— Оно можеть и у друдов свой стяг исть, — толи утверждаючи, толи поспрашая молвил мальчик. — Так як же нам быть? И чё усе под разными стягами подуть… тако не должно быть.
— Эт ты прав княже, — согласно загутарил Рам и медленно, васнь пужаясь вутопнуть поставил одно копыто на езжалую полосу, проложенную убежавшими впредь духами. — Крепкая, непровалимся, — скузал темник, наблюдаючи як евойна нога на маненько, попытавшись уйти углубь водицы, усё ж выскочила из той приглублости, оставшись на плотном полотне тропки. Рам ступил на полосу да также, аки Кострубоньки, резво перьшёл с шага на скороходь, а засим и вовсе поскакал во главе воинства сквозе болота. Боренька по первому дюже тревожилси за друдов, страшась чё те могуть не поспеть за бегущей ратью, но як воказалось энтов народ ни чуть, ни вуступал у ретивости иным скоробранцам и двигалси не мнее бойкой нарысью. А посему шли по дрягвам, як их кликали друды, шустро, востанавливаясь токмо на ночлег. И к концу третьего дня смогли покинуть те невыносимые земли, оставленные нежитью, но не утратившие тягостности воздуха. Кострубоньки ночами перьдыхали сообща с ратью, а по утру, лишь на небе казались алые лучи от возу Асура Ра, нанова продолжали свой бег, сеючи меже того сквозе днища корзин езжалу полосу. Ра выходя на небушко, сугревал няши, сымаючи с оземи усю морозь осевшу за ночь, а сынки СтриБога Провей и Догода, летали промаж тех земель, изгоняючи донемавшу ратников мошкару и выдворяючи взашей со небосвода каку затаившуюся тама осенню тучку. Кады напоследях выбрались из трясины и достигли лесов растущих по краю тех земель, то большуще воинство Борилы направилось ко граду Люпель, идеже у ваяводы Чернявы воставили беросы своих коней.
Кострубоньки вже покинули скоробранцев, обещаючи привесть лесных духов к озерцу под водами кыего покоилси град летаглов. И абие духи махом закинули за спину корзинки, оные превратились у искрасно-черноватые, жёстки крылья, единожды уменьшившись, обернулись манюсенькими жучками. Кострубоньки взметнули крылышками, подались выспрь, и молниеносно разлетелись у разны стороны. А воинство Борилы вдругорядь продолжило свой ходь. По густому чернолесью иде берёзы, осины перьмешивались деревами липы, граба, лещины, бружмеля, зимолиста итить було труднее, особлива таковым мощным витязам як Валу и мамаи, посему шли неспешно. Овражистая местность со низкими буграми меж коими скапливалась водыка с перьплетениями корневищ трав да мхов закончилась лишь к вячеру, внегда подошли ко озеру летаглов.
Тадыкась она унезапно испрямилась и явила не токмо тёмно-жёлту водну гладь озерца, но и сам вылезший из ейных приглублых нутрей град ворогов. Огненный Волх вопустившись на брег озера со небесными волками, дожидалси спешивающегося Борилу. Медленно подступивши к Асуру отрок встал осторонь него, вуставилси на возвышающийся над водицей град обнесённый высокой, белой, каменной стеной, которая завершалась схожими с зубьями, толстыми и широкими остриями. Не мнее могутные каменны ворота ноне были отворёнными и скрозь тот проём оченно ладно проглядывались затейливого вида чертоги с высокими, округлыми крышами. Право молвить, ей-же-ей, ужотко опосля виденного мальцом не казались ему те чертоги таковыми величественным, а та сама серебриста лунна тропка и вовсе не имелась. Поелику у град, в котором кадый-то повелевал сын Осеннего Бога Провея— Шаркун, неможно було попасть. Стоя на песьяне, выдающего трепетну рябь, озерка, мальчуган припомнил поведанную ему байку Гушей про летаглов и будто сызнова вуслыхал его ащё не чёткий бероский говорок: «Эт…дливний глад… када-та у ним жили луди… Но вони зяли и пилишли на столону Чилнобожи… и тволили зло…. убивали луди и духов… А кады Клысня побидил Чилнобожи… вон наказал житил энтого глада вичным сном… И говолят у плиданиах, шо будуть вони спать до тих самых пол пока не всколыхнится на Бил Свити зло… Тако зло како можить вубить Богов… Высню… Клысню… Ла… И як тока тако зло появитси… энти людишки плоснутси и начнут тволить свои чёлны дела, злы дела… на ладость Чилнобожи… И налоды, и духи, и уси житили Бил Свита вузнають, шо начилась кутильма.» «Кутерьма…хаос… война…конец Бел Света…так калякал Гуша», — домыслил мальчишечка и перьдёрнул прерывчато плечьми, ощутив пробежащие по коже спины здоровущи мурашки, кумекая, чё он и стал самовидцем этого самого конца Бел Света.
— Я облетел град сверху, — прервал тяжелы думки мальца Огненный Волх, также як и Борила не сводя очей с поселения летаглов. — Мои волки опустились в него и обошли все чертоги… там никого нет! Никого!
— Огненный Волх, — обратилси к Богу отрок и голосок его нежданно-нечаянно дрогнул, — а право молвють чё летаглы были наказаны и заточены в эвонтом граде Крышней… И кадыличи они пробудяться…
Крышня, Вышня и Ра помруть? Погибнеть добро, духи и люди? И настанеть кутерьма, конец Бел Света?
— То, что они были заточены Крышней, — немедля прынялси пояснять Волх и перьведши взгляд с града вуставилси у жалистое, подёрнутое болью лицо мальчугана, — это правда…Но то, что летаглы и Зло сильнее Добра, что Кривда завсегда могутней Правды то не правда… то ложь, Борюша… Погляди, погляди Борюша какое ты привёл за собой воинство… погляди, — и Асур обернувшись, обвёл рукой песьян иде располагались на ночлег воины. — Такая рать пришла за тобой… за мальчиком, чтобы биться за Свет, за Богов своих, а потому исход той сечи не ясен. И не зачем пугать себя теми байками. Богиня Макошь, — немного опосля добавил Асур, и тряхнул головой, отчавось засверкали у его рыжих кудерьках волос, в усах и браде искорки огонька, точно желаючи вспыхнуть ярким пламенем, — каковая плетёт косички судеб людей и Богов… даже она не ведает, чем закончится моя али твоя жизнь, потому как, — Волх ласковенько вулыбнулси мальцу. — Потому как выбор он завсегда останется в наших руках! Боренька выслушал Асура и также аки и тот обернулси, да посотрел на тех кыих своей отвагой и волей к победе, кыих своим выбором привёл у бероские чернолесья и облегчённо вздохнул, оно як тяперича оставалась усех беросов, живущих тама упереди у Люпеле, Гарках и иных градах да деревеньках чё притаились на излучинах рек и речённые таковыми ладными имячками: Красно, Раменье, Журавка, Озёры, Броды, Берёзы, али Купяны…оставалась у них надежда на спасение… оставалась надежда чё и сам Бел Свет, и Боги Ра, Вышня, Крышня непременно продолжать свои жизти. Вмале западающие лучи красна солнышка иссякли и гай погрузилси у мрак. Месяц, наполовину выросший, коснулси своими, будто льдяными, лучами крыш чертогов, оные чичас же полыхнули беловато-серебристым светом, холодным али таящим у собе злобну стужу. Вяло накатывающие на стены града махие волны неслышно ударялись о каменну стену, и чавой-то горестно шептали, обидчиво и причитавающе, точно то нешибко надуваючи щёки выпускал из собе воздух ктой-то из ветров. И Бориле, которому плохо кочумалось у энту ночь, чудилось чё те причитания калякает он— Бог Осеннего ветра Провей, вжесь увитый бурыми волосами ей-ей жидкими, свёрху припорошенными пожухлой листвой. С висевшими, на его почитай коричных вусах и бородушке, мелкой мгой и тёмно-карими очами, глазеющими засегда по-доброму и как-то до зела печально. Он — Провей, сын какового Шаркун, изменил свому отцу и ушёл служить ЧерноБоже. Ужось под утро, кады наглядевшись на холодный да тяперича явственно почивший град, Борила сомкнул очи, его унезапно разбудили тихие шорохи да вельми необычные звуки. Мальчуган васнь услыхал сторонь свово уха дребезжащее жужжание бчёлки и резво вскочивши с охабня уселси, потряс головой прогоняючи токо чё нахлынувший сон и у то сиповатый гул, да огляделси. И у тьме ночи узрел подходящих со стороны леса усяких разных духов, поперёдь каковых вышагивали Кострубоньки. Боренька сей морг поднялси на ноги и вызарилси в едва озаряемые уходящим на покой светом месяца образы духов, которые неспешно обходя почивающих ратников и, по-видимому, ими не узренные подступали к мальчугану. Овых из духов отрок ужось созерцал, но иных видал по первому и лишь по толикам описаний каковые хранились у бероских преданиях докумекивал кто из них кто. Были тама дедушки Лесовики, весьма высокие точно деревце дубочка.
На главе дедушек находились ветвистые оленьи рога, знак правителя над лесной братью. Тела их, руки и ноги, плотно покрытые корой дубовой, были дюже изогнутыми, будто сучковатые ветви дуба.
Бородушка и волосья Лесовиков, зелёно-бурого цвета, косматыми лишайниками, спадали на грудь, да глазелись вельми большущие карие, с еле заметной жёлтизной, очи. Лешие, духи те чё помладче дедушек и попроще, росту в них було не паче маховой сажени, а заместо ступней зрились копыта оленей. На главах же их них просматривались короткие, словно у младого козлика, рожки. У Леших, напоминающих старичишек, со двумя ярыми смурными глазками и крючковатым носком, обвислая кожа на коловидном лице вукрывалась густыми лишайниковыми волосьми, обаче коротюсенькими были и до зела жиденькими бородёнка да усы. Руки и ноги Леших также аки и само тело укутывались древовидной корой токась светлого цвета. Одетые у рдяные киндяки, долгополые и подранные понизу, духи были подвязаны толстыми бурыми кореньями.
Посторонь тех старчих духов поместились и иные не мнее важные, но паче помлачше своим предуготовлением. Страшилы боровые присматривающие за светлым бором, схожие с большущими ведмедями, токась покрытые не шерстью, а хвойными иголками. Старичины пущевики живущие у непроходимых чащобах и оберегающие леса от пожаров, сувсем невысокие, горбатенькие духи, со костлявыми ручонками и крывинькими тонкими ножками, их лица увитые бараньей шерстью, с под каковой казались токась вельми долгие носы. Обвитые каким-нить отрепьем и непременно со высокой шапкой из овчины на главе. И усяки разные их помочники: Колотки, Кущаники, Деревяники, Листовики, Травяники, Корневики, Ореховичи, Стебловичи, Ягодники и Грибники. Те самы духи следящие и ухаживающие за бором али гаем да похожие на свои величания: сучковатые кусты; плоские, вогромные листы; тонкие стебли трав; кедровые шишки; лесные орехи аль грибы-боровики с дюжими шляпками на голове, усе таки росту як Борюша. Обаче были там духи и вовсе махунечкие, напоминающие ежей— Лесавки. Листины, точно плоды каштана, свёрху покрытые листвой, со плетёными лапатками на коротюсеньких сучках ножках, со черёмушкой заместо головы и двух крошек белых глазков на ней— одни из самых старейших духов любого леса, а также Подкустовники да Боли-Бошки. Моховики— духи мшистых лесных болот, сотревшиеся масенькими округлыми камушками, ужесь завороченные во мхи, без головёшки, ручек и ножек, со парой зелёных глазьков притулившихся посередь тельца. Ну и само собой разумеетси духи— русалки, которых кличуть Дубравницами, Сенявами, Русявами, Зеленицами, тела их тонки да прозрачны. Дубравницы аки дивные млады дубочки со тёмно-зелёными, ровненькими, долгими волосьями у каковых висели с ноготок, полноваты, круглы жёлудочки и дубовые листочки.