Я погасила свет. Потом провела по выключателю краем блузки. Мои отпечатки и так наверняка были в этой квартире повсюду, но я решила, что осторожность в любом случае не помешает. Я сняла с двери цепочку и тщательно протерла металл, пропихивая уголок кардигана внутрь каждого звена. И лишь тогда приоткрыла дверь, вытерла ручку изнутри и выскользнула в коридор.
Немного постояв в том озерце темноты, я аккуратно прикрыла за собой дверь, пока не послышался негромкий щелчок замка. И лишь тогда наконец выдохнула.
Я прошла несколько шагов по коридору в сторону соседской двери и, усевшись на пол, привалилась спиной к стене и подтянула к груди согнутые колени. Тут, на свету, было совсем не так страшно.
Вытащив из сумки книгу, я раскрыла ее на коленях. Читать я не читала – закладка торчала несколькими главами дальше, – но это подобие деятельности придавало мне уверенности. Часы негромко тикали на запястье, отсчитывая секунды. Марни не ждала меня сегодня, так что, скорее всего, не слишком спешила домой. Может, она вообще отправилась пропустить по стаканчику с кем-нибудь из друзей, или по пути домой забежала куда-то захватить навынос что-нибудь к ужину, или решила прогуляться пешком в хорошую погоду. Знать ничего наверняка я не могла, поэтому просто сидела в ожидании.
Однако, несмотря на все это, я остро ощущала, что всего в нескольких метрах от меня за закрытой дверью лежит мертвое тело Чарльза. Я без труда представляла его таким, каким он остался в моей памяти: распростертый на полу, с вывихнутой лодыжкой и свернутой шеей, непоправимо мертвый. Делая вид, что читаю, я на самом деле пыталась разобраться в себе. Я не испытывала ни грусти, ни даже намека на нее. Но и удовлетворения тоже не было. Я вообще ничего не чувствовала.
Я изо всех сил попыталась сделать вид, будто не знаю о том, что он там. Я внушала себе, что не была в их квартире – у меня ведь нет ключа, и, безусловно, я не могла туда войти, даже если бы захотела, – и что, насколько мне известно, Чарльз все так же жив и раздражающе здоров. Я заставляла себя поверить в вещи, которые были заведомой неправдой. Ты уже знаешь, что я это умела. Никакого шума в квартире я не слышала: я дважды позвонила в дверь, но мне никто не открыл, судя по всему, Марни с Чарльзом еще не вернулись, он был на работе, а она еще где-то, в супермаркете, в цветочном магазине, а может, даже в библиотеке. Я ничего не видела, просто сидела в коридоре и читала, ни о чем таком не подозревая.
Нет. Не надо улыбаться. Прекрати. Сейчас же.
Не то чтобы я не догадывалась, почему ты улыбаешься. Но если ты хочешь, чтобы я продолжала, ты должна взглянуть на все это с моей точки зрения. Я приняла необдуманное решение, если его вообще можно назвать решением. Я не рассуждала, не стояла перед выбором. Я просто сделала это. Так что не задумывайся о вещах вроде мотива и умысла, потому что у меня не было ни того ни другого. Это произошло инстинктивно.
А вот какой вопрос тебе стоило бы задать – и, если бы ты внимательно меня слушала, ты бы его задала: жалела ли я в тот момент о чем-нибудь или нет?
Так вот, пока что я не стану на него отвечать.
Если бы ты задала его, я, возможно, и сказала бы тебе правду. Но ты ведь слишком спешила осудить меня, правда?
Не суть важно. На чем мы остановились?
Я пыталась – пусть и подсознательно – снять с себя ответственность, репетируя про себя свою ложь и делая вид, что ничего не случилось.
Я скользила взглядом по открытой странице, механически водя глазами вдоль строчек, но не понимая ни слова, не вникая в смысл текста, бездумно перескакивая с одного абзаца на другой. Я переворачивала страницы и разглядывала формы букв: их изгибы, их костяки, их изломы. Не могу сказать тебе, сколько времени я так просидела, заполняя время бессмысленными предложениями и поглаживая пальцем строчки.
Наконец в конце коридора появилась Марни. На ней был застегнутый наглухо плащ с капюшоном, который она натянула на голову, в руках – тяжелые сумки. Она на ходу порылась в карманах – на свет божий показался бумажный носовой платок, затем оранжевый железнодорожный билет, – а потом подняла голову и увидела меня.
– О, – произнесла она. – Это ты.
Она остановилась в нескольких шагах от двери.
Я поднялась с пола, но осталась стоять на свету.
– Там что, дождь? – спросила я.
– Да, только что начался. – Она сунула платок и билет обратно в карман. – Я не думала, что ты придешь. Давно ждешь?
Я покачала головой и тут же вспомнила про консьержа, с которым поздоровалась, когда входила в дом.
– Около часа, – ответила я. – Меня отпустили с работы пораньше, и у меня с собой была книжка.
– Ты… ты рассчитываешь на ужин? – спросила Марни.
Она подошла к двери и сунула руку в сумку в поисках ключа от квартиры.
Все это время я сохраняла полное спокойствие, мое дыхание было размеренным, пульс стабильно низким. Но тут я почувствовала, как сердце у меня заколотилось, а над верхней губой выступила испарина.
Важно заметить: я совершенно не боялась, что меня поймают, во всяком случае на том этапе. Я отдавала себе отчет в том, что существует крохотная вероятность такого поворота событий, но в своей заносчивости полагала, что сделала все возможное, чтобы сделать это невозможным. Куда больше я боялась реакции Марни. Если уж быть до конца честной, я была в ужасе, рисуя себе различные сценарии своего ближайшего будущего.
– Я не на ужин пришла, – призналась я. – Я… я просто хотела поговорить.
Книга неловко болталась в моей руке, хлопая по бедру.
Марни вздохнула.
– Обожаю эту книгу, – сказала она. – Ты уже дошла до того момента, где…
– Чур не спойлерить! – закричала я.
Издать громкий звук, дать выход хаосу, бушующему внутри меня, было огромным облегчением.
От неожиданности Марни шарахнулась назад.
– Господи, – пробормотала она, – успокойся.
Я набрала полную грудь воздуха – вдох, задержать дыхание, выдох. Сейчас было совсем не время для нервного срыва. Я засмеялась, и собственный смех показался мне странным, каким-то неискренним.
– Послушай, – произнесла она. – Я не уверена, что готова сейчас разговаривать. Но ты можешь войти, и мы можем попробовать. Однако Чарльз приболел, он сейчас дома, в постели, спит, и я ни в коем случае не хочу его тревожить. У него очередная мигрень, и в таком состоянии он очень плохо переносит шум, так что если ты… если я попрошу тебя уйти, ты уйдешь, ладно?
Я кивнула.
Марни повернулась к двери и поднесла ключ к замку. Он со скрежетом вошел в скважину, проникая во все ее пазы и закоулки.
– Я рада тебя видеть, – сказала она. – Хорошо, что ты пришла. Просто…
– Все в порядке, – отозвалась я. – Я понимаю. Все сложно.
– Да. – Она взглянула на меня и улыбнулась. – Именно так. Все сложно. – Она приоткрыла дверь всего на дюйм или два. – И я буду рада, если ты поужинаешь со мной, разумеется. Я хочу, чтобы все опять было как раньше. Ты же моя лучшая подруга. – Она усмехнулась. – Так что – да. Я налью нам вина, приготовлю пасту, и мы сможем поговорить.
– Превосходно, – улыбнулась я, не обращая внимания на едкий ком, застрявший глубоко в горле. – Спасибо. Я и сама рада, что пришла. Я тоже хочу, чтобы все опять было как раньше.
Она толкнула дверь, и я закрыла глаза.
Ну не трусость ли это? Едва Марни повернулась ко мне спиной, я совершенно непроизвольно зажмурилась, потому что была трусихой. Меня до смерти пугала ее реакция. Я, как никто другой, знала, что́ ей предстоит испытать, что́ чувствуешь, когда видишь тело своего мертвого мужа, простертое перед тобой, – и мне было отлично известно, что́ подобное потрясение может сделать с человеком. Оно неумолимо разрастается внутри, пока у тебя не остается иного выбора, кроме как поверить в происшедшее. А потом перерождается в горе, оглушительное, непоправимое. Я знала, что ее сердце будет разбито.
– Чарльз? – произнесла Марни. Потом закричала: – Чарльз?!
Я услышала ее шаги – она бросилась к нему, – потом бухнули об пол выпавшие из ее рук сумки, стукнули о деревянные половицы ее колени.
Я открыла глаза и следом за ней вошла в квартиру, слегка помедлив на пороге.
Он был окончательно и бесповоротно мертв. Даже его кожа изменилась. Она была больше не розово-персиковой, а какой-то изжелта-серой. Марни склонилась над телом мужа и трясла его за плечи. Если бы он был жив, он взвыл бы сейчас от невыносимой боли, ведь его грубо схватили за вывихнутое плечо. Но он был мертв, так что, наверное, это больше не имело никакого значения.
– Что за!.. – закричала я и в этот момент заметила под радиатором шпильку для волос – это была одна из моих, – поэтому немедленно вывалила все содержимое своей сумки на пол. Вещи разлетелись в разные стороны. Книга шлепнулась на пол, мобильный рядом с ней. Я схватила его, набрала номер службы спасения, прижала трубку к уху. – «Скорая»! – закричала я, едва услышав в телефоне чей-то голос, прежде чем на том конце успели что-то сказать. – Мне нужна «скорая»!
– Куда ехать?
Я торопливо продиктовала адрес и добавила:
– Быстрее! Пожалуйста, приезжайте как можно быстрее.
Марни всхлипывала, уткнувшись лбом в грудь Чарльза.
– Он мертв! – прорыдала она. – Джейн! Он мертв!
– Мы думаем, что он мертв! – закричала я в трубку, потому что понятия не имела, что еще говорить и что делать, и с каждым всхлипыванием Марни все успешнее вживаясь в роль. Во всяком случае, моя истерика была вполне натуральной.
– Почему вы так считаете? Опишите мне то, что видите, как можно подробнее. Парамедики уже выехали.
– Марни, с чего ты взя… Он странного цвета, – сказала я. – Желтого. И лежит в неестественной позе. Он упал с лестницы.
Марни снова зарыдала, потом вскинула на меня глаза. Взгляд у нее был безумный и невидящий.
– Скажи им, что мы можем его вернуть! – закричала она и, оторвавшись от Чарльза, положила ладони ему на грудь и начала ритмично давить на нее.