Фрэнсин опустила голову и тихо заплакала. Невыносимая боль сдавила ее грудь, перехватила дыхание и лишила сил. Она давно хотела узнать правду о дочери, но никогда не думала, что она окажется такой невыносимо страшной. Клайв обнял ее за плечи и прижал к себе, но она уже ничего не ощущала. Раньше ей казалось, что правда о гибели Рут принесет ей хоть какое-то облегчение, но оказалось, что прекратить многолетнюю агонию не так-то просто. Правда, облеченная в слова, нанесла ей такую рану, от которой она не сможет оправиться до конца жизни. Но самое ужасное заключалось в том, что эта трагедия произошла по ее вине. Нужно было прислушаться к доводам сердца, а не к равнодушным аргументам Клайва и других людей.
Анна с сочувствием смотрела на убитую горем гостью и все сильнее прижимала к груди собственного ребенка.
– Фрэнсин, дорогая, слезами горю не поможешь, успокойся, – нежно говорил Клайв.
Но она уже не владела собой. Сердце бешено колотилось в груди, а из горла вырвался хриплый вой. Ее окутал мрак, а под ногами разверзлась страшная бездонная пропасть. Она падала в эту пропасть, и ей казалось, что жизнь покидает ее истерзанную страданиями душу. В последнее мгновение она вдруг увидела перед собой сияющее от радости лицо Рут. Девочка смеялась и звала маму к себе, протягивая к ней тоненькие ручонки. Фрэнсин рванулась к ней, но дочь исчезла так же внезапно, как и появилась. Несчастная мать издала громкий крик, схватилась руками за голову, и спасительная темнота накрыла ее.
Клайв вынес ее на свежий воздух и положил на коврик у хижины. Тело Фрэнсин обмякло, и Клайв испуганно приложил ухо к ее груди, чтобы убедиться, что она жива. Пульс почти не прослушивался. Он начал тормошить ее, без конца повторяя ее имя. Собравшиеся вокруг них жители деревни с трудом оторвали его от Фрэнсин, объясняя, что человека в таком состоянии трогать нельзя.
– Она будет спать всю ночь и весь следующий день, – сказала какая-то женщина. – Но тормошить ее ни в коем случае нельзя.
В конце концов, они оттащили Клайва в сторону и усадили под деревом, откуда он с отсутствующим видом наблюдал, как женщины осторожно завернули Фрэнсин в шерстяное одеяло и отнесли в хижину.
– Не волнуйтесь, господин, они присмотрят за ней, – успокоил его суетившийся поблизости Исмаил. – Они знают, что нужно делать в подобных случаях.
– Я должен доставить ее в больницу, – пробормотал Клайв, прекрасно понимая, что в данных обстоятельствах его слова прозвучали очень глупо.
– Она сейчас не сможет проделать обратный путь, – тихо сказал Бата и положил руку ему на плечо. – Они правы, она может умереть, если ее не оставить в покое на пару дней.
– Для нее это страшный удар, – угрюмо произнес Клайв, чувствуя, что и сам может свалиться от такого потрясения.
Странно, но его больше всего поразил не рассказ Анны об обстоятельствах смерти Рут, а реакция Фрэнсин. Ему казалось, что она отнесется к этому более спокойно, так как давно уже твердила, что ее дочь погибла и искать ее нет смысла. К тому же никогда прежде он не видел ее в таком состоянии. Фрэнсин всегда была твердой, волевой, прекрасно владела собой и никогда не проявляла слабость даже в самых отчаянных ситуациях.
Исмаил свернул огромную сигару из табака, который подарили ему гости, и повернулся к Клайву:
– Она немного поспит и придет в себя… А вам, господин, тоже не мешало бы отдохнуть. Мои люди накормят вас и отведут в дом, где вы сможете немного вздремнуть. А мы пока подготовимся к сегодняшнему празднику. Всю ночь мы будем танцевать, петь песни и пить домашнее пиво.
Когда все ушли, Клайв прислонился к стволу дерева и долго, смотрел на темную стену джунглей. Как странно все-таки устроена жизнь. Он и Фрэнсин проделали нелегкий путь, чтобы узнать ужасные подробности о смерти дорогого им человека, но они и представить себе не могли, что Рут постигнет такая жуткая участь. Никто из них не надеялся услышать, что она жива, но информация, полученная от очевидца тех ужасных событий, оказалась настолько страшной, что они едва ли когда-нибудь смогут ее пережить.
И тем не менее это известие должно положить конец их многолетним мучениям. Все-таки в тех злых словах, которые обрушила на него Фрэнсин накануне отъезда, была значительная доля правды. Судьба Рут и тщетные поиски ее следов в джунглях – это единственное, что объединяло их в последние годы. Рут была призраком, витавшим между ними и державшим в своих мертвых руках тонкую ниточку тех некогда прочных отношений, которые связывали их в военные годы. Он делал все возможное, чтобы эта ниточка не порвалась, не желая понимать, что она становится тоньше с каждым годом, и он никогда не сможет вернуть их прошлое. Да, как это ни печально, но он действительно терзал ее сердце бессмысленными поисками, лишь бы иметь возможность хоть изредка находиться рядом с ней. «Да, старик, – пробормотал он себе под нос, – тебе попались плохие карты, так что не стоит надеяться на победу в этой игре. Ты проиграл».
Клайв посмотрел на грозовые тучи, готовые пролить на землю небесную влагу. Почему же так получилось, что он полностью сосредоточился на прошлом, на Рут и на их прежних отношениях, а Фрэнсин преодолела в себе это бремя и занялась строительством будущего? Уж не потому ли, что она больше не могла копаться в прошлом и терзать себя несбыточными надеждами? Так почему же он не смог перестроить себя? Скорее всего потому, что очень боялся потерять ее и знал, что если она уедет в Гонконг и займется там своим делом, отношения, связывающие их, порвутся навсегда. Так оно и вышло. Она перестала зависеть от него, разбогатела, занимаясь своим бизнесом, а он не может покончить с прошлым, потому что в его сознании оно навсегда связано с любимой женщиной.
Более того, в глубине души он порой желал ей неудачи, провала, мечтая о том, как однажды она потеряет свой, капитал, и в конце концов вернется к нему. Разумеется, это были мерзкие, гадкие мысли, но он ничего не мог с собой поделать. «Пора в отставку», – колокольным звоном прозвучало в его голове. Если бы он сосредоточился не на прошлом Фрэнсин, а на ее будущем, то сейчас, вероятно, был бы рядом с ней. А когда она стала заниматься бизнесом, надо было не мешать ей, а помогать, и не только морально, но и материально. Но кто знал, что у этой маленькой женщины столько, силы воли, столько энергии и такой азарт? Ему и в голову не могло прийти, что она когда-нибудь добьется такого грандиозного успеха и станет вполне самостоятельным человеком, не нуждающимся в посторонней помощи.
Над деревней сгущались сумерки. Высоко в небе прогремел гром, и в ту же секунду на землю обрушился очередной шквал дождя. Клайв Нейпир никогда еще не чувствовал себя таким одиноким и таким несчастным.
Фрэнсин лежала на коврике в дальнем углу хижины. Сквозь круглое отверстие в потолке прямо над очагом в хижину пробивался слабый утренний свет. Женщины уже проснулись и были заняты приготовлением пищи, что-то помешивая палочкой в большом котле.
Фрэнсин чувствовала себя очень слабой, перед глазами плыли темные круги, а в сознании эхом отдавались слова Анны о гибели дочери. Правда, к которой она стремилась все эти годы, оказалась слишком тяжким бременем для ее израненной души. Теперь в ней образовалась пустота – страшная и невыносимая, как не подлежащий обжалованию смертный приговор. Смертоносный, опустошительный ураган смел все на своем пути, оставив после себя лишь жалкие осколки ее прежней жизни.
Она повернула голову и посмотрела на женщин. В тусклом свете они казались сказочными ведьмами, колдующими над волшебным зельем. Старшая из них была худощавой, с плоской, обвисшей грудью и испещренным глубокими морщинами лицом, а младшая была совсем юной девушкой со смуглой кожей и яркими, сверкающими, как угольки, черными глазами на подвижном личике. Именно она первой улыбнулась гостье и протянула ей тарелку с горячим рисом.
Фрэнсин покачала головой, давая понять, что ей сейчас не до еды, но девочка подсела ближе и принялась кормить ее с ложки. Рис показался ей безвкусным, но она не знала, такой ли он на самом деле или она просто потеряла способность ощущать вкус.
– Ты скоро поправишься, – утешила ее старая женщина, продолжая возиться у очага. – Но для этого нужно хорошо питаться. Самое страшное для тебя уже позади.
– А где тот человек, который приехал со мной? – поинтересовалась она после третьей ложки риса.
– В другом месте.
– Он еще спит?
– Спит? – удивленно воскликнула старушка. – Как бы не так! Твой мужчина – настоящий герой! Он выпил столько пива, что посрамил всех наших мужчин. Они в восторге от него. А сейчас он пьет и танцует с нашими женщинами.
Фрэнсин отодвинула руку, протягивающую ей очередную порцию риса, и приподнялась с коврика. Ее тело дрожало от слабости и с трудом подчинялось ей.
– А дождь уже прекратился?
– Нет. Муссонные дожди прекращаются только с окончанием сезона дождей.
– А вода в реке все еще поднимается? – продолжала допытываться Фрэнсин.
– Со вчерашнего дня она поднялась на пару ладоней, но с тех пор остается на прежнем уровне.
– И больше не поднимается? – с надеждой в голосе уточнила Фрэнсин.
– Нет, – ответила старуха.
Девушка попыталась сунуть ей в рот еще одну ложку риса, но Фрэнсин решительно покачала головой.
– Я хочу выйти наружу. – Она собрала все силы и попыталась подняться на ноги.
Надо отыскать Клайва и договориться с ним о времени отъезда. Здесь им больше делать нечего, а в Гонконге ее ждут срочные дела. К тому же она прекрасно понимала, что сейчас только работа сможет отвлечь ее от тяжелых мыслей.
Она встала, сделала несколько шагов, покачнулась и чуть не упала в очаг. Девочка успела подхватить ее под руки и вывела из хижины под сплошную завесу дождя. Воздух был наполнен запахом гнили и сырости. Фрэнсин посмотрела на реку – уровень воды стал заметно выше, чем вчера. Коричневая от водорослей и тины река с огромной скоростью мчалась мимо деревни, монотонно шумя и взбивая белую пену. Обратный путь по такой реке чрезвычайно опасен, но через пару дней выбраться отсюда по воде будет невозможно.