Машина быстро летела, лавируя по извилистым улицам и буквально вжимаясь в дорогу.
— На самом деле я скучаю по тем нашим денькам, когда мы чудили с Сенькой. Вот уж было время беззаботное.
Ну, уж мне нечего тут вспомнить, так что поддержать тему не могу.
— Мне не казалось, что ты был рад его видеть, когда он на тебя с кулаками бросался, — ответила я, рассеяно глядя в окно.
— Знаешь, положа руку на сердце, получал я всегда за дело, — Марк резко затормозил у нашего двора и проворно выскочил в темноту, обходя машину.
— Ты еще скажи, что тебе это нравилось, — я, усмехаясь, выбралась, и тут же по спине ломанулись ледяные мурашки.
Мне не нужно было оглядываться и щуриться в темноту. Я уже просто знала — Арсений рядом. Словно теплый майский воздух стал ледяным январским в одно мгновенье и пробрал до костей. И естественно, я не ошиблась. Арсений вынырнул из темноты, как демон из преисподней, и стремительно надвигался на нас. А я одеревенела, ожидая катастрофичной по своим масштабам сцены. Но тут появился дядя Максим и встал между Арсением и Марком, как стена, и я выдохнула, пожалуй, впервые с того момента, как увидела несущегося, как локомотив, Арсения. В голове зазвенело, как на большой высоте, и я особо и не расслышала слов мужчин и только подчинилась жесту дяди Максима, потому что и сама хотела как можно скорее захлопнуть за собой дверь своей комнаты и положить конец этому чокнутому дню.
Но не тут-то было!
От резкого требования дяди Максима пойти на кухню я развернулась у лестницы чисто автоматически. Никогда прежде он не позволял себе говорить со мной в таком тоне, и я даже слегка опешила. Да я слышала, как он раньше, по словам Арсения, «включал командира», но никогда это не было направлено на меня или маму. Поэтому без единого слова возражения я пошла туда, куда он сказал, и только когда дверь захлопнулась, оставляя меня один на один с моим личным демоном и наваждением, пребывающим к тому же далеко не в лучшем расположении духа, поняла, что безопаснее было бы забить на приказы и идти к себе. Проклятущий день превращался уже не в абсурдную мелодраму, а в полноценный психотриллер, в котором цель любого из персонажей заключалась в том, чтобы вынести мне мозг. Вот только я не хочу исполнять тут роль жертвы. Хватит с меня! Ищите другую актрису для этого дурдома.
Я, было, решительно рванула к двери, обходя Арсения с другой стороны стола, и даже внутренне отстраненно усмехнулась тому, как, наверняка, по-дурацки это выглядит. Возможно, Арсений и не собирался гоняться за мной по кухне, но, с другой стороны, от него чего угодно можно ожидать. Я уже схватилась за ручку, благо кухонная дверь у нас не запирается, но тут мне в спину прилетело откровенно насмешливое:
— Опять сбегаешь? Как всегда?
Да чтоб тебя!
Развернувшись на пятках, увидела, как Арсений подошел к столу, с усилием раскупорил огромный 3-х литровый бутыль темного стекла, оплетенный толстым, прибитым пылью шпагатом, и, понюхав темную жидкость, доходящую до самой пробки, налил в один из оставленных на столе стаканов почти половину.
Да, меня вряд ли можно назвать смелым или волевым человеком — даже в страшном сне я не могла представить себя за свершением нечто героического и свойственного, как утверждал один из величайших поэтов, русским женщинам. Я боюсь скорости, закусываю чуть не до крови губу при взлете и посадке самолета, держусь подальше от выпивших мужчин и ненавижу столь любимый Киром ресторан «Седьмое небо». Но уж кому-кому, а этому гаду позволять упрекать себя в трусости? Ну нет, не бывать этому больше! Я покажу тебе новую Василису!
Я метнулась к столу и успела выхватить стакан чуть ли не у самого рта опешившего от моего рывка Арсения. Делая первые торопливые глотки и от злости практически не ощущая вкуса того, что пью, я наблюдала за тем, как мое персональное чудовище моментально изменился в лице, став почему-то не в меру довольным, уселся на краешек стола, сложил руки на груди и уставился на меня немигающим взором. И чем меньше жидкости оставалось в моем стакане, тем явственнее и шире была его улыбка — не ехидная, не злая и даже не самодовольная, а, скорее, предвкушающая и даже немного лукавая.
Уже после третьего или четвертого глотка поток мягкого тепла достиг моего почти пустого желудка, а оттуда рванул по телу во всех направлениях.
— Ба, сестренка, я могу, положа руку на сердце, заявить, что я тебя уже уважаю, — поддразнил меня Сеня, когда я с грохотом стукнула опустошенный стакан о стол.
В голове слегка зашумело, и я сделала шаг назад, опираясь о холодильник, с вызовом глянула на Арсения. Довольная улыбка стала еще шире, он поднял бровь и покачал головой. От его недавнего гнева уже и следа не осталось, да и мой собственный странным образом стал трансформироваться. Вот всегда в этом мужчине меня поражали и сбивали с толку эти его резкие перемены настроений.
— Будем считать, что я опоздал и должен тебе штрафную. — Он взял второй стакан, поставил его рядом с моим и налил только себе. Следя за тем, как льется тягучая, маслянистая даже на вид непрозрачная жидкость цвета лепестков любимых маминых черных тюльпанов, я запоздало подумала, что надо было, наверное, поинтересоваться, что пьем. Или хотя бы сперва просто вдохнуть аромат, пригубить, покатать на языке крохотный глоточек, как учил меня Кир. А так, залпом, толком и не поняла ничего, кроме того, что это чертовски вкусно. Но как-то не до того мне было.
— Но уж поскольку мы с тобой находимся пока в разных весовых категориях, то чтобы догнать тебя, мне придется свою дозу увеличить, — объяснил «братец», наполнив свой стакан доверху.
Аккуратно, так и не дав возможности закону гравитации восторжествовать над явлением поверхностного натяжения жидкости, он поднес стакан к губам и сделал первый большой глоток. Я с приоткрытым ртом следила за мягким перекатом кадыка на смуглой шее и тем, как, закатив глаза от видимого удовольствия, Арсений медленно облизнул собственные губы. А я невольно до боли закусила свою, ненавидя ту волну жара, что прокатилась по телу от этого зрелища. Вот ведь наглая, самодовольная сволочь! Мое лицо и уши буквально запылали. Уж не знаю, от чего больше — от вина, коварно растекающегося в крови, от раздражения на себя и за реакции непокорного тела, с которыми не могу справиться, или от подозрения, что Арсений прекрасно знает, как на меня действует, и делает это нарочно. Решила остановиться на том, что нарочно. И вся моя злость и решимость магическим образом начала испаряться с той же стремительностью, как раскручивался водоворот непривычной легкости в голове.
— Нектар и амброзия. Согласись? Шон прав. Его тесть — реально очередное воплощение бога Бахуса на нашей грешной Земле. Знаешь ли ты, смертная, что посчастливилось испить нам этой ночью? — голос Арсения изменился, став каким-то обволакивающе-торжественным, размеренно-бархатистым, будто он не о домашнем вине мне рассказывал, а практически открывал мне древние сакральные тайны. Я удивленно моргнула. Какого черта! Я не знаю его таким совершенно!
— Божественный Саперави урожая 2011 года, растущего на западном склоне горы Воркотун, собранный в полнолуние, давленный в огромной чугунной ванне, перебродивший с мезгой под водяным затвором, трижды перелитый и хранимый в двадцатилитровых стеклянных бутылях в недрах бездонного изобильного подвала известной каждому уважающему себя кайтеру Ивановки — это где родители Леси живут… — сбившись с загадочно-гипнотического тона, наконец, невпопад закруглился доморощенный сомелье. А я вдруг поняла, что почти улыбнулась, и даже невольно прикоснулась к губам, сама себе не веря, что в считанные секунды попалась на этот его шутовской трюк.
— Это что, так ты очаровываешь женщин? Изображая из себя мастера разговорного жанра? — вырвалось у меня раньше, чем я успела прикусить язык. Да какая мне, на фиг, разница, как он это делает? Снова накатила волна жара, но теперь от смущения и от ожидания ответного язвительного выпада, в результате которого я же и окажусь проигравшей. Еще бы, у Арсения-то годы тренировок, а вот мне ни разу не удалось выйти победительницей из рискованного спора с ним. Вот сейчас наверняка напомнит мне без церемоний, что меня-то ему вообще очаровывать не пришлось.
Но Арсений словно и не услышал моей реплики. Почтительно обхватив бутыль двумя руками, он плеснул немного в мой стакан. Темно-пурпурная жидкость лениво стекла по стенкам стакана, оставляя за собой характерные «дамские ножки», присущие плотным винам.
— Давай-ка, торопыжка, чин-чин за то, чтобы наши близкие были здоровы, — сказал он совершенно серьезно и даже с оттенком печали в голосе.
При всем моем желании уйти отсюда как можно быстрее я не могла отказаться выпить после такого тоста. Арсений же поставил стакан на стол, а не протянул его мне, словно демонстрируя, что не собирается пересекать некую границу.
— Только не спеши опять, — предупредил он. — Такого вина больше нет. И за последние пять лет ничего подобного ни разу не получилось.
Он снова налил себе почти полный стакан, поднес к губам и вдруг усмехнулся, покачал головой, как будто понял что-то важное, и даже глянул на дверь, которой дядя Максим обозначил нашу переговорную территорию.
— А знаешь, предпоследнюю бутыль этого вина Шон с Лесей распили прошлой осенью. После жуткой ссоры. Накосячил Шон, прикинь? Даже Шон иногда лажает, — сказал так, будто это что-то из разряда совершенно невероятного, хотя, может, так и есть. Не мне судить, мы ведь не настолько хорошо знакомы с Шоном. — Да так по-крупному, что Леся с ним три недели не разговаривала. Ты можешь себе представить Рыж молчащей три недели? Я — нет. Зато представляю, как очканул наш мистер Всезнайка. Не зря же выпросил у тестя сразу две бутылки. Этот Саперави такой добрый, что может поспособствовать зарытию не только примитивного томагавка, но целого зенитно-ракетного комплекса С-400. Ну, по крайней мере, вполне себе очень очевидный… — тут он сделал незамысловатое движение руками возле собственной талии, изображая беременную Лесю, — …результат примирения Шона и Рыж лично мне виден. Тебе, я думаю, тоже. Я, увы, на такой эффект даже рассчитывать не смею, но… — он прервал свой все больше удивляющий меня монолог и, глубоко вздохнув, пригубил, топя в вине грустную усмешку.