— Какого хрена с тобой произошло, и где ты вообще шлялся все это время? — не смог сдержаться я от эмоций.
— Ой, ладно, Арс, не начинай. Ты ж мне не отец и не жена, чтобы допросы устраивать, — устало и раздраженно отмахнулся он, плюхая на мой стол увесистый чемодан, который держал в здоровой правой руке, и тут же разворачиваясь.
— В общем, условия нашей сделки я выполнил, процесс запущен, просто сидите у реки и ожидайте, как труп проплывет. Уверен, ты тоже меня не подведешь. Предупреждаю, Ольга подозревает о существовании этих денег и может за ними явиться. Но я знаю, что на тебя ее припадки и требования не подействуют. Ну, в принципе, все, я пошел! — и он, как ни в чем не бывало, открыл дверь.
— Стоять, Зарицкий! Че это за херня вообще? Кто так делает? Нужны же какие-то документы, гарантии. Да я, мать твою, даже не знаю, сколько там!
— Арс, ну блин, не утомляй ты меня! — скривившись, схватился за виски Марк. — Сколько бы там не было, я знаю, что себе ни копейки не возьмешь! Мои бабки у тебя, какие еще, нафиг, гарантии? Мы, может, и разосрались, потому что два дебила были, но что ты за человек я знаю. Никаких документов и лишних свидетелей мне не надо. Так что все, давай! У меня реально времени мало!
— Марк, можешь ты нормально сказать, что с тобой? Может, тебя отвести куда-то надо, в больницу, скажем, выглядишь дерьмово. Может, охрана нужна? По-людски можешь объяснить?
— Да не надо ничего. Честно! Выгляжу, как и должен выглядеть человек, получивший за дело, и даже лучше, чем мог бы. За грехи надо платить хоть как-то. Кстати, просьба. Там внутри есть бумажка с номером счета и суммой. Переведи туда деньги через время, когда все утрясется. Если вернут, переведи снова. Переводи частями, как угодно, но до тех пор, пока не возьмут. А я пошел.
Марк больше не стал останавливаться, и я, проводив его до выхода на парковку, только и смог пронаблюдать, как он, по обыкновению, лихо разворачивается и уносится прочь, оставляя после себя дымящийся черный след на асфальте, сотни вопросов у меня в голове и кучу денег, которые я пока мало представлял, куда пристроить для хранения. Ну, да, озадачить и эффектно испариться — это как раз в его стиле.
Слушанье по поводу имущественных прав на пресловутый завод состоялось в положенный день, без задержек и переносов. Прошло оно совершенно обыденно и даже скучно. Мы для обеспечения безопасности подтянули две группы, но никаких эксцессов не последовало, и я почти пожалел даже, что потратил время, явившись туда. В принципе, присутствие мое и отца там вообще не требовалось, просто очень хотелось лично посмотреть на облом тех, кто так старательно отравлял нам жизнь ради этого проклятого куска земли. Но получить моральное удовлетворение не вышло, на все про все ушло не более часа. Я предложил отцу вообще расторгнуть договор с хозяином на охрану этого гребаного завода, но он отказался.
— Сень, я понимаю, что ты зол, — покачал он головой.
— Да не зол я! Противно просто! Собственно, что изменило это решение для тех людей, кто работает на этом заводе? Ни черта! Очень скоро их выкинут на улицу, производство сравняют с землей, и чего мы задницы рвали, защищая интересы одних засранцев-хапуг перед другими?
— Сеня, мы зарабатываем, обеспечивая людям безопасность. Они нам за это платят. То, какие эти люди сами по себе и каковы их жизненные цели и приоритеты не наше дело. Наши симпатии к клиенту не являются необходимым условием для ведения нашего бизнеса, тем более в нынешних не особо радужных реалиях повышенной конкуренции.
— Пап, я не ребенок капризный и все понимаю! Просто бесит, что столько неприятностей, нервов, проблем и никакого тебе эпичного торжества хороших над плохими и яркой вывески «Счастливый конец!».
— Это жизнь, сынок! К тому же это еще не конец, и надо нам твои проблемы разгрести. Рано расслабляться! — Он прав, дело на меня никто не закрывал еще, подписку не снимали, и вообще Семцов еще продолжал рыть землю вокруг меня, так что его или еще забыли отозвать, или мужик решил, что засадить меня — его личное дело. — Но в одном ты прав, осадок противный на душе от этой истории. Ну, зато мы им цену на охрану поднимем, когда они там стройку замутят. Все равно эти люди ничего кроме языка денег не понимают!
— Тоже вариант! Будем считать это моральной компенсацией, — фыркнул я, садясь в машину.
Но и ситуация с ретивым важняком Семцовым разрешилась тоже как-то стремительно и совсем не драматично. Ровно через сутки после его отъезда по-английски к нам в офис явился адвокат тех самых недалеких типов, которых наши парни повязали при проникновении в дом, с вполне себе прозрачным предложением взаимного прекращения дел. Мы забираем заявление на них, в ответ будут сняты все обвинения в мой адрес, и мы расходимся, адиос!
Конечно, мое чувство справедливости и злость требовали не заключать никаких сделок с совестью хоть в этот раз, тем более что Артем обещал, что развалит дело против меня на следующем же слушании через месяц. Остро хотелось отвести душу хоть в чем-то, должна же долбаная кара настигнуть хоть кого-то! Ну, а с другой стороны, до возвращения Василисы и Марины оставалось чуть больше недели, и жизненно необходимо было к их появлению не только закончить ремонт, идущий ударными темпами, но и всю эту судебную канитель. К тому же это мое самое чувство справедливости желало скорее уж от души отметелить уродов, а не отправлять их за решетку. Ну, какое в этом моральное, мать его, удовлетворение для такого, как я? Правильно, никакого. Поэтому я смирился и забил на эту историю.
В конце концов, я от нее устал до безумия, и у меня есть дела поважнее беготни по казенным домам. Мне тут всю будущую жизнь в целом устраивать надо, момент, как говорится, настал, и дальше тянуть и пребывать в этом подвешенном за нервы состоянии я не собираюсь. Приедет Васька, будем прямо разговаривать и определять, кто кому кем приходится, что из этого, собственно, вытекает и куда втекает. Эти наши телефонные беседы обо всем, только не о нас, напоминающие танцы на минном поле, надо просто прекращать. Единственный вид хореографии, который меня интересует в ближайшее время — это горизонтальное танго с моей занозой, и я твердо намерен приложить все силы и природное упорство, чтобы стать ее единственным партнером на ближайшие лет… сто.
Поэтому я и поручил Артему утрясти все процессуальные моменты с чужим представителем и не отказал себе лишь в маленькой гадкой радости, поинтересовавшись, чего же крутой столичный перец-покровитель не вытащит своих «шестерок». На что адвокат сделал, как и положено, удивленные глаза, заявив, что знать не знает, о ком я, просто его клиенты были сильно пьяные, в наш дом забрели вообще случайно, не там с пляжа свернули и так далее. Я только ухмыльнулся на эти смехотворные отмазки. Артем же кивал на весь этот бред, сохраняя строго профессиональное выражение лица и жестом предлагая пройти с ним в его кабинет. Когда неожиданный гость вышел, он обернулся и тихо сказал мне:
— Я из него еще компенсацию всех убытков вытрясу, шеф! — и, натянув снова вежливую улыбку, ушел.
Честное слово, меня в последнее время прямо-таки восхищал этот парень. А что касается компенсации… мдя, похоже, мы, и правда, живем в те времена, когда только в энном количестве денег она и может выражаться. А значит, пусть действует Артем, это его вотчина, а меня вечно сносит в сторону эмоций и жажды справедливости в ущерб прибыли.
Слушание по закрытию дела относительно меня вообще можно было назвать смехотворным. Когда я в назначенный день вошел в зал заседаний, мне было озвучено, что граждане такие-то полностью отказываются от любых своих претензий ко мне, и дело прекращается в связи с взаимным примирением сторон, а все ограничения, в том числе и подписка о невыезде, с меня снимаются. Расписался и был послан с богом на все четыре стороны. На все минут десять, не больше.
Разбирательство относительно незаконного вторжения в наш дом выглядело точно так же, только присутствовали мы вместе с отцом. Ответили по очереди на один вопрос — согласны ли мы отказаться от всех претензий относительно вышеперечисленных граждан. Подтвердив все это опять, просто расписались и могли отправляться восвояси. Вот такое оно, отечественное правосудие: когда надо — стремительное, а главное, хм… неподкупное. И на самом деле мне уже было плевать. Больше всего хотелось прыгнуть в машину и нестись в Краснодар, сломя голову. Схватить там Ваську, нахально зажать в первом попавшемся углу и зацеловать так, чтобы ножки у обоих затрусились, и мозги совсем отказали. А потом уже разговоры разговаривать… ну, или, может, много позже, если найдется действительно тихий уголок. Хотя тогда тихим быть он очень быстро перестанет. Эх, мечты, Сеня! До возвращения Васьки и Марины было два дня, а у нас с отцом еще и мебели нет в гостиной, да и куча всяких мелочей до ума довести, так что бросить его сейчас и ломануться туда, куда больше всего хочется, я не мог. Так что терпи два дня, Сеня, терпи. Тик-так!
Если я думал, что я самый нетерпеливый тип в нашем доме, то последние сутки убедили меня в обратном. Большую часть ночи отец бродил по дому и двору, что-то поправлял, двигал и выглядел как школьник накануне экзамена, которого он одновременно боится до икоты и при этом не может дождаться. А дорога до Краснодара вообще чуть не довела меня до нервного тика. Одно дело, это когда ты тот, кто вытворяет за рулем разные сумасшедшие штуки в попытке побить все скоростные рекорды, а совсем другое, когда являешься пассажиром и пассивным наблюдателем. Тем более, когда видишь, что просить ехать помедленнее и взывать к разуму сейчас бессмысленно. Абонент временно недоступен.
— Припаркуй поближе! — отец просто выскочил из-за руля, едва мы въехали на больничную стоянку и умчался, даже не оглядываясь. Я бы с удовольствием последовал его примеру, но должен же хоть кто-то вести себя сейчас как взрослый?
Василиса заметила меня не сразу. Она стояла, прислонившись бедрами к подоконнику, и смотрела на отца и Марину, которую он уже успел цапнуть на руки и прижать к себе так, словно она норовила испариться, если он будет держать недостаточно крепко. Волосы Василисы были распущены, обрамляя ее бледненькое веснушчатое личико, и лились тяжелыми волнами всех оттенков золота по хрупким плечам, окутывая все тело почти до поясницы. Лучи утреннего солнца, преломившись в оконных стеклах, заигрывали с этой живой роскошью, придавая его цвету еще больше граней и объема. И моей первой мыслью было: «Господи, какая же она охренительно красивая!». Ну, ладно, вру. Не первой. Как только я увидел этот ослепительный каскад волос на свободе, то тут же в мозг, как разряд электричества, ударили ослепляющие воспоминания, прошивая прямиком до паха. Наша первая ночь и золотая россыпь на моих подушках… Неверное алое пламя костерка пробивается сквозь шелковую завесу, отделяющую в тот момент мир нашей чувственности от всей Вселенной… Мягкие пряди, обвивающие мои запястья, словно золотые наручники, когда мои пальцы глубоко зарыты в этом сокровище, буквально приковывая меня к Василисе в то время, когда я никак не могу получить ее достаточно, сколько бы не стремился к насыщению. Поэтому первой все же была примитивненькая и похотливая фантазия, что вдруг мы оказываемся в палате совершенно одни, я запираю двери и, забив на разговоры, усаживаю Василису на подоконник и занимаюсь с ней яростным приветственным сексом. А что? Вон, даже по статистике парни думают о сексе каждые 20 секунд,