Глава 15
Когда они остались в кабинете одни, Горм как раз собирался рассказать Руфи, что летом видел ее в аэропорту.
Но тут пришел отец, и говорить было уже поздно. Он не допускал мысли, что Руфь могла оказаться воровкой. И не мог заставить себя смотреть на нее как на воровку. Он слышал поговорку, что воров делают обстоятельства, но не знал, как воры выглядят и что толкает их на кражу. Ведь отец Руфи проповедник! Что бы с ней было, если б он узнал о ее поступке?
Горм не мог себе представить, какие обстоятельства могли бы его самого толкнуть на нечто подобное. Он вдруг увидел Руфь, как она стояла тогда в конторе. Странд и фрекен Эббесен говорили о ней так, словно она была бессловесной тварью, она же глядела куда-то вдаль.
В кабинете им овладело неудержимое желание обнять ее. А когда она пыталась и не могла написать свой адрес, потому что у нее дрожали руки, и ему пришлось самому это сделать, он ощутил эту дрожь у себя в груди. В самой глубине, где все было мягким.
Рука у Руфи была маленькая, пальцы тонкие. Однако они казались сильными. Они побелели на суставах, как тогда в аэропорту, когда она подняла свой чемодан. Забирая у нее карандаш, Горм коснулся ее запястья, и его охватило острое желание прижаться к ней. Ощутить ее всей кожей. В голове пронеслась дикая мысль: надо с ней встретиться, когда все будет уже позади.
Он не видел ее фигуру, ведь Руфь была в пальто. Но с лета Руфь изменилась. Пополнела. И что-то в ней появилось новое. Горм не мог понять, что именно. Будто слегка Приоткрылась дверь. Но куда она ведет, он не знал. Знал только, что ему хочется войти в эту дверь.
Остаток дня отец держался с ним почти по-товарищески.
— Так-так. Значит, Гранде младший разбирал случившуюся в магазине кражу? Неплохо, Горм, совсем неплохо!
Горм смутился, потому что слова отца слышали многие служащие. Когда они остались в кабинете одни, он признался отцу:
— Я отдал ей эту юбку.
Отец недоверчиво поднял глаза.
— Отдал ей то, что она хотела украсть?
— Да.
— Ты ее знаешь?
— Как сказать. Я видел ее раньше несколько раз.
— Проявляешь мягкосердечие в женских делах?
— Она была в отчаянии.
— Представляю себе. Ладно. Но такое не должно повториться.
— Хорошо.
— Почему ты рассказал мне об этом? Горм покраснел.
— Решил, что тебе надо знать правду. Ведь это всего-навсего тряпка.
— Для нас двоих, да. И пусть это останется между нами. Предприниматель не должен быть добреньким дурачком. Ты понял?
— Да.
Отец нервничал и смотрел на часы.
— Ну ладно, я сейчас еду в Индрефьорд, мне надо там кое-что уладить, — сказал он и завинтил крышку на ручке. — Передай маме, что я вернусь домой только в понедельник вечером.
Через мгновение он, уже в пальто, взялся за ручку двери.
— По-моему, сейчас, в январе, в Индрефьорде очень холодно, — заметил Горм.
— Передай только, что я вернусь в понедельник. — И отец скрылся за дверью.
Удивительно, что отец так спокойно отнесся к случаю с юбкой, как будто они были друзьями и у них была общая тайна. Однако он попросил, чтобы взамен Горм оказал ему услугу. Передал матери его слова.
Оставшись один, Горм сел в отцовское кресло и написал Руфи записку. Он решил положить ее вместе с юбкой и распорядиться, чтобы рассыльный отнес пакет по адресу. Щекочущее ожидание ее звонка смягчило другое, то, к чему раньше он не отнесся бы так легко. Отец забыл, что, когда он вернется из Индрефьорда, Горм уже уедет. Забыл попрощаться с ним.
Снимая и вешая в прихожей пальто, Горм сразу исполнил поручение отца. Мать как раз вышла из столовой и, потирая руки, сказала, что мороз выстудил весь дом.
— Он уехал в Индрефьорд.
Она опустила руки, глаза у нее забегали.
— Вот как.
— Он вернется в понедельник.
— К тому времени ты уже уедешь, — глухим голосом сказала она и отвернулась.
Горм был уже на лестнице, когда она снова спросила:
— Он сказал, с кем едет?
— Он поехал один.
— Он так сказал?
— Да, — решительно ответил Горм.
Уже у себя в комнате Горм вдруг подумал, что отец вообще ничего не сказал на этот счет. Он понял это только после вопроса матери. Но почему она спросила?
Он представил себе свое будущее после окончания Высшего торгового училища. В магазине, с отцом и его словами: «Предприниматель не должен быть добреньким дурачком. Ты понял?» Дома — с матерью.
Ему захотелось исчезнуть. Сию минуту исчезнуть. Он не хотел делать только то, чего от него ждут. Но чего же, собственно, хочет он сам? В состоянии ли он украсть хотя бы жалкую стельку?
Последние дни перед отъездом в Берген Горм никуда не уходил по вечерам, прислушиваясь к телефонным звонкам. И при всяком звонке он испытывал одно и то же разочарование: звонила не Руфь. Постепенно он убедил себя, что его письмо оскорбило ее. Наверное, она подумала, что он надеется что-то получить за свою юбку. И потому не звонит ему.
В последний вечер обманутые ожидания превратили дом в пустую скорлупу. Он пожелал матери «покойной ночи» и поднялся к себе. И наконец понял, в чем его ошибка. Он должен был сам отнести ей эту юбку. Тогда бы он увидел, как она отнеслась к его приглашению встретиться с ним. «Выпьем где-нибудь по чашечке кофе?» — мог бы он сказать.
Почему он так труслив и застенчив? Почему не в силах решиться даже на такой пустяк? Потому что это связано с ней? Или просто он так устроен?
Перед тем как лечь, он вспомнил вычитанные когда-то слова. Он подошел к книжной полке и стал листать наугад. Потом ему померещилось, что тогда было лето, и он, взяв «Песнь о красном рубине», начал читать с конца.
Жесткие страницы склеились друг с другом, как будто никто, кроме него, не раскрывал этой книги. На странице 123 в главе с тем же названием, что и сама книга, он нашел те слова:
«Море есть враг и смерть. Оно бесконечно. Оно все то, что не является землей. Оно пустынно и не имеет смысла». И немного дальше: «В жизни человека бывают минуты, когда он чувствует, что его уже ничто не спасет, когда время и вечность уже не имеют смысла.
Тогда, бывает, он идет в гавань, чтобы увидеть стоящий там корабль. Корабль».
Весной, перед выпускными экзаменами, Горм отправился в контору по найму моряков. Он прошел всевозможные медицинские обследования и сделал все прививки. Реакция Вассермана была отрицательной, сифилиса у него не было. Он этого и не опасался.
Ему предложили самому выбрать пароходство и судно. Но поскольку он плохо представлял себе, чего он хочет, близорукий увалень за столом решил все за него и записал его юнгой на теплоход «Бонневилле».
Готовясь к экзаменам и празднуя их успешное завершение, Горм не задумывался о том, что родители даже не подозревают о его пятилетнем плане. Даже Турстейн узнал обо всем только в последний вечер. Они вместе были в городе, и Горм как бы мимоходом сообщил ему эту новость.
— Идешь в море? — удивился Турстейн. — Разве ты не собирался принять на себя руководство самым роскошным магазином в нашем городе? Ты что, спятил?
— С чего ты взял?
— А что говорит твой отец?
— Он еще ничего не знает.
Турстейн тыльной стороной ладони вытер с губ пиво и застыл с открытым ртом.
— Ничего не знает? Значит, ты, как бы это выразиться… просто бежишь?
Горм пожал плечами, эта формулировка ему не понравилась.
— Называй как хочешь.
— Море не для таких, как ты! Бьюсь об заклад, через две недели ты вернешься домой.
— Это невозможно.
— Что невозможно?
— Я не могу вернуться домой побежденным, — усмехнулся Горм, но на душе у него кошки скребли.
— Боишься, что родители не поймут твой поступок?
— Да, для них это катастрофа.
— Тогда, черт подери, зачем ты это делаешь?
— Я не могу делать только то, что решили они, — сказал Горм. — И потом, мне были знаки.
— Что еще за знаки?
— Бирка на чемодане, парусник в гавани, описание моря в какой-то книге.
Турстейн смотрел на него с нескрываемым восторгом, но и с раздражением.
— Тебе все само идет в руки, а ты все бросаешь, чтобы уйти в море! Фу, черт! А что если отец лишит тебя наследства?
— Давай поговорим о чем-нибудь другом. — Горм выдавил из себя смешок.
— Когда ты отчаливаешь?
— Завтра.
— Почему ты раньше ничего не сказал мне? Разве мы не друзья?
— Друзья.
— Будешь писать?
— Буду.
Горм подумал, что надо запастись бумагой. Желтыми блокнотами, которые влезают в карман. Письменными принадлежностями и книгами.
Назавтра, вместо того чтобы позвонить домой, он послал родным телеграмму: «Сегодня уезжаю в Штаты. Подробности письмом».
Когда через час его вызвали на переговорный пункт для разговора с домом, он туда не пошел. Оказалось, что нечистую совесть вполне можно вытерпеть. И даже легче, чем он думал. Принятое решение само по себе освобождало Горма от таких вещей.
Багаж Горма состоял из матросского мешка с самым необходимым и нескольких романов. Сперва ему предстояло лететь на самолете, у него закружилась голова от одних названий: Осло, Рейкьявик, Нью-Йорк, Лос-Анджелес.
В состоянии человека, творящего чудо, но еще не уверенного, останется ли он в живых, Горм с выправленным паспортом и визой в кармане поднялся вместе с другими пассажирами по трапу самолета. Он шел по проходу в самолете, и все в нем ликовало от радости. Руки и ноги. Какой восторг! Все под контролем. Теперь он был самим собой. Он Горм, и он принял решение лететь в Америку.
Из Исландии, в ожидании, пока самолет перенесет его в Нью-Йорк, он послал домой открытку. В телеграфном стиле он сообщил родным, что летит в Америку, что экзамены сдал хорошо и что свои вещи отправил домой, оплатив пересылку. Поскольку никакие извинения не могли бы спасти его, он обошелся без них. Зато поблагодарил за предоставленную ему возможность получить образование. И, наконец, четко написал название своего пароходства и судна.