, чё постарче, лишить рассудка.
— У то б и егось ты не ляшила рассудка, — перьставая смеятьси забалабонил мальчуган, и, зыркнул очами позадь Вытарашки, идеже там многось дальче, будто за крепостной стенищей гор сокрылси солнечный воз Бога, окрасив усё ащё голубое небушко в алый цвет, такой как днесь отбрасывал дух любовной страсти. И мальчишечка чичас же скумекал чё на Бел Свет надвигалась ночь, поелику торопливо дополнил свой говорок, — вон… вьюноша у тот … Крас до зела улюблён во деву бероску, посему твова страсть яму не страшна. Вытарашка нежданно взмахнула своими большущими, почитай у длань ширшиной, крылами и вспорхнув с соцветия астры, прокалякала махонечко принебрежительно: