зговоре под предлогом того, что мне нужно снять постельное белье, поскольку с похмелья следить за языком было выше моих сил. А потом, когда мы уже уходили, Эмма посмотрела на ковер у подножия лестницы и ляпнула:
– Ой, глядите, это здесь она бросила твоего мужа умирать! – И закатила глаза.
Шутка получилась мрачной, жестокой и бестактной, но Марни рассмеялась, обезоруженная этой прямотой. И я тоже попыталась выдавить из себя улыбку, наравне со всеми поучаствовать в веселье.
Но в глубине души я отдавала себе отчет в том, что все еще может рассыпаться, что правда может найти меня. Она была рядом, всегда где-то поблизости, на расстоянии вытянутой руки – и никогда не отступала в прошлое.
Глава двадцать восьмая
По утрам было темно, по вечерам тоже, а по ночам еще темнее. Воцарился холод, и с грязно-белесого неба сыпался снег. Деревья стояли без листвы, с голыми ветками, готовыми, казалось, вот-вот обломиться, и воздух был обжигающе морозным. Кожа у меня так пересохла, что постоянно зудела и шелушилась, оставляя мертвые чешуйки на постельном белье, полотенцах и одежде, когда я раздевалась в конце каждого дня.
С самого начала месяца я работала сверхурочно, замещая отпускников: родителей, которые не могли выйти на работу раньше середины января, когда у детей возобновлялись занятия в школе, а также высокое начальство, которое должно было появиться только в конце месяца, потому что начало года – идеальное время для отдыха на Карибах и в большей части Юго-Восточной Азии.
Каждое утро, приходя на работу, я перечитывала письмо Валери и мысленно пыталась придумать ответ. Я жонглировала словами, сочиняя то вежливое послание, убеждавшее ее оставить меня в покое и найти себе другую жертву, то резкое и гневное, бросающее ей вызов, а иногда, еле слышным шепотом, признательное. Но потом начинался рабочий день, и я сознательно отвлекала себя вопросами, решить которые было проще.
Я знаю, это прозвучит глупо, но у меня было ощущение, что она наблюдает за мной. Временами я видела ее, или, по крайней мере, мне казалось, что видела: рядом с моим домом, у меня в офисе, иногда из окна вагона метро, или на платформе, или в следующем вагоне. Короткостриженые женщины бросались мне в глаза повсюду, и я всегда напрягала зрение, пытаясь разглядеть, нет ли у них сзади на шее татуировки.
Я поймала себя на том, что прокручиваю в памяти смерть Чарльза. Но сосредоточиваюсь при этом не на своих чувствах: волне адреналина, предвкушении, облегчении, – а трезво пытаюсь просчитать, не всплывут ли где-нибудь какие-нибудь улики. Отпечатков пальцев не было. Свидетелей тоже. Равно как и подозрений – ни у кого, кроме Валери. Даже тела больше не было, оно гнило в могиле в шести футах под землей.
Меня швыряло от абсолютной уверенности – нечему там всплывать, Валери в конце концов оставит меня в покое – к острой панике. Но должна признать, что страх становился все сильнее и сильнее. В глубине души у меня поселилась уверенность, что в конце концов она найдет ту зацепку, которая позволит ей доказать мою причастность.
Я ответила на ее имейл в конце месяца. Это была пятница. Я должна была идти к Марни, но в понедельник она позвонила мне и сказала, что ее пригласили на открытие нового ресторана, поэтому наши планы придется перенести на следующую неделю. Я засиделась на рабочем месте допоздна, а когда вся работа была переделана – совсем вся, даже задачи, которые я многие месяцы откладывала в долгий ящик, – я открыла письмо Валери.
«Прошу прощения, – написала я, – за то, что так долго не отвечала. Но спасибо за извинения».
Что скажешь? По-твоему, это было слишком льстиво? Я хотела ей понравиться.
«Меня беспокоит, – продолжала я, – что вы одержимы нами, хотя на самом деле мы не стоим того, чтобы вы тратили на нас свое время».
Совершенно очевидно было, что ее интерес к нам носит более чем академический характер.
«Ничего нового вы не узнаете, – написала я. – Мой муж погиб в результате трагического несчастного случая. То же самое относится и к Чарльзу, который, как вам известно, был мужем моей лучшей подруги. Ужасное, чудовищное совпадение, но и только. Я надеюсь, что разъяснять вам это к настоящему моменту уже не требуется».
Но особых надежд я не питала.
«Я уверена, что ваше расследование привело вас именно к такому заключению. Так что, вероятно, моя просьба будет излишней, но я была бы вам крайне признательна, если бы вы прекратили свое расследование и больше ничего о нас не писали, потому что нам обеим совершенно необходимо найти способ вернуться к нормальной жизни».
Едва я успела нажать кнопку «Отправить», как пришел ответ.
«Давайте встретимся», – написала она.
«Нет, спасибо», – написала я.
«У меня есть кое-что, что вас заинтересует».
«Думаю, это маловероятно, – ответила я. – Но расскажите мне, что это такое, и я подумаю».
Я обвела взглядом безлюдный офис. Было уже почти девять вечера, и все остальные давным-давно разошлись по домам. Я слегка потрясла телефон, как будто ожидала, что оттуда вывалится новое сообщение. Но в папке «Входящие» по-прежнему было пусто. Я принялась водить большим пальцем по экрану телефона, снова и снова обновляя почту. Потом, оставив его с включенным экраном на тумбочке в офисной кухне, тщательно вымыла кружку. Я держала его в руке, пока отключала компьютер. Потом выключила мобильный и немедленно включила снова, после того как надела пальто, будто за это время что-то могло случиться. Я держала его перед собой в руке всю дорогу к выходу из здания и пока шла к станции.
Спать я в ту ночь улеглась, положив трубку рядом с собой на подушку и включив звук на максимум. Я подскакивала от каждого сообщения, которых оказалось на удивление много: автоматическое обновление статусов по жалобам клиентов, пришедшее поздно ночью, имейлы от магазинов, заполучивших мои данные без моего согласия, оповещение об изменениях в работе общественного транспорта на следующий день.
Ответа от Валери не было.
Я все ждала и ждала, но, видимо, в конце концов все-таки уснула, потому что следующее, что я помню, – это звонок будильника; пора было вставать и ехать к матери. Дальше все происходило как обычно: поход в туалет, душ, сборы. Именно тогда, разумеется, и пришло письмо от Валери.
Я обнаружила его, когда десятью минутами позже вернулась в спальню, завернутая в полотенце и с тюрбаном на голове. И принялась читать, стараясь сохранять хладнокровие.
«Что-то произошло за неделю до того, – писала она. – Не знаю, что именно. Но ваши соседки (очень, кстати, компанейские девушки) выходили из дому после полуночи, направляясь в клуб, и видели, как вы откуда-то возвращались. Они сказали, что на вас нитки сухой не было и лицо у вас было такое, как будто вы плакали. Ни для кого не секрет, что по пятницам вы всегда ходили в гости к Марни с Чарльзом. Девушки сказали, что обычно вы возвращались около одиннадцати. Так что же произошло в ту пятницу?»
– Ничего, – произнесла я вслух. И тут же выругалась: – Черт!
Я понимала, что нужно ответить: молчание могло быть неверно истолковано. Но я не знала, что написать. Признаваться в нашей ссоре нельзя, поскольку в этом случае у меня сразу возникал мотив. И меня пугало не только содержание письма, но и сам способ получения информации или так называемых улик. Валери побывала у меня в доме. Прямо под дверями моей квартиры. Она разговаривала с моими соседками.
Я опустилась на кровать, и полотенце, намотанное вокруг головы, развязалось. С мокрых волос по спине потекли холодные капли.
«Плакала? – написала я. – Нет. Но девушкам могло так показаться, ведь я действительно промокла до нитки. В тот вечер я решила прогуляться пешком от квартиры друзей до дому. Потому и пришла намного позднее и вся вымокшая. И ничего более».
Я нажала кнопку «Отправить».
Не надо так на меня смотреть. Это невежливо. Разве ты не знаешь, что есть люди, которые в самом деле любят гулять под дождем? Это освежает. И позволяет быть ближе к природе.
Валери ничего не ответила.
Я несколько раз перечитала ее вчерашние сообщения и щелкнула по ссылке в подписи одного из них. Она привела меня прямо на ее сайт. А там, набранные все теми же большими кроваво-красными буквами, рдели слова:
ТЕРПЕНИЕ. ЭТО ЕЩЕ НЕ ВСЕ.
Глава двадцать девятая
Наступил и прошел февраль, а Валери больше не объявлялась, и новых публикаций на ее сайте тоже больше не было. Я по-прежнему работала все светлое время суток и, даже когда часы перевели вперед, не видела солнца. В тот месяц я практически ни с кем не общалась, если не считать Марни. Она готовила для меня, как это было у нас заведено, и рассказывала о своей беременности, о том, что ощущает физически: растущий не по дням, а по часам живот, все эти боли, тут кольнет, там потянет, – и эмоционально: груз ответственности за новую жизнь.
– Так странно быть здесь без Чарльза, – говорила она каждый раз, когда мы встречались. – Я прямо-таки ощущаю его присутствие. Иногда даже чувствую его запах: будто пахнет лосьоном после бритья и вдруг повеет этим типично мужским, чуть мускусным ароматом, который всегда напоминает мне о Чарльзе. Но сейчас для меня главное, – неизменно добавляла она, – сосредоточиться на будущем. – Марни рассказывала мне о новых возможностях: ей прислали детские тарелочки на присосках, которые крепились к столу, и она подумывала, не завести ли на сайте рубрику с рецептами для детей. – Не могу же я все время упиваться своим горем, – повторяла она. – Я должна построить новую жизнь для себя и для ребенка.
Она частенько заводила речь о ближайшем будущем и о более дальних перспективах, о том, как может сложиться ее жизнь без Чарльза. И порой казалось, забывала отвести место в этом будущем для меня. Я считала своим долгом напомнить ей о себе.
– Я могла бы пожить с тобой какое-то время, – предложила я.
– О, это очень мило с твоей стороны, – отозвалась она. – Но, думаю, это излишне.