азбирается во всех тонкостях большой политики да и близко знаком с Симой. Чего девица не сможет сказать Ивану, то она наверняка скажет Макарову, они понимают друг друга с полуслова. Да беда, что примутся они вместо настоящего делового разговора всякие интеллигентские коленца выкидывать, кто кого поученее словцом ошарашит. А для пространных бесед не было сейчас времени, Горохов со своими красноармейцами, будто тень, постоянно ходит рядом: чуть зазеваешься — враз и слопает, как вареник.
И все-таки нужно было пригласить Макарова на встречу с Симой, чтоб офицеришка не обиделся, уж и честолюбив Алексей Кузьмич, ничего не скажешь. Гнетет его нынешнее несоответствие, что состоит под началом у простого казака, а не у какого-нибудь высокопоставленного генерала. Да ежели новая заварушка начнется, так и Соловьев долго не засидится в есаулах, на самую верхушку казачьей старшины поднимется. Пригласить Макарова нужно, а если он не откажется ехать, под каким-нибудь предлогом отговорить его от этой поездки. Объяснить, что в сложившихся условиях Макарову лучше быть с отрядом. Да и ничего не объяснять, просто подумать немного для приличия и отдать приказ об этом.
Макаров у себя в землянке пил утренний чай. На грубо сбитом столике жарко пыхтел самовар. Мягкий солнечный свет, лившийся в распахнутую дверь, цвел на бархатистом ворсе лошадиных шкур, которыми по стенам и потолку было обтянуто это зимовье, где временно, до завершения постройки двух бараков, размещался отрядный штаб.
— Вдвоем так вдвоем, — играя желваками, неопределенно проговорил Иван. — Пора ехать.
Уловив в голосе атамана некоторую нерешительность, Макаров пристально посмотрел на него. Макаров пытался понять, что в данном случае обеспокоило Соловьева. Стукнув по дощатой крышке стола донцем помятой оловянной кружки и смахнув хлебные крошки, он произнес веско, с пониманием важности предстоящего дела:
— Тут порядок. Езжай, — и, помедлив немного, спросил. — А кого берешь, брат есаул?
Все решилось само собой. Начальник штаба предпочитает быть в лагере. Или вправду не решается оставить отряд без командирского глаза — мало ли что может случиться в это время, — или не хочет рисковать собственной жизнью — красноармейцы ведут непрерывную разведку по всей степи, к ним подключены многочисленные сельские дружины, и совсем нехитро наскочить на их разъезд, как это уже было с Соловьевым под Чебаками, но тогда с Соловьевым был сам Горохов, и только потому дело не закончилось кровопролитием.
— Взял бы тебя, да вижу: тебе лучше остаться, — сказал Иван.
Он торопливо сунул руку Макарову и быстрыми шагами выскочил наверх. И все-таки, чувствуя затылком тяжелый взгляд начальника штаба, живо повернулся на носках и сказал:
— А то давай вместе.
— Неохота лампасы спарывать.
— И то верно, — согласился Иван. — Египетска работа.
Макаров носил полную полковничью форму. У него были новенькие погоны, чистые, с двумя просветами, он привез их с собой в вещмешке — возил еще с мировой войны, тайно надеясь, что со временем выбьется в старшие офицеры. На фуражке у него была георгиевская кокарда, почерневшая так, что ее чуть было видно на темно-зеленом фоне сукна.
Но если кокарду и погоны можно снять без особого труда, то с лампасами было бы много мороки. Эти желтые полосы чуть ли не целый день нашивал он себе на шаровары. Конечно, эту работу могла бы сделать и Настя — кстати, она предлагала ему такую помощь, — но Макаров постеснялся усаживать постороннюю женщину за свое обмундирование.
«Причина не ехать», — подумалось сейчас Ивану. И он с горечью отметил про себя, что собираются они завоевывать всю Сибирь, а лишних штанов и то нет. Надо бы поразведать, в каких многолавках есть подходящая материя, да реквизировать. А то раздобыть червонцев и послать за покупками в Ачинск, там все можно найти.
С собою взял Миргена. Прихватил тетрадку и карандаш — вдруг да придется что записать или вычертить какую-то схему.
Рассчитал он все просто: Сима будет возвращаться из Озерной через Малый Сютик, где-то в районе этого села ее и нужно было перехватить, чтоб договориться о времени и месте встречи. Если ж она успеет проехать Малый Сютик, ее можно догнать. Почему для свидания с нею Иван выбрал именно это село? Да потому, что места эти ему знакомы, да и первую ночевку на своем пути Сима должна была провести там, не ночевать же ей в степи, тем более, что небо хмурилось, с гор надвигался дождь.
Они спешили и, выехав в открытую степь, пустили коней прямиком по ковыльным и полынным логам мимо убавившихся к осени в берегах неглубоких степных озер, от которых воняло илом и тиной, мимо причудливых извивов Белого Июса и толпившихся на взгорьях курганов с зелеными и рыжими камнями по краям, обросшими за тысячелетия высоким, растопырившим пальцы метелок чием. Они спешили так, что уже в надвигающихся сумерках объехали Озерную с ее частыми уступами серых крыш и белыми дымами, что виднелись над размытой полосой тальников и тополей. Переправившись вброд через реку в глухом, никем не посещаемом месте, они по откосу выскочили на торную дорогу, что вела в Малый Сютик.
На этот раз им повезло. Едва в кустах расседлали коней, чтобы попастись по холодку, как невдалеке приметили две подводы, они вскачь спускались с бугра в просторную приречную низину. На крестьянской широкозадой телеге, пылившей впереди, сидели двое в кожанках и один, сутулый, в обыкновенной мужицкой сермяге.
«Чекисты. Схватили кого-то», — подумал Иван, стараясь из укрытия разглядеть сквозь сумрак уныло подпрыгивавшего на ухабах арестанта. Невольно стиснулись зубы и к горлу подкатил ком: когда-то и его вот так же…
Пальнуть бы сейчас по конвоирам! Но не за этим Иван спешил сюда, да и нужно ли дразнить падких на облавы и перестрелки парней из ГПУ? Ничего не поделаешь, такая уж у них работа.
И вдруг Иван приподнялся на носках, напружинился всем телом и замер от удивления. Он не мог обознаться: в телеге был Гришка Носков, это его везли в тюрьму. Гришка, с которым многие годы дружил Иван, которого пожалел, когда тот решил самовольно покинуть атамана.
Теперь Ивану не было его жалко. Пусть везут, пусть допрашивают, сам он захотел того. И был бы Иван дураком, если бы хоть что-то сделал для его освобождения! И то правда, что навредить соловьевцам Григорий уже не мог: они давно перебазировались в глубь гор.
Соловьев еще раз коротко взглянул на Григория, когда подвода чуть ли не вплотную приблизилась к кустам черемухи, в которых сидел Иван, и тут же потерял к бывшему своему дружку всякий интерес. На другой, пароконной подводе — легком, с лакированными металлическими крыльями ходке — ехала в компании длинного, как жердь, возницы Сима Курчик. Она подремывала, поклевывая орлиным носом, такая же, какою он видел ее два с лишним года назад. Только лицо у Симы заметно похудело, заострился подбородок и сильнее выдвинулись темные скулы. Видно, недосыпает, гоняясь за такими вот субчиками, как Соловьев.
Иван не решился подослать к ней Миргена, не вышел на дорогу и сам, боясь, что может раскрыть перед чекистами Симину тайну. Обстоятельства и так складывались для него вполне благополучно. Сима должна была ночевать в Малом Сютике, там где-нибудь и состоится долгожданная их встреча.
Уже затемно, убедившись, кто чекисты действительно остались ночевать в селе, и точно установив двор, куда определилась на постой Сима, Иван послал ей с Миргеном записку, чтобы возможно скорее пришла к реке, он будет ждать ее под обрывом, напротив того места, где сливаются воедино Белый и Черный Июсы, образуя могучую реку Чулым.
Он давно ждал Симу на пустынном берегу, вслушиваясь в сонный плеск воды, в рассыпанный по селу собачий лай и приглушенные, как из-под земли, людские голоса, в тихое потенькивание какой-то крохотной птички в кустах, совсем рядом с ним. С реки знобкими волнами наплывала ночная сырость, пахло пожухлой осенней травой и прелым деревом. Ветер приносил и другие запахи со стороны степи, они напоминали Ивану счастливые поездки в ночное в далеком-далеком детстве. Среди этих смешанных запахов улавливалось пряное, кружащее голову дыхание душицы. Целебное дыхание родной стороны.
Иван был здесь не один. Он знал, что теперь за ним из-за прясел ближнего огорода пристально наблюдает Мирген, готовый пустить в ход оружие и прикрыть отступление атамана к коням, стоявшим под седлами у нависшего над водою старого осокоря. Иван слушал возникающие и тут же избывающие вечерние звуки и легко, совсем по-рысьи, делал несколько скользящих шагов по примятой траве, затем останавливался и снова слушал, до боли напрягая сверлящие сумрак глаза.
В переулок выплыли две фигуры, одна за другой они потянулись к избе, прижались к обегавшему усадьбу забору и на некоторое время совсем потерялись, как бы растаяв в непроглядной тьме, и появились опять уже поблизости от Ивана. Он невольно сунул руку за борт тужурки и нащупал теплую рукоять нагана. Его не могло не встревожить, что к нему приближались двое.
«Неужели предала, сука?» — со злостью подумалось ему.
Затем он решил, что это забрела в переулок какая-то случайная парочка. Пообнимаются и уйдут. Впрочем, это могли быть и дружинники, охраняющие село от людей Соловьева.
Иван напряженно ждал. Он уже готов был отступить под надежное прикрытие обрывистого берега, где был бы в полной безопасности, когда услышал грубоватый голос Симы:
— Иди.
Ей с готовностью что-то бойко ответил надтреснутый басок. Фигуры быстро разделились. Затем, натыкаясь на острые выступы штакетной ограды, Сима спустилась к воде.
Соловьев предупредительно шагнул навстречу. Она протянула ему свою маленькую руку, и он коротко и благодарно пожал ее.
— Кто энто? — строго спросил Иван.
— Свой человек, — сдержанно ответила Сима.
— Не темни, краля.
— Чекист.
— Ничо себе — свой, — недовольно буркнул он, подумав, что это в характере Симы — ошарашивать людей дерзкими, сногсшибательными словами и поступками. Так она познакомилась с ним и в вагоне, так же свела Ивана с Макаровым. Ей нравилось выставлять напоказ свое презрение к опасности, это не только поднимало во мнении других, но, важнее всего, — и в собственном мнении. Когда-то здорово страдал этой хворью и Иван, да немного подлечился в окопах, хотя прилипчивая напасть эта посещает его и теперь от случая к случаю, хочется ему выглядеть много получше да поумнее других, хочется — и баста.