Рубен не особенно радовался, что они привезли с собой Анну. После смерти Джейн каждый раз на озере им овладевали печаль, одиночество и ностальгия. Рубен вспоминал добрые времена, проведенные с женой, и маленькие радости вне дома: долгие прогулки на единственный на много километров пляж, заплывы в озере, рыбалку в сумерках, веселье и уединение. Когда Донна подросла, они забавлялись вместе с нею: играли в песке и барахтались в озере, когда дочь училась плавать и управляться с надувной лодкой.
Осквернит ли присутствие Анны эти драгоценные воспоминания?
Рубен знал, что ответила бы Джейн: «Нам было хорошо вместе. Помни меня, но не позволяй прошлому встать между тобой и новым счастьем».
Все равно его мучила совесть. Подсознательная вина из-за симпатии к Анне? Все пять часов езды она беспрестанно восхищалась тем, что попадалось ей на глаза, расспрашивала обо всем, от способов посева до сельского быта. Особенно ее заинтересовали межрасовые отношения в Новой Зеландии.
Донна пересказала Анне школьный курс новозеландской истории. Как европейцы в викторианскую эпоху боролись за землю, развязывали войны и незаконно отбирали владения маори, приезжая на новое место толпами. Теперь ошибки пытались исправить с помощью финансовых компенсаций и передачи государственного имущества. Споры не утихали.
— Плохо, когда одни причиняют боль другим, — отозвалась Анна. — У нас в Украине свои проблемы. Русские при Сталине обходились с нами жестоко. Морили голодом крестьян, принуждая вступать в колхозы. Миллионы людей погибли. Знаете популярную еврейскую песню «Хава Нагила»? На самом деле она родилась на Украине. В моей стране много евреев, но они сильно пострадали в последней войне — их расстреливали и сотнями тысяч ссылали в концлагеря на смерть. Ваш народ, как и наш, сражался в последней войне, чтобы такого больше не происходило. Печально, что за правду надо бороться. Я смотрю, в ваших городках есть памятники погибшим на войне, как и у нас.
Рубен заметил, что Анна никогда не задерживается на одной теме подолгу и тщательно избегает противоречий.
«Она гостья из другой страны. Может, на ее месте я вел бы себя так же, — рассудил он. — И потом, ее специальность — экономика, а не философия и не история Новой Зеландии».
В пасхальное воскресенье они с местными верующими зашли в «Те Вету Марама о те Ата», Церковь яркой утренней звезды, что через дорогу. Церковь является маорийской ветвью англиканской церкви в Аотеароа, Новая Зеландия и Полинезия.
Эта церковь пользовалась особой любовью путешественников, ездивших по Первой государственной трассе. Ухоженное кладбище и маленькое деревянное здание с красной крышей и высоким шпилем окружал частокол, такой же ослепительно белый, как сама церковь. К ней примыкал «Вайтетоко Марае». Рубен и Донна уже объяснили Анне, что маорийский марае — центр, где собирается племя.
К пасхальной службе в церкви на тридцать человек не осталось почти ни одного свободного места. Стены украшала резьба, льняные полотна живописали историю племени — это выглядело одухотворенно и напоминало прихожанам об их предках.
С начала девяностых, когда англиканская церковь Новой Зеландии пережила культурный раскол, для англикан не существовало правил, где молиться. Сегодня в церковь пришли и маори, и не маори, пакеха.
Усевшись на скамью, Рубен и Донна машинально перекрестились. Краем глаза Рубен недоуменно отметил, как Анна чуть замешкалась и повторила их движение.
«С чего вдруг?» — удивился он. Она должна бы, не задумываясь, перекреститься, как восточные православные, справа налево, они-то с Донной перекрестились по-западному, слева направо. Зачем ломать привычку, ведь в таком месте нет никакой разницы?.. Или Анна поступила так из вежливости и стремления не выделяться? Или хотела произвести впечатление на Рубена?
Священник зачитывал отрывки из Библии, но Рубен не слышал ни слова. Его беспокоила Анна.
Она такая самодостаточная и уверенная, из тех, кто говорит и делает то, что считает нужным, но все равно с легкостью заводит друзей. Почему же Анна так отчаянно пытается угодить? Манускрипт Q? Она даже не упоминала о нем.
Романтический интерес? Но за Рубеном она точно не увивалась. Во всяком случае, вела себя довольно сдержанно.
В отличие от некоторых иностранок, которые добиваются новозеландской прописки, ей не было нужды использовать Рубена, доказывая иммиграционным властям, что у них роман. Научной квалификации достаточно.
Нет, у него снова разыгралась паранойя. Зачем без всяких причин сомневаться в ее дружеских чувствах?
Когда закончились чтения Евангелия на языке маори, Рубен приготовился слушать проповедь на английском от приглашенного священника. Престарелый маори без предисловий заявил, что доктор Ричард Фидел очень заблуждается. Иисус — не зомби, выведенный из предсмертного состояния.
— Христос воскрес из мертвых. Только богу такое под силу, — бушевал он.
«Интересно, сколько еще священников поминают сегодня Ричарда недобрым словом, — весело размышлял Рубен. — Конечно, для Ричарда они — лишь очередные дрова в костер его мученичества за науку».
— Когда вы приходите в лес или слышите музыку предрассветного хора, — сменил тему проповедник, — разве вы не чувствуете духовное присутствие, повергающее в трепет? Оно возможно только в наших краях, и мы должны его беречь, как таонга, то есть чудесное благословение. Мы, маори, всегда считали это проявлением духа Тане, бога птиц и леса. — Священник замолчал, давая время переварить нетрадиционную для пасхи речь. — Когда вы плывете в лодке по озеру или стоите в потоке и ловите хитрую форель, вы, наверное, ощущаете простор и силу воды. Она изобилует загадочными омутами и течениями. Лучше всего это прочувствовать в океане. Он дает нам жизнь, а иногда рыбу, которую можно разделить с друзьями. Покупая рыбу в супермаркете, мы лишаем себя истинно духовного соприкосновения с тем, кто нам известен как Тангароа, бог воды.
Пусть со стен и потолка на посетителей церкви взирали прародители, но члены паствы немаорийского происхождения с трудом воспринимали существование анимистических местных богов из легенды. Их восхищал и коробил неортодоксальный подход священника к проповеди.
— Вы знаете, как могущественны ветра в нашей стране. Все уже привыкли к штормам, бурям и ураганам. Ветра проносятся над озерами и морями, по нам хлещет горизонтальный дождь. Жители Веллингтона меня поймут!
При упоминании о веллингтонских горизонтальных дождях послышалось хихиканье. Столичные ветра необыкновенной мощи служили объектом для насмешек по всей стране.
Проповедник понимающе улыбнулся и продолжил свою вдохновенную речь.
— Мы беспомощны. Словно перед богом. Так гневается бог штормов, которого предки называли Тавириматеа. В детстве вы боялись чудовища под кроватью, верно? Я заглядывал в море с отцовской лодки и пугался его глубин. Разве вы не чувствуете то же самое? Отец говорил, что там внизу — танива. В переводе это значит «чудовище», но танива еще и страж, который защищает бездну от разорения, а людей — от злых духов.
Многие прихожане смотрели в пол и вверх, на резьбу, недоумевая, куда клонит проповедник. Одна раздосадованная парочка собралась покинуть церковь, но священник, встав в проход между рядами, нечаянно преградил им путь.
— В церкви меня ругали за такие речи, — продолжал он, все больше распаляясь. — Несмотря на усилия пакеха, европейских миссионеров, которые запрещали нам поклоняться традиционным богам, сегодня мы заново постигаем верования маори и отражение их в различных символах и метафорах Великой Книги. Атуа — Бог — многолик, он и Создатель, и Сын Иисус, и Святой Дух. В библейских притчах рассказывается об ангелах, силах добра и зла. В маорий ских легендах боги тангата венуа тоже олицетворяют разные стороны единого Бога Создателя и духов, влияющих на жизнь людей, — ангелов и других сил добра и зла по Библии.
Дальше проповедник описал веру маори в перерождение и соотнес ее с воскресением Иисуса.
Когда служба закончилась, многие благодарили священника за глубокие мысли и духовное просветление. Прихожане говорили, что и сами верят во множество способов понимания единого Бога.
Мужчины признались, что всегда чувствовали себя ближе к Богу на рыбалке или в гольф-клубе, чем на скамье в церкви. Проповедь дала им теологическое оправдание. Парочка, которой не удалось выйти раньше, холодно проговорила «Доброе утро» и отправилась домой писать жалобу епископу маори.
В фургоне за чашкой кофе Анна спросила:
— Я думала, мы верим в единого бога. Так говорится в первой из десяти заповедей. Священник утверждал, что богов много, и все они — одно. Как так, Рубен? Я не понимаю.
— И не только вы, — заметила Донна. — Пап, тебе придется повторить эту скукотищу о трех тиканга.
Рубен рассказал, что в 1992 году англиканская церковь в Новой Зеландии разделилась на три культурных ветви, тиканга, у каждой появился свой лидер, образ поклонения и обычаи — одна для маори, другая для жителей тихоокеанских островов и третья для пакеха, выходцев из Азии или северного полушария. Сегодняшняя пасхальная проповедь — одно из проявлений первой тиканга, маорийский взгляд на христианскую теологию со своей колокольни.
Анна спросила, отчего церковь раскололась, и Рубен пояснил, что дело в колониальном договоре двух культур — племен маори и британской короны, подписанном в 1840 году. Узнав, что в Договоре Вайтанги[7] церковь даже не упоминается, Анна неодобрительно покачала головой и вспомнила Южную Африку. Вот он, апартеид — мягкий, но все же досадный, потому что люди каждой тиканга лишаются какой-то части культуры и возможности работать вместе.
— Кажется, проповедь не всем пришлась по душе, — заявила она. — Люди решат, что маори заблуждаются. Маори станут козлами отпущения в проблемах церкви, как другие этнические группы до них.
Рубен задумался, какие этнические группы Анна подразумевала и имела ли в виду кого-то конкретного. Все-таки ему нравилось, что ее беспоко