Тихон умолк, Обидно стало. Но не подумал отговаривать. В глубине души ждал, что позовут с собой, в городскую квартиру. Напрасно надеялся. Дети уезжали спешно, впопыхах. Забрали все. Сын — книги и мебель, дочь — посуду и ковры. Брали не спрашивая, как и положено — забирали все, что видели. Знали — не откажет.
Печник, как и полагалось, стал спать на печке. Больше не на чем было. Ел на подоконнике. А через полгода снова все приобрел. Обставил дом, словно и не упорхнули из него дети. Те за все время один раз навестили — денег попросили. Отдал все. Слава Богу, хоть за этим пришли. Угостил чаем, жареной картошкой. Дочь до вечера побыла. Алик через час ушел.
«Дети мои, дети… Почему от других не уходят? Чем я хуже всех? За полгода один раз про меня вспомнили. Да и то — нужда пригнала, не душа привела, — сидел Тихон у окна пригорюнясь. Щенок лежал у ног, дремал. — Сучий сын, а человечью душу больше людей понимать! Моим бы детям твое сердце», — посетовал Тихон. И услышал, как кто-то вошел на крыльцо. Потоптался в нерешительности. Пес с лаем бросился к двери.
— Сиди тихо! — остановил Чуса печник и, открыв двери, лицом к лицу столкнулся с девушкой.
— Не узнал? Ну, конечно. Столько лет и зим прошло.
— Рита?
— Я, отец! Примешь?
— Входи, дочка. Ты одна иль с матерью?
— Одна, Как всегда. Да и с кем могла прийти?
— Как же ты нашла? Помнила? Сколько ж тебе лет теперь? — засыпал вопросами.
Рита, войдя в дом, огляделась, обошла комнаты, улыбнулась детским воспоминаниям:
— А у тебя все так же, как и прежде, — тихо и тепло. Я всегда знала, где ты живешь. От меня никто не скрывал твой адрес. Но я лишь сегодня вернулась из Москвы, где осталась мать. Мы не ужились. Короче, расстались с ней насовсем. Вот я и у тебя. Если примешь? Я надолго, — дрогнули губы, но Ритка сдержалась.
— Спасибо, что вспомнила. Но отчего с матерью не сжилась?
— Это долгая история. Но расскажу, потом. Ты лучше поделись, как сам живешь? Где Алик, Люда? С тобой? — И узнав, что Тихон живет один, не скрыла радость: — Ну, вот это лафа! Кайф! Значит, мы с тобой вдвоем будем?
— Если не считать Чусика! — указал Тихон на пса.
— Этот не в счет. Да и вообще я считаю, что собака должна жить во дворе, а не в доме, вместе с людьми. Такое не гигиенично.
— Рит, а почему ты не приезжала ко мне раньше? Где жила, как жила? — перевел разговор на другую тему, уводя угрозу от собаки.
— Жила с матерью и отчимом. Поначалу в Москве, потом в Киеве, в Варшаве, в Кельне. Потом отчим свалил на пенсию, и нас отозвали в Москву. Там у него громадная квартира на Чистых прудах. И дача в Переделкино. Ворох друзей — таких же стариканов, как сам. С ним не только мать, даже я прокисать стала.
— Сколько ж тебе лет теперь? — повторил свой вопрос Тихон.
— Девятнадцатый пошел. Что ж ты, отец, забыл, когда я родилась?
— Нет! Я посчитал, сколько лет мы не виделись. Вышло много. Ну, да училась ли ты в школе?
— А как же? — не поняла Рита.
— Чего ж не написала мне? Иль запрещали? — решил выведать причину столь неожиданного приезда дочери побыстрее.
— Никто мне не запрещал писать. Врать не стану. Сама дура! — отвернулась к окну и, порывшись в сумочке, достала платок и сигареты.
— Ты куришь? — изумился Тихон.
— Ой, кончай наезжать! Теперь малыши вовсю курят. И никто ни слова им. Все привыкли.
— Меня чужие не волнуют. Тебе это зачем?
— А я чем хуже других? Нравится, курю. Отчим и мать не запрещали. При них открыто курила. Не пряталась никогда.
— Давно смолишь?
— Два года. Ну что ты прицепился, к куреву? Не нравится — уеду.
— Зачем же так? Кури. Вот только не рано ли тебе? Ведь девушка. Когда-то мамкой станешь. Зачем лишний вред себе?
— Не то вредно. Да что ты о моем здоровье печешься? Мне, может, жить неохота. А ты о мелочи завелся.
— А что случилось? Ты еще жить не начала…
— И лучше б не рождалась. Я везде и всюду лишней была, помехой и обузой. Вот и ты! Едва я на порог — мозги сушить стал, поучать. А почему ни разу за все годы не попытался найти меня, поинтересовался бы, где и как живу? Ты отец, ты должен был это сделать. Но ты предпочел отмолчаться. Не до меня тебе было. И не только тебе. Я всегда жила никому не нужной, рожденной по ошибке.
— Не дури, не пори глупое! Ни хрена не знаешь, нечего всех забрызгивать. Лучше сознайся честно, что случилось? С. чего, бросив Москву, ко мне примчалась? Какое лихо в сраку клюнуло?
Ритка от внезапного вопроса чуть сигарету не проглотила, смотрела на отца во все глаза, удивляясь, откуда он узнал, что у нее случилась беда?
— Чего остолбенела? Иль сбрешешь, что все хорошо? Тогда б ты у меня не появилась! К родителям не только ты, все дети приходят с больной задницей, когда в нее жареный петух клюнул. Вон и Алик с Людкой намедни приходили — за деньгами. Тебе, я знаю, не деньги нужны. Что-то покруче стряслось. Иначе не размазывала сопли на морде. Иль не прав? — усмехнулся Тихон.
Маргарита едва заметно кивнула головой и разревелась отчаянно.
— Ну, успокойся, малышка моя. Не вой, не рви душу себе и мне. Что там у тебя не сладилось? Отчего из Москвы сбегла? От кого? — обнял Ритку, погладил голову, дрожащие плечи.
— Не могу я больше жить, не хочу. И к тебе не стоило приезжать. Струсила, дура! Вышла в тамбур, чтоб головой под колеса поезда, да испугалась чего-то! А надо было! И все было бы кончено!
— Зачем под поезд? Вот это грех! Жить надо! — тряхнул за плечи и, повернув к себе лицом, спросил: — Так что гложет?
— Беременна я, отец!
— И что с того? На то ты в свет пущена, чтоб род людской продолжать!
— А мать меня из дома выгнала. Сказала, чтоб с ребенком на глаза им не показывалась. Что опозорила их. Велела аборт сделать. Но врачи в больнице — отказались. Она хотела отвести в частный кабинет к гинекологу, но я не пошла, не согласилась. Я не хочу его убивать. Я не виновата, что он погиб! — заревела так, что Тихон испугался:
— Кто погиб? Ты о ком это, Ритка?
— О том, от кого ребенок! Он в Чечне погиб! Поехал по контракту на три месяца. За десять дней до возвращения — убили Тимку. Я уже все приготовила к встрече. Он знал о малыше, просил оставить, не губить его. Я слово дала. А он погиб! Мы собирались пожениться после его возвращения.
А нас смерть обвенчала. Когда мать узнала, что я беременна, она прокляла Тимку. Он тогда еще был жив. Потом она прокляла нашего малыша, а после и меня… Я не могла больше жить с нею! Это из-за нее он погиб, и наш малыш остался сиротой. Из-за ее проклятия я одна осталась. Я ненавижу ее. Она убийца!
— Тихо, Ритка, угомонись, присядь, успокойся. Откуда знаешь, что погиб твой Тимка?
— Друзья его сказали. Да и официальное сообщение есть, от командира взвода, — сказала, выдохнув тугой комок.
— А чем же Тимка матери не угодил?
— Рылом не вышел. Родители да и сам из простых людей, без должностей, званий, без связей и денег. Вот и взвилась. Мол, хватит в семье одной такой ошибки, и показывала на меня. Добавляла, что от любви только голожопые на свет плодятся.
А больше ничего. Что лучше она меня своими руками задавит, чем отдаст за Тимку. Она присмотрела мне совсем другого. Из высшего общества! Он вдовец! Ему пятьдесят! Он обеспечен! Есть квартира, дача и машина! Но его сын старше меня на восемь лет! А мать за то, что я отказалась от этого предложения, надавала мне по морде!
— Свинья — не баба! Была дурой, ею и осталась! — не выдержал Тихон. И добавил сквозь зубы: — Свое вспомнила б! Тоже мне интеллигентка! Семью на старика променяла. Все о себе заботилась. Для себя жила. И нынче… Опять за свое, лишь бы выгодно пристроить. А об душе подумала? Как жить с человеком, коль сердце к нему не лежит? Да и то правду сказать, на что тебе такой муж, какой в отцы годится? В лото с ним играть иль на завалинке прокисать в такие годы? Да и детей тебе надо. А об какой ребятне мечтать, если мужик сам скоро дедом станет?
— Так он уже дважды дед!
— Тем паче! На што такому молодая жена? Не-, хай по своим годам сыщет. А тебе и вовсе ни к чему головой в петлю лезть. Иль твоя расцвела, живя со стариканом?
— Да что ты? Гавкаются целыми днями, как собаки. Он от нее на дачу смывается. Она — к подругам, к косметологу, к массажисту. Вместе редко бывают. Спят не только врозь, даже по разным комнатам. И прежде чем войти, стучатся. Друг друга по отчеству зовут. Никакого тепла. Словно на цепи привязаны подневольно один к другому. И мне эту участь готовила, — плакала Рита.
— Ну а у твоего Тимки родня имеется?
— Только мать. Совсем больная. Она на пенсии. Живет скудно — в бараке у лимитчиков. Тимка хотел на квартиру заработать и жить всем вместе. Чтоб мать помогла, присмотрела ребенка, а мы работали б. Да не получилось. Деньги ей за Тимку выплатили. Она как с ума сошла. Пить стала. Меня принять отказалась. Мы с Тимкой не успели расписаться. Она и воспользовалась этим. Сказала мне: «Не знаю, кто тебе пузо набил. Сын ничего не говорил. А чужих растить не буду». Так вот и осталась, как муха в говне. Никому не нужна. И смерть не забирает.
— Перестань Тимку обижать! Ить дите носишь! Я покуда живой! Выходим, взрастим, не хнычь! Мать знает, куда ты делась?
— Нет! Выгнала. И прокляла обоих! Ей все равно, куда я денусь. Не придет и не вспомнит. Нет у нее сердца, — вздохнула Ритка.
— Ладно, обойдемся сами. Ты давай оглядись и начинай хозяйствовать. Дел хватит. С домом и огородом — не засидишься. А и мне заработать надо. На жизнь и для него, — кивнул на живот дочери.
Тихон теперь забыл об отдыхе. Работал с утра до ночи. Домой возвращался, когда на улице становилось совсем темно. Каждую копейку откладывал Для малыша. Но однажды простыл и решил отсидеться дома хотя бы в воскресение. Заранее попросился к Ульяне в баню, вздумал попариться с веником, квасным паром, чтоб хворь в один день из себя вышибить. С вечера Рита приготовила отцу белье. И только поставила перед Тихоном малиновый чай, как в дверь постучали. Чус, потянув носом, даже не гавкнул, поплелся под стол.