Я погасила лампу и в призрачном свете телефона принялась пролистывать на экране новые фото Валери. Она выложила фотографию, на которой они с соседкой по квартире держали в руках стаканы с неестественного цвета коктейлями в каком-то многолюдном ресторане, и еще одну, с заходящим солнцем, снятую с ее балкона. Было там и невероятное видео: Валери отплясывает в компании пятерых человек, собравшихся в круг. Подпись гласила, что они готовятся к какому-то выступлению, намеченному на лето.
Я поставила будильник и велела себе держать хвост пистолетом и ничего не бояться. Потому что я найду способ положить всему этому конец.
Глава тридцать третья
На следующий день я с самого утра снова поехала в больницу. Мне не терпелось увидеть Марни и Одри. На входе в родильное отделение я спросила, где они лежат, и меня отправили в палату в другом конце коридора. Я подошла к кровати номер семь, как мне было сказано, и обнаружила, что она скрыта тонкой голубой шторкой. Найдя щелку, я немного ее приоткрыла и сунула туда нос.
– Можно? – спросила я.
– Заходи, – отозвалась Марни.
Она сидела в постели, до пояса укрытая одеялом. Ее рыжие волосы были собраны в гульку на макушке. На ней была голубая больничная сорочка, и, со своим нежным, чуть припухшим лицом и ясными лучистыми глазами, Марни показалась мне невыразимо прекрасной.
– Доброе утро, – сказала я, примостившись в изножье кровати.
Матрас под моим весом немедленно просел.
– Ну-ка, кто это такой пришел нас навестить? – пропела Марни тоненьким, каким-то кукольным голоском, глядя не на меня, а на малышку, которую прижимала к груди. Она развернула Одри ко мне, чтобы я могла полюбоваться складочками на ее крохотных щечках, слегка помятым со сна личиком и ротиком, который открывался. – Кто это, а? – пропищала Марни.
– Доброе утро, Одри, – произнесла я.
– Привет, тетя Джейн, – все тем же писклявым голоском отозвалась Марни.
– Ну, как вы спали? – поинтересовалась я.
– Не очень хорошо, – ответила она. – Но ничего страшного, это нормально.
Она улыбнулась и снова прижала малышку к груди – легким движением, ни на мгновение не прекращая поддерживать головку, но при этом ловко ее поворачивая.
– Ты сама-то как себя чувствуешь? – спросила я.
– Так себе, – призналась она. – Все болит, но это было ожидаемо. И я счастлива. Все прекрасно.
– А как дела у нашей новорожденной? – Я потянулась к малышке, и моя рука замерла в нескольких дюймах от нее.
– Она – само совершенство, – ответила Марни.
– Я знаю, – улыбнулась я.
– Да, кстати, – сказала она, – хотела тебе сказать, пока не забыла: это немного странно, но я получила сообщение от той журналистки. Ну, помнишь ее? От той самой. Она оставила его вчера вечером.
Интересно, что в тот момент было написано на моем лице? Могу лишь сказать, что рука, которую я держала вытянутой, не дрогнула. Я почувствовала, как к горлу подступает тошнота, и поспешно сделала вид, что икаю, чтобы не выдать себя.
– Она опять объявилась? – спросила я.
– Она оставила мне сообщение.
– И мне тоже, – сказала я.
В палате вдруг резко похолодало. Волоски на моих руках встали дыбом, несмотря на то что я была в кофте. Я стиснула зубы, чтобы не стучали. Но Марни едва ли заметила во мне какую-то перемену. Она была всецело сосредоточена на Одри: белая хлопчатобумажная шапочка сползла той на глаза.
– Чего она хотела? – выдавила я.
Дурнота ощущалась не только в животе и в горле, но и в костях, и в мышцах тоже. Она была как волна, вздымающаяся в каждой клеточке моего тела.
– Понятия не имею, – хмыкнула Марни, поправляя шапочку на головенке Одри.
– То есть как это? – опешила я.
– Ты знаешь, – сказала она, – я не хочу о ней думать. Она неприятная женщина, а у меня сейчас в жизни масса приятных вещей. Не хватало только еще тратить на нее душевные силы.
– Ты ей не перезванивала? – спросила я.
Марни вскинула на меня глаза:
– Я даже сообщение заметила только сегодня утром. Вообще-то, я решила, что оно от моей матери. Иначе я и слушать бы его не стала.
– И?.. – не отступалась я.
Она стянула шапочку с головы Одри и смяла ее в кулаке.
– У нее слишком маленькая головка, – вздохнула она.
– Марни, – не сдержалась я, – да посмотри же ты на меня! Что там было? В том сообщении? Она что-то раскопала? Она по-прежнему занимается расследованием?
– Господи, Джейн… – Марни бросила в меня шапочкой, и та спланировала на голубое покрывало между нами.
– Что? – спросила я. – Неужели тебе не хочется знать, собирается она писать про нас снова или нет? Мне совершенно не улыбается перспектива опять попасть на этот ее чертов сайт, в особенности после того, что она написала в прошлый раз. А тебе? Неужели тебе совершенно все равно?
– Тебе нужно успокоиться, – сказала она. – Здесь неподходящее место. И вообще, что ты так из-за этого переживаешь? Ну подумаешь, какая-то журналистка пытается что-то раскопать. Если ей так хочется попусту тратить свое время – ради бога, пусть. Все равно она ничего не найдет, так что какое нам дело до того, чем она занимается.
Одри захныкала.
– О, нет-нет-нет, – заворковала Марни. – Так не пойдет. А ну-ка.
Она приподняла маленькое скрюченное тельце Одри, и я наконец-то выдохнула.
В том сообщении не могло быть ничего существенного. Никаких откровений, никаких улик, никаких разоблачений. В противном случае наш разговор с самого начала принял бы иной тон. Потому что Марни была не из тех, кто способен хранить какой-то секрет. Она была не из тех, кто копит все внутри себя до тех пор, пока не взорвется. Если бы она хотела что-то мне сказать, она бы сказала.
Но я позволила панике затмить мой разум и невольно подняла бурю в стакане воды, неосмотрительно продемонстрировав Марни свой страх. Я исходила из того, что она тоже напугана назойливостью Валери. Однако моя подруга не знала, что у меня есть веская причина бояться всех этих статей, сообщений и пристального внимания. Я самонадеянно подразумевала, что она по-прежнему знает и чувствует все то же самое, что знаю и чувствую я, и что все возникающие между нами недомолвки быстро устраняются, но, конечно, это больше не было и не могло быть правдой.
Нужно было вернуть разговор в мирное русло, скрыть свою тревогу, потому что недоумение Марни было совершенно справедливым.
– С ней все в порядке? – кивнула я на малышку.
Меня пугал зловещий контраст между правдой, которую могла обнаружить Марни, и этим крохотным островком полной безмятежности, со всех сторон отгороженным от мира голубыми шторками.
– Думаю, да. – И Марни снова прижала к себе Одри.
Она выудила из своего рюкзака, который был набит свернутыми комбинезончиками и умилительными носочками, еще одну крошечную шапочку и натянула ее на голову Одри.
– Прости, – сказала я. – Ты права. Нужно просто не обращать на нее внимания. В конце концов это ей надоест.
– Именно так, – согласилась Марни.
Явилась акушерка, чтобы осмотреть Одри, проверить ее слух и еще раз взвесить, перед тем как официально отпустить в большой мир за пределами больничных стен. Акушерка на сей раз была другая, не вчерашняя, а постарше, но тоже улыбчивая, по-матерински основательная, излучающая спокойную уверенность и теплоту. Я была благодарна ей за вмешательство.
– Ну и как вы будете добираться домой? – поинтересовалась она, остановив взгляд по очереди на каждой из нашей троицы.
– Я собиралась вызвать такси, – ответила я. – Вызывать прямо сейчас?
– Автокресло у вас есть? – спросила она.
Я кивнула на кресло-переноску, стоявшее в углу палаты.
– Отлично, – сказала акушерка. – Тогда вы готовы к выписке. – Она пощекотала Одри за пятку. – Ну, кто у нас тут самая счастливая маленькая сосисочка, которая сейчас поедет домой с двумя такими замечательными мамочками?
Я не стала ее поправлять.
– Джейн, – сказала Марни, когда мы ждали такси перед входом в больницу, – можно задать тебе один вопрос?
Она дрожала в своем летнем платье, несмотря на солнце.
– Конечно, какой угодно, – отозвалась я.
Одри, уже пристегнутая к своему креслицу и закутанная в одеяльца, захныкала, а потом чихнула.
– Ты сегодня сама не своя, – сказала она. – Тебя что-то расстроило?
– Со мной все в полном порядке, – заверила ее я.
– Это из-за той журналистки? – не отступала она. – Из-за ее сообщения?
Перед главным входом, пронзительно завывая, затормозила «скорая».
– Джейн! – потеряла терпение Марни.
– Что? – пробормотала я. – Что ты сказала?
Сирены смолкли. Из задка «скорой» спустили складные носилки на колесиках, и два парамедика в зеленом в сопровождении врача в голубом бегом покатили их внутрь.
– Ты все еще переживаешь из-за той журналистки?
– Может быть, – призналась я.
Марни вздохнула:
– Я это понимаю. Но мне в каком-то смысле еще хуже. Она обвела меня вокруг пальца. Когда мы с ней тогда встретились, я думала, что она нормальная. Она даже показалась мне милой. И очень красивой. Она изображала из себя добрую и сострадательную. Я действительно думала, что могу ей доверять. Но все это было притворством, верно? Так что я хорошо усвоила урок. Да, это мерзко, когда тебя обвиняют в таких вещах, – я знаю, каково это, не забывай, – но пойми, теперь она просто ноль, пустое место.
Я кивнула с видом полного понимания, как будто была согласна с ее логикой и тоже расстроена ложным обвинением.
– Или дело не в этом? – спросила Марни. – Она еще что-то сказала? В своем сообщении? Ты из-за этого дергаешься?
Я покачала головой.
– Что она тебе наплела? – не отступала Марни.
Я некоторое время молчала, подыскивая безопасный ответ.
– Думаю, она сказала мне в точности то же самое, что и тебе, – произнесла я наконец.
– Я прослушала только самое начало, – пояснила Марни. – И стерла сообщение сразу же, как только поняла, от кого оно. Но что там было? Что она наговорила?