До этого я старалась не думать, какая звукоизоляция в Сенином офисе, но вот сейчас мне стало казаться, что слышали нас все, причем в мельчайших подробностях. Меня уж точно. Даже не подозревала, что настолько шумная. Впрочем, я, оказывается, об очень многих вещах не подозревала и обходилась без них. Вот дура! До конца пути я уже не задавала вопросов, разумно посчитав, что мужчин и так изрядно мой голосок достал. И, между прочим, мне нисколечки не было стыдно. Решила ли я что-то для себя в целом в нашей ситуации с Арсением? Не-а. Но ведь пока с этим можно и подождать? Нам предстоит какое-то время побыть врозь, так что измучить себя мыслями еще сто раз успею.
Мой вновь обретенный телефон напомнил о себе в кармане. Кстати, это было одной из приятных новостей. Брошенный нами с Сеней внедорожник не только за это время доставили на стоянку при УВД, но и выяснилось, что вокруг люди честные, поэтому и сумка с вещами, которые заботливо собирал для меня Кирюша, и телефон мой с рабочим планшетом были целехоньки! Хотя я, конечно, испытала чувство стыда, ведь за это время не позвонила Киру, хоть и была возможность. Я даже, черт возьми, не спросила, как он долетел! Хороша подруга! Что уж говорить о работе над костюмами, о которой я вообще просто забыла! А, между прочим, у меня сроки! Безответственная ты разгильдяйка, Василиса. Ну, ничего, ночами наверстаю, как раз всякая ерунда лезть в голову не будет и… один весьма самоуверенный тип с вечной батарейкой в заднице, как показала нынешняя ночь. Мышцы внизу живота потянуло тягуче-сладко. Ладно, батарейка вовсе и не в заднице, да и неуверенным быть ему с какой бы стати. Так, стоп! Это сворачивание мыслей постоянно в одно и тоже русло уже напоминает какое-то заболевание мозга! Еще и половым путем передающееся. Мой телефон снова затрясся в кармане, и я с обреченным вздохом вытащила его. Ну, естественно, на меня с экрана смотрело лицо Кирилла, сверкающее ослепительной улыбкой, но мне чудилось осуждение в его безмятежном взгляде. Это потому, что мое чувство вины все дорисовывает.
— Привет! — как можно тише и при этом бодрее ответила я. — Как ты?
— Как я? — рыкнул Кирилл. — Лиска, как мило с твоей стороны поинтересоваться этим хотя бы столько времени спустя!
Он злился. И был прав.
— Прости.
— Вот так «прости» и все?
— Я очень виновата. Знаю, ты переживаешь!
— О! Ты даже еще помнишь о такой мелочи? — язвил Кир.
— Кирюш, ну, правда, прости. Ты же знаешь, что я жутко рассеяна и…
— Не пытайся меня опять накормить этой фигней про забытый телефон и чем-то в этом роде! — голос Кирилла стал строгим.
— И не собиралась! В этот раз я его потеряла! — Ну, я же почти не вру.
— Лиска, ты меня доконаешь, честное слово! — Кирилл помолчал, видимо, успокаиваясь. — Как вообще дела?
— Вот, еду к маме. Через время тебе позвоню и все расскажу.
— Свежо преданье, — хмыкнул он.
— Обещаю!
— Ладно. Будем считать, что я наивный чукотский юноша и тебе поверил. А как вообще… Кринников, — Кир замялся, понимая, что вторгается в личное, но, в конце концов, мы давно уже дали друг другу полный бессрочный пропуск в этот аспект жизни. — Как у вас?
— Ну, у нас все… — я покосилась на мужчин рядом, — все нормально.
— Нормально, это как понимать. Что-то было? — Не знаю почему, но мне показалось, что голос Кирилла стал напряженным.
— Было… все, — промямлила я, краснея.
— И, собственно, что теперь? В смысле, что собираешься с этим делать?
— Не знаю. Пока ничего. — Роман рядом заерзал и засопел. — Кирюш, а давай я тебе потом позвоню и все-все расскажу, а?
— Хорошо. Только опять не пропадай, Лис.
— Больше не пропаду. Скучаю по тебе.
— А я-то как!
Я, прикусив губу, нажала на отбой, размышляя, как все стремительно поменялось вокруг меня и во мне. Еще недавно жизнь была размеренной, спокойной и казалась в достаточной степени полной, в том числе и событиями. Но вот оказывается, что я совершенно не знала, что такое полная событий жизнь. По сравнению с последними днями мое размеренное существование в столице уже казалось статично застывшей композицией.
— Мы почти на месте! — поставил меня в известность Роман. Почему мне кажется, что он на меня за что-то сердит?
Я устала от неподвижности и с удовольствием покинула машину, хотя была тут же схвачена за локоть и окружена опять здоровенными мрачными охранниками, и меня под конвоем повели к зданию реабилитационного центра. Чувствую себя то ли звездой, то ли опасной заключенной.
— Василиса, девочка! — дядя Максим стиснул меня так, что у меня чуть ребра не треснули. — Ты в порядке?
Я кивнула и стала оглядывать коридор в поисках кресла с мамой.
— Ее тут нет, — покачал головой мужчина, продолжая меня осматривать. — Нам сначала поговорить надо, а потом я тебе все расскажу и покажу. Хорошо?
Максим Григорьевич тепло пожал руки моим сопровождающим и забрал у них мою сумку.
— Ребята, вы меня ждите. Я освобожусь и будем определяться по охране. Я с местным руководством все порешал и даже попросил рядом комнату подыскать, чтобы вы отдыхали, когда не на смене. Само собой, оплата по двойному тарифу.
— Григорич, да ну тебя с деньгами этими, — обиженно пробормотал Роман.
— Ладно, разберемся. Пойдем, Василиса. Времени в обрез.
Весь последующий день промчался для меня одновременно очень быстро и в тоже время казался бесконечным. Пока мама находилась на какой-то процедуре в аппарате, который, как я поняла, создавал эффект невесомости и разрабатывал по новой координацию, дядя Максим в темпе объяснял мне весь распорядок здесь, знакомил с лечащим врачом и с закрепленной сестрой, благо руководителя центра и заведующего в одном лице я уже знала. На самом деле все здесь меньше всего напоминало именно больницу и даже ею не пахло. Огромные окна, большие светлые помещения, куча разных тренажеров, причем даже в холле и коридоре, так, словно все тут было задумано для того, чтобы каждую минуту напоминать о необходимости стремиться к выздоровлению. Мебель вся суперсовременная в стиле хай-тек, кругом сверкает хром и тонированный полупрозрачный пластик, приятных для глаза цветов. Странное такое ощущение. Вроде и красиво, и уютно, но при этом обстановка не давала ощущения дома. Возможно, как раз для того, чтобы пациенты не забывали, что они тут ненадолго и старались больше.
— Главная проблема при инсульте — это полное разрушение нейронных связей в мозгу в определенных участках, именно это и вызывает то, что ошибочно считают параличом, — рассказывал мне Олег Викторович, мамин лечащий врач, которого мгновенно выдернул дядя Максим, пока мы наблюдали через полностью стеклянную дверь за тем, как маму, привязанную ремнями, раскачивал и поворачивал какой-то аппарат. Выглядело это устрашающе, и у меня даже навернулись слезы, и разболелась голова.
— Не нужно так переживать, — заметив мое состояние, успокоил меня мужчина. — Мы сейчас занимаемся тем, что вынуждаем мозг растить и создавать новые связи между нейронами взамен утраченных. То же самое происходит с детьми после рождения, когда они учатся координации в пространстве, сидеть, ходить, брать что-то в руки. Это ведь не вызывало у вас слез?
— Понятия не имею, как это будет и будет ли вообще! — я старалась быть вежливой, но это едва удавалось. Смотреть, как маму, привязанную по рукам и ногам, все еще такую бледную и изможденную болтает в этой жуткой штуке, было очень тяжело.
— Василиса, перестань нервничать, все как надо! — дядя Максим смотрел на меня уже с сомнением, видимо, переживая, что я не способна справиться с собой. — Слушай внимательно доктора.
И я слушала. Старалась отстраниться от своих переживаний и ничего не упустить.
— Я вам во всем буду помогать и учить, — успокаивающе погладила меня по плечу наша медсестра Антонина Борисовна.
— Буду очень благодарна, — от чистого сердца ответила я, потому что жутко переживала, справлюсь ли, но очень-очень этого хотела.
Но когда маму в кресле выкатили к нам, и она улыбнулась мне уже почти нормально, и в ее глазах практически не было слез, меня заметно попустило, и я сказала себе, что все будет нормально. Я наклонилась ее поцеловать, и мама на удивление крепко обхватила мой затылок, прижимая к себе и некоторое время не желая отпускать.
— Доченька моя, — ее речь была еще невнятной, но уже немного лучше. — Соскучилась.
— Да, мам, теперь я тут и еще успею тебе надоесть.
В палате, наблюдая, как дядя Максим прощается с мамой, я испытала очередной взрыв эмоций. Он, никого не стесняясь, опустился на колени, деловито и при этом нежно проверил, удобно ли ей сидеть, поправил всю одежду, пригладил волосы, шепча что-то, слышное только им. Я в этот момент ощутила себя незаконной нарушительницей их личного пространства, потому как в каждом движении этого крупного мужчины было больше искренней заботы и пронзительной интимности, чем я видела за всю мою жизнь у кого бы то ни было. А когда дядя Максим мимолетно уткнулся лбом в мамины колени, делая вид, что просто поправляет плед на них, у меня вообще горло перехватило. Во всей его позе, в этой неловко согнутой спине читалось не просто беспокойство — почти отчаянье. И я вдруг почувствовала что-то вроде зависти и одновременно содрогнулась. Быть не просто желаемой или до безрассудства любимой мужчиной, а именно составлять центр его мира — это так, казалось бы, волнующе и мечта каждой женщины, но при этом пугающе, когда все настолько интенсивно. На мгновение представила на месте мамы и дяди Максима нас с Арсением и тут же прогнала эту мысль. Между ними двумя была некая связь, очень личная и при этом прекрасно видимая всем вокруг, она окружала их, как волшебная аура, и такое бывает один раз на миллион. У нас же с Арсением было только физическое влечение, которому мы оба решили дать шанс просто быть, пока оно не исчерпает себя само. И это все. Я не моя мама, а Сеня не его отец, так что нечего стоять тут, пялясь, и позволять себе глупые аналогии.