Зарубежный детектив
В сборник вошли произведения писателей социалистических стран. Д. Пеев из Болгарии рассказывает о разоблачении группы контрабандистов. Повесть Б. Мага посвящена многолетнему расследованию убийства венгерской патриотки в годы войны. Польская писательница Б. Навроцкая исследует вопрос о том, каким несправедливым может оказаться приговор, вынесенный человеком, а не государственными органами, хотя бы человек и действовал на основании кажущихся неопровержимыми улик. Румын Дж. Тимку повествует о раскрытии преступления, совершенного как будто бы без причин, причем и подозревать в нем некого. Й. Несвадба обратился к истории чешского рабочего движения.
ДИМИТР ПЕЕВСЕДЬМАЯ ЧАША
Авторизованный перевод с болгарского Ю. Димедева
Димитър Пеев. Седмата чаша. Държавно военно издателство, София, 1972.
КОКТЕЙЛЬ-ПАРТИ В ПЯТНИЦУ
1
Как и следовало ожидать, первым приехал Жилков. Из окна дачи Георгию Даракчиеву было хорошо видно, как подкатил к воротам новенький «таунус». Жилков вылез, сдул несуществующую пылинку со стекла, нажал на крыло, пробуя упругость амортизаторов...
Конечно, гостей встречают у ворот, однако владелец особняка лишь спустился на первый этаж в просторную прихожую, где и дождался гостя.
Жилков выдавил из себя раболепную улыбку:
— Добрый день, хозяин. Как поживаете?
Однако Георгий не стал торопиться с ответом, критически разглядывая гостя, как это он делал всегда. Возраст — около тридцати. Рост выше среднего, в плечах косая сажень. Дамян Жилков был похож на борца или боксера, правда, в последнее время он начал заметно полнеть. Шикарный костюм с блестками выглядел на Жилкове до странности несуразно. «Для выработки хорошего вкуса нужны минимум два поколения», — подумал Даракчиев и наконец соблаговолил кивнуть гостю.
— Вы правильно сориентировались, приехав первым, — произнес он холодно и, как обычно, на «вы»: нет, он, Даракчиев, неровня этому болвану с подозрительно низким лбом, чтобы изъясняться с ним на «ты». — Садитесь, я должен сказать вам кое-что.
Уловив в тоне металлические нотки, Жилков заметно подобрался.
— Удалось ли встретиться с Вернером Шомбергом?
— Удалось, удалось, — заискивающе ответил гость. — Встретился. И все уладил. Вот, пожалуйста, получите деньги.
Он вытащил из кармана толстую пачку банкнотов, и Даракчиев небрежно сунул деньги в ящик старинного буфета. Задвинув ящик, он повернул ключ и положил его в карман. Гость зорко следил за всеми движениями хозяина.
— Даже не пересчитали?
Хозяин усмехнулся.
— Какой смысл, Жилков. Конечно, вы мошенник, но вряд ли посмеете обсчитать меня хотя бы на стотинку. А теперь я должен вам сказать, что на сей раз своего вознаграждения вы не получите.
— Но почему? — воскликнул Жилков. — Я сделал все как надо!
— Взгляните на снимок, — хозяин протянул ему фото. — Ну, что вы теперь запоете?
«Вот сволочь, накрыл-таки меня, — подумал Жилков со смешанным чувством злости и восхищения, — послал кого-то из своих по следу. Помнится, мимо прошмыгнул какой-то драндулет, но кто мог подумать...»
— Да, это мы с Шомбергом как раз меняем колесо на его машине.
— Вы не выполнили мой приказ, Жилков! Я вам приказал ехать к Шомбергу на старой колымаге вашего зятя. А вы понеслись на чем? — Он ткнул пальцем в сторону фотографии. — На вашем новеньком «таунусе». А ведь накличете на нас беду, да еще какую!
Гость виновато опустил глаза.
— Извините, не сдержался...
— Эта промашка в триста левов плюс сто долларов. И предупреждаю заранее: в другой раз за такие штучки вам не поздоровится... Впрочем... — тут он задумался, как бы колеблясь. — Впрочем, у вас еще есть шанс заполучить провороненные левы и доллары...
— Да я в лепешку разобьюсь! — рявкнул Жилков.
— Спокойно! Речь идет об одной услуге лично для меня. Суть услуги в том, что сегодня вечером вы должны всерьез заняться Бебой.
— Кем? Бебой? — изумился гость. — Но ведь вы... сами... с нею...
— Ничто не вечно под луной, Жилков. И нынче вечером я хотел бы...
— Покажете ей от ворот поворот?
— Я не выражаюсь столь вульгарно, но в общих чертах все обстоит именно так. Короче: когда я как бы случайно войду в спальню, я должен застать Бебу в ваших объятиях. Это поможет мне впоследствии отделаться от ее бесконечных укоров.
Дамян Жилков погрузился в размышления. На грубом его лице нельзя было прочесть ничего, кроме растерянности.
— Ладно, попробую, — сказал он наконец угрюмо. — Да, чуть не забыл. Муж-то ее сегодня после обеда ошивался возле вашей дачи.
— Коста Даргов? Ошивался где-то здесь? В Драгалевцах? Откуда вы знаете?
— А мне корчмарь сказал, бай[1] Мито. Я заскакивал к нему около четырех. Когда он мне ненароком сболтнул про Даргова, я забеспокоился. Не для того он потащился на окраину Софии, чтобы подышать свежим воздухом. Знаю я Косту...
— И я его достаточно знаю. Даргов из тех простофиль, которые всю жизнь носят огромные ветвистые рога. Таких описал еще Достоевский... — Он махнул рукой. — Достоевский!.. И не спрашивайте меня, кто такой Достоевский... Это вам не участковый милиционер. Чего беспокоиться, Жилков? Какое нам дело, где теперь находится муж Бебы. Заурядный подлец и подхалим. К тому же и он у меня на крепком крючке, никому слова не пикнет... Ладно, покончим с этим. Есть еще поручение. Когда придет Паликаров, скажите ему от моего имени, чтобы он вычеркнул Лени, новую девушку, из своего списка. Отныне эта золотая рыбка будет плавать в моих водах.
Жилков ухмыльнулся и сказал с завистью:
— Хватка у вас по этой части орлиная. Своего не упустите нипочем.
— Скоро придут гости, — оборвал эти излияния Георгий Даракчиев. — Ступайте на кухню. Я там приготовил разной дребедени — вымойте руки, нарежьте все, разложите по тарелкам. И, ради бога, режьте хлеб тонкими кусочками, не кромсайте ломтей как в деревне.
2
Когда звонок известил о приходе нового гостя, Даракчиев сошел по ступенькам веранды и зашагал к воротам, где стоял потрепанный человечек в летах. Он казался олицетворением серости — потертый костюм, галстук, застиранная рубашка, пыльная обувь, усталое лицо. Человек тревожно озирался, как будто раздумывая, не вернуться ли ему обратно.
— Входите, товарищ Средков. Входите. Для друзей двери всегда открыты.
Гость пошел за Даракчиевым. Войдя в гостиную, он оторопел: такую пышность и великолепие он видел только в кино во дворцах миллионеров.
— Товарищ Даракчиев, зачем вы пригласили меня сюда? — глухо спросил гость.
— Вы приглашены на маленький коктейль-парти.
— Что? — оторопел Средков. — Какой коктейль?
— Кок-тейль-пар-ти, — отчеканил Даракчиев. — Приятная встреча с близкими друзьями. Закусим, опрокинем по рюмочке, поболтаем...
— При чем здесь я? Мы с вами знакомы без году неделя, а приятелей ваших я не знаю вообще.
— Не беспокойтесь, Средков. Они все, гм, хорошие мальчики... и девочки. Они вас примут как отца родного, на руках будут носить, обещаю вам.
Опять воцарилась тишина. Атанас Средков, сгорбившись, сидел в кресле. Даракчиев смотрел на него с улыбкой.
— В таком случае мне лучше уйти, — произнес наконец гость. — Не нужны мне ни ваши приятели, ни ваши коктейли. — Он встал.
Георгий Даракчиев не шевельнулся. Только его брови поднялись вверх двумя ироническими дугами.
— Сядьте, Средков. Лучше сидеть в старинном кресле, чем в тюрьме, даже и старинной. Поэтому сядьте. — Средков стоял. — Не верите мне? Напрасно. Допустим, без веселья вы обойдетесь. А без сказки?
— Рассказывайте сказки детям, а я ухожу, — устало сказал Средков, однако продолжал стоять.
— Есть сказка, которую я могу рассказать пока что, — он подчеркнул это «пока что», — только вам. Сказка под названием «Таможенник, нуждающийся в деньгах». — Гость медленно сел. — Жил-был один таможенник по фамилии Средков. Он исправно нес свою службу, ждал пенсию, получал свои сто левов в месяц. Всем он был доволен, кроме одного: денег вечно ему не хватало. И вот однажды — это произошло ровно восемнадцать дней тому назад — наш таможенник Средков не устоял против соблазна. За круглую сумму в пятьсот левов он закрыл один свой глаз и позволил некоему иностранцу пронести чемодан без досмотра... А нужно, ох, как нужно было взглянуть на содержимое. Более того, он закрыл и другой глаз, после чего состряпал вполне приличный документ, которым и благословил контрабанду.
— Вы можете это доказать? — задыхаясь, спросил Средков.
— Могу, я все могу. Между прочим, могу также угадать, что ваши любимые сказки — восточные. Особенно те, где речь идет о страшных ядах... Надеюсь, вы меня поняли? Но, может быть, вам нужны доказательства? Есть магнитофонная запись вашего разговора с этим иностранцем, есть фотокопия выданного вами документа...
— Я вынужден был пойти на это, — выдавил из себя Средков. — Деньги нужны были мне для...
— Как жаль, что судьи не страдают излишней сентиментальностью. Они докажут вам просто и ясно, что вы преступник, нарушивший уголовный кодекс.
— А если я достану и верну вам эти деньги, вы согласитесь?..
— Эх Средков, Средков! — Даракчиев извлек из кармана солидную пачку денег и потряс ею в воздухе. — Это я всегда ношу с собой для мелких расходов. А вы хотите прельстить меня пятью сотнями!
— Тогда что вам от меня нужно?
— Нужно, чтобы вы стали умнее. А заодно научились зарабатывать настоящие деньги.
Гость опустил голову.
— Я вас не понимаю. Что значит поумнеть?
— Поумнеть — значит слушаться меня. Беспрекословно! Во всем! В случае с чемоданом вы за несколько минут заработали кучу денег. Впредь вам придется быть столь же милосердным к некоторым другим иностранцам. О, будьте покойны, я ни разу не поставлю вас в опасную ситуацию, не стану рисковать ни вашей жизнью, ни вашим служебным положением. Вы спросите, а какова плата? Законный вопрос. Вы будете подчиняться мне, а я вам гарантирую не меньше пятисот левов в месяц. В зависимости от усердия. — Даракчиев улыбнулся. — Не отвергайте моего предложения. Рассудите: через десять лет вы уйдете на пенсию. К тому времени вы обзаведетесь чудесной, богато обставленной квартирой, машиной последней модели и несколькими сберкнижками.
— А если я откажусь? — глухо спросил таможенник.
— Не откажетесь! Подумайте, что лучше: пятьсот левов в месяц и спокойная беззаботная старость или долгие годы одиночества в тюрьме?
Средков вытер лоб тыльной стороной руки и тихо спросил:
— Нет ли у вас таблетки аспирина? Голова раскалывается.
Даракчиев подождал, пока новый его компаньон проглотит лекарство, и сказал:
— Пройдите в соседнюю комнату, Средков. Можете полчасика отдохнуть. Я позову, когда соберутся гости.
3
Богдана Даргова, Беба, не любила бросаться в глаза и поэтому приехала на автобусе. Как бы предчувствуя миг ее прихода, Даракчиев встретил ее возле ворот. Увидев Георгия, Беба вновь испытала смутный страх: неужели придет день, когда она его потеряет? Георгий в ее глазах обладал всеми данными настоящего мужчины: он был высок (она говорила не «метр восемьдесят три», а «шесть футов») и необыкновенно строен для своих сорока восьми лет: одевался он всегда элегантно, изысканно, неподражаемо.
Со всей своей неповторимой смесью сердечной учтивости и властной нежности Георгий проводил Бебу в дом. Проходя мимо кухни,он крикнул:
— Эй, Жилков, мы поднимемся с Бебой наверх. Скоро нагрянет Борис с девушками. Встретьте их, развлеките и попросите подождать нас. — Даракчиев прислушался: снаружи раздался визг автомобильных тормозов: — А, вот и они, — сказал Даракчиев. — Не забывайте, что я вас просил передать Паликарову.
Георгий и Беба поднялись наверх и оказались в одной из двух спален дачи. Засунув руки в карманы, Даракчиев встал у окна.
— Ты помнишь? И тогда была пятница, — нежно заговорила Беба. — Первая наша пятница...
Но Георгий Даракчиев сегодня не очень-то был настроен на лирический лад.
— Сперва, Беба, покончим с делами, — сказал он сухо. — Сегодня я могу рассчитаться с тобой. Шомберг благополучно перевез картины. И, как всегда, аккуратно выполнил свои финансовые обязательства.
— Нельзя ли поговорить об этих вещах потом? — взмолилась Беба.
— Потом поговорим о других вещах. А пока закончим со счетами. В конце концов не забывай, что по роду занятий я бухгалтер, простой бухгалтер с окладом в сто двадцать левов... Ну так вот: я получил от Шомберга четыре тысячи левов и тысячу долларов. Сколько ты заплатила за картины и за икону? Тысячу левов? Стало быть, твоя чистая прибыль — тысяча двести левов и четыреста долларов. Как предпочитаешь получить доллары — в сертификатах, в левах?
— Не все ли рано. Деньги есть деньги, — пробормотала Беба.
— И все-таки?
— Пусть на сей раз в левах.
— Отлично! Будем считать один к трем. Четыреста долларов — это тысяча двести левов. А всего тебе причитается две тысячи четыреста.
Беба равнодушно сунула деньги в сумочку.
Даракчиев вновь отошел к окну. Ему не хотелось дать почувствовать Бебе, что он решил порвать с ней. Сначала должен был состояться спектакль, который разыграет Жилков...
Взгляд Даракчиева остановился на беседке во дворе. Там Боби Паликаров оживленно беседовал с двумя девушками, а Жилков, стоявший рядом, был похож на заурядное огородное пугало... И он, Георгий Даракчиев, должен прибегнуть к помощи этого ничтожного человека, чтобы уладить свои личные взаимоотношения с Бебой! Нет, он не опустится до такого позора!
Георгий обернулся. Полулежа на кровати, Беба смотрела на него своими огромными фиолетовыми глазами.
— Две тысячи четыреста левов — немалые деньги, Беба, — начал Даракчиев. — Поздравляю тебя. Откопать прекрасный пейзаж Утрилло — честное слово, такое не каждому дано! Исключительный успех. Я уж не говорю про икону... шедевр! Не забывай время от времени подкармливать этого попишку, Беба. Когда-нибудь, если подфартит, мы закупим святого отца на корню, вместе со всем его церковным хламом. Не сомневаюсь, что ты и теперь останешься такой же сметливой и удачливой.
— Что значит это «теперь»? — подозрительно спросила Беба. — Теперь что-то изменилось?
Даракчиев поколебался секунду-другую.
— В мире всегда что-то меняется, Беба! Что-то начинается, а что-то, увы, кончается.
Беба побледнела. Она привстала, и во взгляде ее блеснула какая-то странная смесь горя и ненависти.
— Что кончилось, Жорж?
— Ты не хуже меня знаешь, что. — Он пожал плечами. — Между нами существовали две связи: сердечная, вернее телесная, и деловая. Отныне ограничимся только деловой. Давай поговорим откровенно, Беба. Все, что было между нами, давно потеряло свою прелесть и превратилось в тягостное бремя. Причем для нас обоих. Какой смысл продолжать эту глупую оперетту? Лучше покончить с этим сразу, одним ударом, чем присутствовать при мучительной агонии и печальной смерти.
— Мучительная агония! Печальная смерть! Ты мне зубы не заговаривай! — крикнула Беба. — Ты нашел себе другую?!
— Какое это имеет значение, если теперь между нами лишь деловая связь?
Беба замерла, а затем внезапно кинулась на него, словно разъяренная кошка. Не теряя самообладания, Даракчиев схватил ее за запястья и швырнул на кровать.
— Разыгрывай мелодрамы перед своим дураком Дарговым, — холодно сказал он.
— Ты вышвыриваешь любовницу, но, как всякий подлец, хочешь сохранить выгодную служанку. Чтобы я помогала тебе зашибать бешеные деньги, не правда ли, Жорж? — задыхаясь, кричала Беба. — Но ты обманулся, расчетливый бухгалтер! Больше я не участвую в твоих грязных сделках!
— Ошибаешься, Беба. Ты будешь тянуть свой воз как раньше. Только рвения прибавится. Поскольку такова моя воля.
— Ни-ког-да! Деловая связь, как ты называешь свои махинации, тоже умерла. А тебя... тебя... Я убью тебя! Слышишь?! Я тебя убью! — выкрикнула Беба. Потом она уткнулась лицом в подушку и затряслась в истеричных рыданиях. Даракчиев смотрел на нее без тени сожаления. Ее слезы означали полную капитуляцию.
Он покинул спальню, тихо закрыв за собой дверь.
4
Пока Борис Паликаров развлекал девушек анекдотами, Лени частенько поглядывала из беседки на дачу. Когда ее пригласили сюда на какой-то неведомый коктейль-парти, она и не подозревала, что увидит столь роскошные хоромы. С Георгием Даракчиевым, этим элегантным седеющим красавцем, Борис познакомил ее на прошлой неделе. Тогда они, помнится, ужинали в модном ресторане, отделанном под старину. Даракчиев, поразивший Лени изысканностью манер, появился вместе с женщиной, которой было лет, наверное, сорок. Ее звали, кажется, Беба, и она подчеркнуто демонстрировала право собственности на Жоржа, как она его называла. В конце концов выяснилось, что Жорж вовсе не киноактер, как Лени предположила сначала, а бухгалтер. А теперь вдруг выясняется, что бухгалтер владеет этими княжескими палатами, обнесенными высоким забором. Тут было чему удивляться...
Подождав, пока смолкнет смех после очередной остроты, Жилков шепнул Паликарову:
— Мне нужно с тобой переговорить.
Они извинились, покинули беседку и углубились в сад.
— Слушай, старичок, — начал Жилков, но тут же почувствовал толчок локтем в бок.
— Сколько раз я тебя просил: прекрати меня так называть, — зашипел Паликаров. — Какой я тебе старичок, черт возьми! Зови меня Борис, Боби.
Жилков едва не расхохотался: старый холостяк и бабник молодился из последних сил. Но ведь за версту видно, что он весь сморщенный, как высушенная гроздь винограда, что на его черепе болтаются всего три волосинки.
— Ладно, Боби, — сказал Жилков примирительно, — будь по-твоему. Хозяин просил тебя предупредить, чтобы ты больше не крутился возле Лени. Теперь эта золотая рыбка будет плавать в его водах.
Паликаров застыл на месте.
— Да как он смеет вмешиваться в мои личные дела?! Лени — это моя находка. Я с ней познакомился, я привел ее в компанию!
Воцарилось долгое молчание. Потом Паликаров осторожно спросил:
— А как же Беба?
— Не твоя печаль, старичок, он даст ей полную отставку.
Паликаров углубился в размышления. Наконец он тронул молодого человека за рукав.
— Знаешь, Дамян, в последнее время у меня вертится в голове одна и та же мысль. Насчет тебя.
— Насчет меня? — удивился Жилков.
— По-моему, ты в нашем деле сильно обделен. Работаешь как вол, а получаешь гроши.
Жилков мгновенно спрятал глаза, но Паликаров успел заметить, что попал в самое уязвимое место.
— Ты к чему клонишь, Боби?
— А вот к чему. Мы уж пожили свое. Наша песенка спета. А ты молод, крепок, полон сил. Стоит тебе возглавить наше дело, и все пойдет по-другому, помяни мое слово. Чем ты хуже Даракчиева?
— Хозяин, он тертый калач, — вздохнул Жилков. — Знает все ходы и выходы.
— И я их знаю, не унывай. И тебя всему научу, дело нехитрое. Пойми: сейчас ты получаешь двести, триста левов, а можешь грести золото лопатой. А я тебе стану помогать.
— Да что ты мелешь, Боби? Пока жив хозяин, ни о чем таком и помышлять нельзя. Он нас сотрет в порошок. И не морочь мне голову.
Паликаров огляделся по сторонам.
— Вот именно: пока жив. А вдруг что с ним случится? Скажем, рулевое управление откажет в машине. А то случится сердечный приступ. Все мы под богом ходим...
Девушки, начавшие уже скучать, окликнули своих кавалеров из беседки.
5
Даракчиев медленно спустился в гостиную. Вот теперь можно и развлечься. Он закурил сигарету, открыл бар с внушительным арсеналом самых изысканных напитков. Что же предложить гостям для начала? Пока он раздумывал, рука его машинально потянулась к высокой бутылке коньяка «Метакса».
Он вытащил шесть длинных рюмок, расставил их на столе и налил коньяк. Гостиная наполнилась ароматом зрелого винограда, солнца южных морей. Для себя самого он поставил не рюмку, а хрустальную чашу редкостной красоты. Но не красота привлекала в данном случае Георгия — неизвестный художник выгравировал на стенах чаши весьма фривольную сцену, и когда-то Даракчиев отвалил за эту реликвию полсотни левов. Из рюмок с тех пор Георгий не пил.
Тихо задребезжал звонок. Кто бы мог нагрянуть так неожиданно? Нахмурившись, Даракчиев вышел из гостиной, пересек застекленную веранду и направился к воротам. Следом за ним уже спешил Жилков.
Там, за воротами, стоял почтальон с телеграммой.
— Телеграмма, товарищ Даракчиев.
Пробежав глазами послание, хозяин сунул его в карман.
— Хорошие новости? — робко осведомился Жилков.
— Ничего особенного. От жены. Она приезжает завтра. — Он запер калитку на ключ. — Да, едва не забыл. Приведите-ка собаку и привяжите ее здесь, у ворот, чтобы никто нас сегодня вечером не беспокоил.
Жилков кинулся к сараю, а хозяин обогнул свою дачу, остановился недалеко от беседки и, как счастливый отец семейства, добродушно сказал:
— В гостиную, детки, в гостиную! Коньяк уже искрится в рюмках!
Видимо, Паликаров попросил девушек немного подождать, потому что один отозвался на приглашение. Подойдя к Георгию, он неуверенно начал:
— Слушай, Жора, эта история мне не нравится.
— Говори короче, — оборвал его Даракчиев, не сводя взгляда с беседки, где смутно угадывалась стройная фигурка Лени. — Что же тебе, не нравится?
— Что ты хочешь заграбастать Лени.
Даракчиев повернулся на каблуках и остановил свои холодные серые глаза на Боби Паликарове.
— Буду откровенен, Боби. В последнее время ты суешь свой нос во все дыры. Мало того, что ты живешь припеваючи, хотя бьешь баклуши, ты мне еще и претензии предъявляешь. Не пойми меня превратно. Я еще не решил выкинуть тебя из игры, но кое-что начинает надоедать. Я не благотворительное общество и не богадельня! — Даракчиев поиграл желваками. — Считай, что Лени — наша обычная сделка. Кстати, сколько месяцев ты бездельничаешь? Два? Три? А денежки от меня получаешь. Ну ладно, выбирай, что предпочитаешь потерять — девушку или деньги?
Паликаров отступил. Он позволил себе только спросить:
— Но если тебе — Лени, то, стало быть, Мими — мне?
— И не мечтай! Мими и без тебя не пропадет. У нее найдется кого утешать.
— А как же я?
— Придется тебе в этот раз играть роль человека, который выше презренных земных соблазнов. А теперь не в службу, а в дружбу: сходи в мой кабинет. Там на диване лежит человек. Не бойся, он жив, хотя, возможно, задремал. Пригласи его в гостиную.
— Что за птица? — угрюмо спросил Боби.
— Атанас Средков. Таможенник. С сегодняшнего дня он член нашего консорциума...
Паликаров потоптался на месте, а потом потащился к даче. Даракчиев дождался, когда тот скроется в гостиной, и тогда хлопнул в ладоши:
— Спешите, дети, а то опоздаем! Древняя мудрость гласит: «Чем больше оставил невыпитых рюмок, тем больше будешь кипеть в котле ада». А наши рюмки уже полны напитком, который заставил бы и олимпийских богов забыть свой нектар!
Когда девушки приблизились, он раскланялся с ними и сказал, обращаясь к Лени:
— Я рад, что вы отозвались на мое приглашение. Вы будете цветком, который украсит мой скромный коктейль-парти. — Он ласково улыбнулся. — Заклинаю: не позволяйте никому другому вдыхать аромат этого цветка.
— Вы мне льстите, наверное, — кокетливо ответила девушка.
— Если позволите, я готов польстить и вашей подруге, но только на ушко. — Даракчиев взял Мими под руку, отвел на несколько шагов в сторону и зашептал:
— Ты должна меня выручить, Мими! Сейчас ты увидишь одного человека, которым тебе надо заняться. Зовут его Атанас, он не первой молодости и вряд ли тебе понравится. И все же займись им. Ладно? Обязательно постарайся его расшевелить. За мной не постоит — заплачу щедро.
— Но я думала...
— Мало ли что ты думала, — осадил ее Даракчиев. — Пойми, от тебя зависит многое. Сделаешь? Вот, гляди я, кладу тебе в кармашек сто левов. Это задаток...
Он не стал дожидаться ответа.
— А сейчас вперед! — крикнул он. Обняв девушек за плечи, он повел их к даче.
В гостиной они застали только Паликарова. Но почти одновременно с ними появился и Дамян Жилков, так что в компании не хватало только Бебы и таможенника.
— Ты его позвал, Боби? — спросил Даракчиев.
— Позвал, да он упрямится. Не тащить же его волоком.
— Хорошо! Жилков, ступайте наверх и попросите Бебу примкнуть к нам. Вежливо попросите, вы меня поняли? Она в южной спальне.
Жилков безропотно отправился за Бебой, а хозяин прошел в свой кабинет и вскоре возвратился вместе с таможенником. Средков выглядел таким помятым и жалким, что девушки готовы были прыснуть со смеху.
— Представляю вам моего приятеля, Атанаса Средкова, человека редких душевных качеств, в чем вы сами убедитесь. Надеюсь, он быстро станет и вашим приятелем, и вы его полюбите так же чистосердечно, как люблю его я.
Появились Жилков и Беба. Вернув привычное самообладание, Беба выглядела спокойной, уверенной в себе. Правда, глаза ее слегка покраснели от слез, но никто, кроме Жоржа, этого заметить бы не смог.
Георгий Даракчиев подошел к столу и поднял свою чашу.
— Друзья, — торжественно начал хозяин. — Нас сегодня семеро. — Он закрыл глаза и продекламировал то, что так старательно учил к сегодняшнему вечеру: — «Седьмой ангел вылил чашу свою на воздух, и произошли молнии, громы и голоса, и сделалось великое землетрясение, какого не бывало с тех пор, как люди на земле». — Он помолчал, наслаждаясь произведенным эффектом. — Но пусть вас не пугает древнее пророчество: если оно и оправдается, то только в любви. И потому я пью за любовь! Подымите, ваши рюмки, друзья!
Еще плыл по гостиной серебряный хрустальный звон, а Даракчиев уже успел единым духом осушить свою чашу. И сразу же он застыл, как будто в глубоком раздумье. Казалось, по лицу его промелькнула мгновенная тень удивления. Все смотрели на него, ничего не понимая. Паликаров открыл рот, чтобы что-то спросить, но не успел. Лицо Даракчиева исказила гримаса боли, он зашатался и вдруг упал как подкошенный. Первым пришел в себя Дамян Жилков.
— Ну что стоите?! Инфаркт! — с трудом выговорил он мудреное слово.
Нагнувшись над Даракчиевым, он развязал ему галстук и расстегнул рубашку.
— Я слыхал, помогает искусственное дыхание. Эй ты, — крикнул он Средкову, — иди сюда и делай ему искусственное дыхание! А я побегу за врачом. Живет тут один поблизости. — Он метнулся к двери, и вскоре все услышали, как взревел мотор его машины.
Несмотря на все усилия таможенника, привести Даракчиева в чувство не удалось. Через несколько минут Жилков вернулся с врачом. Если бы положение не было столь серьезным, внешность врача, наверное, вызвала бы всеобщий смех. Это был низкий лысый, не в меру полный человек, облаченный в короткие штаны, рубаху навыпуск и в сандалии на босу ногу — Жилков застал его за работой в саду и даже не дал возможности переодеться. Врач склонился над Даракчиевым, пытаясь нащупать пульс.
— Дайте мне зеркало. Или стекло.
Мими вытащила из своей сумочки зеркальце и подала его дрожащей рукой. Врач подержал зеркало перед ртом пациента, придирчиво осмотрел и покачал головой.
— Где его рюмка?
— Вон она. На ковре у стола, — указал пальцем Жилков.
Врач взял чашу, обнюхал ее и осторожно поставил на стол. Затем выпрямился, почему-то поправил свою рубашку и произнес почти торжественно:
— Он мертв. Цианистый калий. Немедленно вызовите милицию.