— Что ты ответил?
— А я спросил ее, был ли я прав.
— И что?
— Они обнаружили кровоподтеки, трещины в ребрах. И… ожоги. — Рикмен с трудом выдавил из себя последнее слово.
Грейс выдохнула:
— Где он сейчас?
— В интернате для детей из неблагополучных семей. До тех пор пока социальная служба не выполнит все формальности.
— Ты правильно поступил, Джефф.
— Да, — сказал он, вспомнив мать Минки, ее суету, какую-то бестолковую любовь к своим сыновьям. Он представил ее рано состарившееся лицо — оно стало меняться, пока не стало похоже на фотографию его собственной матери, неуверенно улыбающейся в объектив камеры. — Да, — повторил он. — Думаю, что правильно.
Она взяла его руки в свои:
— Ты спас его, Джефф.
— Ну да. Джефф Рикмен — супергерой. — Он горько улыбнулся.
Может, мальчишка выжил бы и без его вмешательства, но Рикмен помнил себя в десять лет и не мог забыть, как страстно желал, чтобы кто-нибудь спас его.
На какое-то время они умолкли, каждый наедине со своими собственными мыслями. Но Рикмен еще не закончил: он должен рассказать ей о Джордане и о своем соучастии в смерти Софии.
Ему бы не следовало этого делать — ведь это часть полицейского расследования, — но все так переплетено с его прошлым, а Грейс должна знать о нем все, даже самое плохое. Через несколько минут он решился:
— Грейс… — «Господи, как же трудно произнести!» — Это еще не все.
— Что?!
Ему показалось, что он видит ужас в ее глазах.
— Я думаю, что, возможно, София погибла из-за меня.
Она посмотрела ему в лицо и судорожно сжала его руку.
— Помнишь, я рассказывал о стычке с Джорданом? — Она кивнула. — Все было не совсем так. Пару месяцев назад я был на совещании в Главном управлении. Ты работала в госпитале, поэтому я решил задержаться и провести время в спортзале. Был уже двенадцатый час ночи, когда я оттуда вышел. Было тепло, ты помнишь, поэтому в машине я опустил стекла. Доехал до англиканского собора… — Он сделал паузу, глядя на остывшую золу в камине. — И услышал крики.
… У нее из носа текла кровь. Она кричала, умоляла Джордана:
— Прости меня! Я буду послушной, Лекс, клянусь!
Рикмен выпалил:
— Полиция! Отпусти ее!
Джордан, держа Дезире за запястье, глянул через плечо. Затем размахнулся и изо всей силы ударил кулаком ей в лицо — верхняя губа лопнула, и кровь брызнула струей. Рикмен увидел капли, черные в розоватом свете уличных фонарей, обрызгавшие стену дома и светлые ботинки Джордана.
Рикмен закрыл глаза от этих воспоминаний.
— Я представился как офицер полиции, а он ударил ее кулаком в лицо со всей силы. — Он посмотрел на Грейс, и она увидела в его глазах гнев и изумление. — Я был уже совсем близко. Джордан видел меня. Он знал, кто я такой. Но его это не остановило. Ему было мало того, что он изуродовал ей лицо. Она испачкала ему кровью ботинки, и это его взбесило. Он стащил ботинок и треснул ее каблуком по голове. Она рыдала, пыталась закрыться свободной рукой. Я подбежал к нему, когда он изо всех сил ударил ее во второй раз.
— Джефф, эта девушка была София? — спросила Грейс.
— Нет… — Он вдруг смутился. — Боже, я только сейчас понял, что даже не знаю ее настоящего имени. На панели она называет себя Дезире.
— Тогда я не понимаю, почему…
— Я не сдержался, Грейс. Я вышел из себя. Я готов был его убить. Если б Дезире не оттащила, то, наверно, и убил бы. Мои руки были все в крови. Он… — Рикмен уставился куда-то в пустоту.
Джордан молил о пощаде, его лицо превратилось в кровавое месиво. Рикмен желал тогда смерти сутенера, но для него самого это стало бы концом службы.
— Ты не должен был так поступать, — сказала потрясенная Грейс.
— Знаю. Я думал об этом все время. Меня тогда как заклинило — унижения детства, отец, воспоминания о том, что он вытворял с матерью. — Он покачал головой. — Я не могу ни объяснить себе этого, ни простить.
— Думаешь, Джордан убил Софию из… мести?
— Девушка, которую… — Он запнулся. — Я чуть было не сказал «защитил». Так вот, Дезире присматривала за Софией. Полагаю, они были подругами.
Грейс прищурилась:
— Боже правый! Получается, таким жутким способом он отомстил и тебе, и девушке? Да нет, Джефф, здесь должна быть какая-то другая причина.
— Хотелось бы, чтоб была.
— Почему же ты раньше мне этого не рассказал? — В ее вопросе не было упрека, только беспокойство за него.
Он посмотрел на свои руки:
— Мне было жутко стыдно, Грейс. Я и не знал, что во мне столько ненависти.
«Неправда, Рикмен, знал, — подумал он. — Ты все еще неискренен с ней. Ты ненавидел отца так, что у тебя в глазах темнело. И будь ты на пару стоунов тяжелее и на год-два постарше, ты бы убил его, а не гнал по улице».
— О господи, — сказала Грейс. — Никак не могла понять, как я не заметила, что ты в таком состоянии вернулся домой. А теперь вспомнила: это было в ту ночь, когда ты вроде бы пьянствовал где-то с Ли Фостером.
Рикмен виновато повесил голову.
… Фостер оглядел стоящего на пороге Рикмена и, как всегда подшучивая, сказал:
— Надеюсь, что тот парень выглядит еще хуже.
Рикмен был почти невменяем. Фостер втащил его в квартиру, загнал под душ, кинул одежду в стиральную машину, позвонил Грейс и выдал ей только что состряпанное алиби…
— Он объяснил мне, что вы прошлись по пивнушкам и порядком надрались, — сказала Грейс и, осознав теперь второе значение слова, добавила: — Его, наверно, позабавил собственный каламбур. Это случилось, когда ты подал документы на звание старшего инспектора. Предположительно, вы должны были отмечать это событие. Он еще пошутил: «Старшим инспектором не быть, если как следует не обмыть».
Рикмен не мог смотреть ей в глаза:
— Прости, Грейс.
— Джордан не подавал жалобу?
— Для него бы это означало сотрудничество с полицией, — ответил Рикмен. — Но такие, как Джордан, всегда ищут способ расквитаться.
— Джефф, ты должен доложить об этом.
— Я так и сделаю. Утром я поговорю с Хинчклифом. Я… я просто должен был рассказать тебе. Первой.
Это было правильное решение. Всю жизнь Рикмен руководствовался природным чутьем, и оно его не подводило. Лишь иногда приходилось поступать в соответствии с целесообразностью. Грейс же заставила его думать по-другому. За годы их знакомства он обнаружил перемены в себе самом. Он понял, что можно быть твердым, не становясь при этом жестким.
А сейчас она опустилась к нему на колени. Ее пальцы нежно касались шрамов на его лице: вот тонкая серебристая нить, рассекающая бровь, а это — рубец на подбородке от запущенной в него отцом пепельницы за какой-то уже забытый проступок.
— Джефф… — прошептала она, целуя его. — Джефф…
Глава 33
Будильник прозвенел в семь утра. Грейс застонала и перевернулась, обняла Рикмена и. прижалась к его спине.
— Не уходи, — пробормотала она с закрытыми глазами.
— Я должен, — сказал Рикмен, целуя ее руку и ослабляя объятия.
— Я напишу тебе освобождение, — сказала Грейс, важно нахмурившись. — Я же врач — имею право.
Он рассмеялся, поинтересовавшись, что же за болезнь должна была скрутить его за ночь, чтобы ему был прописан постельный режим.
— Мои диагнозы известны неразборчивостью почерка, — подольщалась она. — Никто и не узнает, что у тебя болит.
— И что же будет написано в графе «заболевание»? — Ему было любопытно, что она придумала.
— Сезонно обусловленный пароксизм капилляров периферийных сосудов.
— То есть?
— Это когда ноги мерзнут. Я вылечу.
— Ну разве что… — вздохнул он, обходя кровать и направляясь в ванную. — Но на сегодня у меня запланировано покаяние.
Грейс откинула с глаз волосы и села, окончательно проснувшись.
— Господи, прости, Джефф. Я уснула и все забыла.
Он нагнулся и поцеловал ее:
— Не переживай — я помню.
— Я приготовлю завтрак, — засуетилась Грейс, спуская ноги с кровати.
Рикмен ласково уложил ее назад:
— Я успеваю только побриться и принять душ. Еда даже не обсуждается.
— Джефф…
— Все хорошо, Грейс. — «Опять ложь», — подумал Рикмен. На самом деле ноющая боль в желудке терзала его почти всю ночь. Он взвесил все «за» и «против» своего признания за долгие часы бессонницы. — Думаю, я должен это сделать.
На совещании подчиненные не сообщили ничего интересного: опросы друзей Джеза Флинна доказали только то, что все они были крайне напуганы. Бифи, Минки и Даз отказывались вести диалог. Психолог, обследовавший Даза, установил, что у мальчика посттравматическое стрессовое расстройство. Свидетельские показания указывали на то, что мальчишки невольно помогли устроить убийство четверых человек, личности которых до сих пор не были установлены. Опросы проституток Джордана были не ценнее дырявой галоши. «За исключением, — подумал Рикмен, — моей интереснейшей беседы с Дезире вчера вечером».
Он удивлялся своему желанию сбросить с себя груз долго скрываемой вины. Хотя он и внушал подозреваемым: «Вам станет легче, если вы об этом расскажете», но сам никогда в это по-настоящему не верил. Тем не менее признание пришлось отложить: Хинчклиф отсутствовал. Его опять вызвали на совещание с суперинтендантом и финансовой службой, поэтому отчет Рикмена о его собственном неофициальном расследовании подождет.
Народ безо всякого восторга рассеялся выполнять поставленные задачи. Изменить этот настрой было бы проще простого. Достаточно было заявить: «А знаете, ребята, похоже, я понял, почему Джордан хотел убить Софию». Танстолл обязательно спросил бы почему, предварив вопрос своим обязательным «не хочу показаться глупым» — в его воображении именно Танстолл всегда спрашивал об очевидных вещах. «Нет, не наркота, не деньги и не новый передел территории, а месть копу, который не умеет уважать закон».
Но в данный момент им приходится вести дело, как и прежде. Рикмен убедился, что в группе наблюдения за Джорданом достаточно людей. Сутенер оставался их главным подозреваемым, но, до тех пор пока он не переговорит с Хинчклифом, он вынужден молчать о своих соображениях. Поэтому Рикмен вернулся в кабинет и под подозрительным взором Фостера сделал вид, что работает с бумагами.