Дмитрий провозился с охотником почти до полудня, но никаких сведений о Соловьеве не получил. Нечего было далее терять время на бесплодную болтовню.
Боясь, что вот-вот нагрянет милиция, а дел дома край непочатый, Григорий, не разгибаясь, занимался домашним хозяйством. Нужно было подправить крыльцо, оно прогнило и разъехалось, и когда Дмитрий пришел к Носковым, хозяин тесал бревно.
Дмитрий заметил синюю худобу Григория и лихорадочный блеск его усталых, ввалившихся глаз. Нет, не прошло бесследно добровольное пребывание в банде.
— Пооткровенничать хочу, — признался комбат.
— Садись, — Григорий сдержанно кивнул на березовый чурбан.
— Почему не спрашиваешь, как съездили? — облизывая запекшиеся губы, заговорил комбат.
— Без удачи. Ны.
— Верно, — всей пятерней почесал затылок Дмитрий.
Григорий вдруг размахнулся, с силой воткнул топор в бревно и вплотную подошел к комбату с видимым раздражением. Он не стал ждать, когда комбат заговорит снова, и начал сам, странно подрагивая смуглою кожею щек:
— Держишь, поди, на уме, не пустил ли я в штаны со страху? Как же! Оно ведь и страх был, конечно, но более страха — сомненье. Все думал, зачем в девятнадцатом в партизанах ходил, жизни своей не жалел. А чего выгадал? Свободу? Так в пузе у меня завсегда свободно было, в пригоне — тоже. Как ходил прежде батрачить к Автамону, так и теперь хожу, ны!
— Неправда, Григорий! — резко оборвал его Дмитрий. — Ты сам знаешь, что это неправда! Кто тебя за человека считал, кто за тебя заступался при царе?
— Общество заступалось. И теперь оно не допустит напраслины, ежели чего.
— Теперь сама власть за тебя. Твоя она, Григорий.
— Ны. Пошто ж она супротив Ваньки? Он ить ровно такой, как я?
— Такой да не такой, — сказал Дмитрий.
— А какой же? Рыжий? Беспутный? Так это сыздаля…
— Сам знаешь. Под Половинкою сколько людей он угробил! Сколько семей осиротил!
— Я его отговорить надеялся, да не вышло. Голову он потерял. В есаулы себя произвел, а этого офицеришку поганого — в полковники.
— Макарова? — быстро спросил Дмитрий.
— Кого ж боле.
— Вот правильно рассуждаешь! Только извини, не верю тебе, как верил прежде, — мутно глядя на Григория, признался комбат.
— Эдак оно, пожалуй, и правильно, — вздохнул Григорий, наблюдая за коршуном, кружившим высоко в белесом небе. — Какая же мне теперь вера! Ты что, у тебя целый батальон охраны.
— Нет, ты погоди. Ты скажи по существу вопроса.
— Ничего не скажу, потому как сам не знаю! Не во всем разобрался, комбат. А касательно Ивана, так он стал мстить. Ну, обидел тебя Дышлаков, посчитайтесь один на один…
— А Макаров? — спросил Дмитрий.
— Погоны вернул, орла царского посадил на знамя.
— Компания у тебя, — раздраженно передернул плечами Дмитрий.
— Была да сплыла.
Они снова трудно молчали. Григорий думал, что еще сказать комбату. Вроде бы выплеснул все. Раздосадованный Дмитрий сунул в рот подвернувшуюся под руку травинку. Его не покидала мысль о посылке агитатора в банду. Но кого пошлешь?
— А если я съезжу к Соловьеву? — вдруг спросил Дмитрий.
— Убьют, — сплюнул Григорий.
— А если все-таки нет?
— Ны.
— Ладно. Где была банда?
— А вот погляди, — Григорий присел на корточки и пальцем принялся чертить на песке. — Была, да теперь ее там нету.
Дмитрий достал из походной сумки и развернул перед ним карту:
— И все-таки покажи. Где?
Григорий сощурился и довольно быстро нашел на карте Черный Июс, нашел Чебаки, затем через Половинку провел ногтем прямую линию до Азырхаи. На какое-то время он озадачился — на карте не был обозначен охотничий домик Иваницкого. Но прикинув направления знакомых логов, ведущих к домику, Григорий уверенно показал:
— Тут.
А еще он сказал, что для окружения банды мало батальона, нужен, пожалуй, полк. Да и при такой силе соловьевцы успеют сняться с любого стана и уйти — караулы у них повсюду, а лазутчики во всех селах и улусах. Чтобы накрыть бандитов, нужно использовать их же прием: устроить засады сразу в нескольких местах, конечно, сделать это в канун операции, а потом банду шугануть и загнать в капкан.
Григорий говорил жарко, все более увлекаясь, затем вдруг осекся и сник:
— Да что я тебе говорю! Ты думаешь, Ванька подослал меня со своим планом?
— Да ну тебя! Надоел! — отмахнулся Дмитрий. Он уже решил, что теперь непременно поедет в банду. Если и не уговорит соловьевцев — а в свои ораторские способности он не очень-то верил, — то хотя бы понаблюдает жизнь банды, установит ее сильные и слабые стороны.
— Ох, и рискуешь, комбат! — покусывая губы, предупредил его Григорий. — Ребята у Соловьева серьезные. Жуть.
— Я поеду.
Из задуманной им операции Дмитрий теперь уже не делал секрета. Пусть знают соловьевцы, что он отправляется к ним один, без прикрытия. Едет не для того, чтобы воевать, а по-хорошему договориться о мире. Наверное, Соловьеву уже порядком надоела волчья участь, о рядовых бандитах и говорить нечего.
Ординарец Костя узнал о предполагаемой поездке комбата — попросил взять с собой. Дмитрий отказал наотрез, дал понять, что не имеет права подвергать смертельной опасности Костину жизнь, это — его затея, ему, в случае чего, и страдать. Но Костя не отступился так просто. Явившись с репетиции, он решительно вошел в комнату к комбату и сказал:
— Одному ехать нельзя. Татьяна Автамоновна не советует.
— Разболтал, — оторвавшись от писанины, с легкой укоризной сказал Дмитрий. Но ему было в общем-то приятно, что Татьяна знает о предстоящей его поездке. Как-никак, а едет он в самое логово врага. И, может быть, не вернется.
Утром Дмитрий на скрипучем пароме переправился через реку и, с наслаждением дыша знобким холодком, пахнущим горной водою, пустил дончака по берегу. Конь нетерпеливо просил повод, ему хотелось поскорее на вольный простор степи, но Дмитрий придерживал его — дорога предстояла дальняя.
Проехав с полверсты, комбат свернул на тропку, ведущую в осиновый лог. Тропка размашисто скользнула вниз и вывела к бившему из-под скалы прозрачному ключу. Дмитрий сошел с коня, чтобы отпустить у седла подпругу и дать дончаку напиться. В ту же секунду он услышал нарастающий перестук копыт у себя за спиной и в облачке легкой пыли увидел на пригорке Татьяну. Она была на своем Гнедке, одета так же, как и при первой их встрече. И тот же солнечный нимб сиял вокруг ее головы, а глаза смотрели строго и неподвижно.
— Решила предупредить! — крикнула ему она. — Ты должен вернуться.
— Почему? — спокойно опросил он.
— Так нужно.
Дмитрий не нашелся сразу, что сказать ей. А она продолжала, тяжело дыша:
— Пристрелят тебя. Какая от этого польза?
Дмитрий редко менял принятые решения, и здесь он нисколько не поколебался. Лишь поездка в одиночку могла принести успех. Пусть из банды уйдет хоть один бедняк, и то Дмитрию стоит ехать.
— Хочешь испытать Ивана. Так ему терять нечего. Он будет стрелять и не промахнется, — теребя повод, сказала Татьяна.
Она говорила в общем-то все правильно. Она делала это если не из чувства сострадания к Дмитрию, то из любви к Ивану. Потому в сердце Дмитрия занозой вошла ревность. И он сказал, обличая ее:
— Он был у тебя!
— Ну и что? — с ледяным спокойствием спросила она.
— Я хотел сделать, как лучше!..
— Чтоб предала Ивана?
Дмитрия бесило, что она называла Соловьева по имени, хотя он и понимал, что это идет еще из детства.
— Теперь ему высшая мера, — сказал Дмитрий.
Она подъехала к нему и остановилась в двух шагах. Враждебно посмотрела на Дмитрия, словно он только что больно ударил ее и она должна отомстить во что бы то ни стало.
— За что? За что высшая мера?
— Он знает.
— И, думаешь, пощадит тебя? — грустно усмехнулась она.
— Не думаю, — с обезоруживающей простотой сказал Дмитрий.
До сих пор, казалось, Татьяна надеялась, что Ивана могут простить, если он искренне раскается. И вот она потеряла эту надежду. У него, понимала она, остался единственный выход: бежать, раствориться среди людей. Она должна в этом помочь Ивану и в то же время отвести пулю от Дмитрия. В сущности, Дмитрий ни в чем не виноват, он даже лучше других, потому что хочет прекратить кровопролитие.
— Я поеду с тобой! — она сверкнула ровным рядом зубов.
— Нет, ты не поедешь!
Она вспыхнула вся и готова была разрыдаться с досады, хотя старалась не показать, что ее духовные и физические силы на пределе. В рыжих глазах ее была ярость.
— Я пожалуюсь Симе! Ведь вы же сами спровоцировали его на убийства! — задыхаясь, прокричала она и повернула Гнедка назад.
Забыв, что собирался напоить коня в ключе, Дмитрий вскочил в седло и галопом, не разбирая дороги, понесся в другую сторону. Он старался не вспоминать о только что состоявшемся объяснении. Он думал лишь о том, что Татьяна даже в гневе своем прекрасна и что он любит ее.
Рожденные почти в одно и то же время русскими матерями, выросшие одинаково в бедности и в нищете, не нажившие себе никакого хозяйства и даже не видевшие друг друга, как они могли стать заклятыми врагами? Не покушавшиеся на чужое богатство и чужую честь, почему схватились они в том смертном бою, из которого в живых останется лишь один, да и тот останется ли? Не пора ли одуматься и кончить им затянувшийся бой? Много, очень много принесено оправданных и неоправданных жертв во имя счастья людского. А может, оно вовсе и не счастье, потому что замешано на большом горе, на лишениях и утратах, вошедших почти в каждую семью.
Все сложно и даже слишком сложно в этом совершенно неустроенном мире. Не каждому дано разобраться в том, что происходит и что произойдет, а надо бы непременно разобраться, чтобы сделать единственно верный выбор. А ошибки, они чреваты смертями, они густо пахнут горячей кровью, и живет тогда человек, раздавленный тяжестью обид и преступлений, живет так, что лучше б ему не жить.