Андрич подошел к окну и стоял, глядя за реку.
— Я не стану осведомителем.
Но он не все еще сказал — Рикмен был уверен. Он ждал, и после короткой паузы Андрич продолжил:
— Я, возможно, мог бы переговорить с людьми. Разъяснить то, что вы сказали мне. Если они пойдут навстречу, очень хорошо. Если же нет… — Теперь он пожал плечами, и у Рикмена, смотревшего на его спину, сложилось впечатление, что хорошо сшитый пиджак скрывает впечатляющую мускулатуру.
— Звучит разумно. — Он ощущал, что Андрич все еще колебался, и знал, что попытка убеждать его дальше может только подтолкнуть к безоговорочному отказу.
Немного погодя Андрич глубоко вздохнул и спросил:
— Чего вы хотите?
— София Хабиб, девушка, которая была убита. Нам известно, что она не проживала в предписанном ей общежитии. Нам нужно знать почему.
— А вы видели эти общежития? — спросил Андрич.
Рикмен постарался скрыть улыбку:
— Вопреки тому, что показывают по телевизору, инспектор-детектив крайне редко выезжает на бытовые вызовы.
Андрич отвернулся от окна вполоборота, держа руку в кармане брюк, вежливый и безразличный.
— Буду откровенен. В большинстве случаев дома, отведенные под временное жилье, переполнены. Там сыро, грязно, а для девушки может быть и небезопасно. — В ответ на вопросительный взгляд Рикмена он пояснил: — На каждую одинокую женщину, прибывающую в вашу страну в поисках убежища, приходится двадцать мужчин. Некоторые из этих мужчин… — плохие люди. Другие… — Он вытащил руку из кармана и поднял ее, пытаясь подобрать слово. — Голодные? А она одна-одинешенька. Что она может сделать, чтобы защитить себя?
— Ладно, — сказал Рикмен, чувствуя, что сейчас он хоть чего-то достиг. — Я понимаю, почему она могла не захотеть остаться на месте. Но нам нужно знать, куда она отправилась. Кто ее приютил. Кто отправил ее на панель.
Андрич только молча кивал.
— К тому же ее пособие получали каждую неделю, но не она, насколько мы выяснили.
— А вот это уже опасно, — нахмурился Андрич.
— Вам что-то известно? — спросил Рикмен резче, чем хотел бы.
Андрич улыбнулся:
— Я этого не говорил. Но там, где деньги, там и риск.
— Мне нужно только имя.
Андрич наклонил голову:
— Я попытаюсь, но ничего не обещаю.
Глава 25
Следствие шло своим чередом, но до раскрытия преступления было еще далеко. Еще четыре смерти, враждебность со всех сторон: местной общественности, иммигрантского сообщества и прессы. Рикмен возглавлял расследование особо тяжкого преступления — и никаких успехов. Моральный дух команды упал. Это слышалось в раздраженных диалогах и вялых ответах на телефонные звонки. Это было понятно по задержкам в сдаче рапортов и в появлении на совещаниях мужчин в помятом и растрепанном виде. Женщины скрывали круги под глазами тенями, а бледность румянами. Нельзя только было скрыть тот факт, что задор и энергия начальной стадии расследования иссякли, и людей засосала изнурительная рутина долгого следствия, Ведущего пока в никуда.
Финансовая служба прикрыла начисление сверхурочных. Подразделение уже исчерпало бюджет, и любые работы сверх лимита времени могли теперь выполняться только за оклад.
Кто-то записал региональные новости на Би-би-си и Ай-ти-ви, и, когда люди собрались в отделе на вечернее совещание, все расселись вокруг телевизора с кружками кофе в руках.
Один сюжет был о продаже фейерверков несовершеннолетним. Двенадцатилетний мальчишка в центре города заходил в один магазин за другим, и только в двух ему отказали. Из остальных он выходил с полным пакетом.
Другая студия показала репортаж о нападениях на дома иммигрантов. Со времени, когда было обнаружено тело Софии, произошло уже двадцать инцидентов: разбивали окна камнями, в прорези почтовых ящиков заталкивали отбросы и экскременты, забрасывали в квартиры петарды. Появились и встречные иски от местных жителей к иммигрантской молодежи, терроризировавшей детей на автобусных остановках и в парках.
Было показано интервью с директором начальной Римской католической школы, запретившим празднование Хэллоуина в своей школе: директор объявил праздник пережитком языческих ритуалов и сокрушался о падении нравов и забвении христианских идеалов. На его заявление окружающие ответили ироническими возгласами. Журналист попытался перевести все в шутку, но директор стойко придерживался своих высоких моральных принципов. «У нас христианская школа, — говорил он, — и мы проводим христианский фестиваль на День Всех Святых. Те же, кто восхваляет силы зла, столкнутся со страшными последствиями».
— Вот черт! — удивился Фостер. — Да им не полиция нужна, а Баффи — истребительница кровавых вампиров.
В комнате раздался смех — впервые за долгое время.
Рикмен ощутил подавленность и раздражение команды, когда прибыл на совещание. Группа опроса отработала на участке три часа, с пяти до восьми вечера — лучшее время, чтобы застать людей дома. Их встречали с безразличием, если не с откровенной враждебностью.
— Считай, тебе повезло, если хотя бы один из трех этих педиков уделит тебе время, — ворчал Танстолл.
— Хуже нет, чем работать с этими иммигрантами, — поддержал еще кто-то.
— Возможно, нам это поможет, — сказал Рикмен и передал пленку через комнату в угол, где была установлена аппаратура. Фостер вынул запись региональных новостей и поставил новую кассету.
Запись была сделана в этот же день, чуть раньше. На экране — лазурно-голубое небо над многоквартирным домом, затем переход, и крупным планом — черная от копоти дверь и окно квартиры с балконом, где погибли четверо мужчин. Голос за кадром рассказывает о преступлении, потом объектив камеры опускается вниз, на репортера, стройную темноволосую женщину в красном костюме.
— Рядом со мной, — говорит она, — находится Мирко Андрич, представитель общины беженцев. — Она немного повернулась, и камера отъехала, чтобы включить в кадр высокую элегантную фигуру Андрича. — Мистер Андрич, вы серб из Хорватии, и вам по собственному опыту знакомы подобные случаи, когда застарелая неприязнь между соседями перерастает в акты жестокого насилия.
— Если все время помнить о зле и ненависти, то это пользы не принесет, — начал он. — Мы все схожи…
Она перебила его:
— Вы приехали в Великобританию, пережив личную трагедию, — ваша семья была уничтожена во время войны. Что вы чувствуете сейчас, когда вас и ваших друзей по несчастью называют паразитами, стремящимися поживиться на системе помощи беженцам?
Он взглянул на нее, явно оскорбленный вопросом:
— До сих пор мне такого никто не говорил. — Голос у него был на удивление спокойным.
Женщина не нашла что сказать, а он использовал эту возможность и продолжил:
— Я сам зарабатываю себе на жизнь. Я уже объяснял это. Но я считаю важным сказать людям следующее. Моя семья погибла в Балканской войне. Ваша страна предоставила мне кров и пищу. Дала надежду, которой у меня уже не было. И я всегда буду за это признателен.
Не получив ответа, которого добивалась, репортер задала следующий вопрос:
— Пятеро человек погибли в столкновениях на расовой почве — вас это не тревожит?
— Конечно тревожит. Но я считаю, что еще слишком рано кого-то обвинять, — ответил он. — В Соединенном Королевстве человек считается невиновным, пока не будет доказано обратное, ведь так?
Рикмен улыбнулся про себя. Андрич удачно изобразил простачка, поставив журналистку на место.
Но она еще не сдалась и предприняла последнюю попытку:
— Что вы думаете о действиях полиции в данной ситуации?
Все дружно затаили дыхание возле телевизора, а кто-то даже охнул.
Андрич ответил не сразу. Подумав, он сказал:
— Я считаю, кто бы ни совершил эти преступления, он страшный, безнравственный человек, и полиции приходится нелегко, поскольку убийца хитер и коварен. Но я уверен, что полиция делает все возможное, чтобы найти и задержать его.
— То есть вы верите, что все эти убийства взаимосвязаны, — ухватилась она за высказанное Мирко допущение.
Он пожал плечами:
— Кто знает? Но я совершенно уверен, что невозможно раскрыть преступление, если мы не поможем полиции. Мы все — иммигранты, жители Ливерпуля, работники телевидения и радио, журналисты.
Пошел следующий информационный сюжет, и Фостер нажал «стоп» на пульте.
— Комментарии? — спросил Рикмен.
— Потребуется кое-что большее, чем добрые слова Андрича, чтобы удержать ситуацию под контролем в воскресную ночь, — сказал Фостер.
Воскресенье, на которое попадал Хэллоуин, обещало стать тяжелым. Веселье праздничной «Ночи озорства» давно сменилось разрушительной вакханалией. Правила нормального поведения отметались, и полиция не успевала реагировать на случаи мелкого вандализма и антисоциальное поведение. В 2003 году особо мощные петарды использовались для подрыва автомобилей, телефонных будок и даже полицейских участков. Правда, после нескольких недель, когда город жил как в осаде, жизнь постепенно вернулась в нормальное русло. Но, поскольку расовая напряженность в городе резко возросла, темные личности могли легко использовать эту возможность для организации новых нападений.
— Потребуются дополнительные силы для патрулирования в вероятных очагах напряженности, и не на одну ночь…
— Они получат сверхурочные, босс? — вылез Танстолл.
У Рикмена дернулся уголок рта.
— Что это ты заговорил про переработку, Танстолл? Изнываешь от скуки на расследовании особо важного дела? Предпочитаешь снова влезть в униформу?
— Нет, нет, босс, — залепетал Танстолл. — Это просто… праздное типа любопытство.
Рикмен продолжил:
— Школы устраивают дискотеки и другие мероприятия, и мы категорически не рекомендуем «Трик-о-трит», если за детьми нет пристального надзора. Появились слухи об отравлениях шоколадом и сладостями.
— Зачем мешать естественному отбору? — проворчал Фостер.
— Что?
Смешки затихли, толком и не начавшись.