Он тяжело опустился на диван и кивком предложил ей сесть рядом. Она не села, продолжая подбирать разбросанные Туром игрушки.
— Руфь, — умоляюще позвал он, но она не ответила.
— Ты могла бы подождать несколько лет, пока Тур не станет постарше, тогда бы мы переехали все вместе. Обещаю тебе.
— Сначала я должна сдать вступительные экзамены. Но если меня примут, я перееду и заберу с собой Тура.
Она не предвидела его реакции. Он побагровел от гнева и, с трудом подбирая слова, довел до ее сведения, что Тур останется у него, независимо от того, где в мире будет находиться его легкомысленная мать.
— Ладно! Пусть он остается с тобой. Для него так будет лучше.
— Ты сумасшедшая, — сказал Уве голосом, который свидетельствовал, что он не верит в серьезность ее намерений.
Перед отъездом в Осло на экзамены Руфь старалась избегать любых ссор и трений. Она просто берегла свои силы. Иногда она думала, что не останется жить с Уве, даже если не поступит в Академию, и что хорошо бы найти работу в другом месте.
Когда Уве понял, что Руфь не откажется от экзаменов, он сдался. Он как будто и мысли не допускал, что она может их сдать. Он даже помог ей с деньгами и настоял, чтобы она остановилась у его племянницы на ту неделю, пока будет рисовать углем обнаженную натуру.
Каждый день Руфь думала о Майкле и пыталась вспомнить все его советы. Вечерами она бродила по городу, перед которым теперь почти не испытывала страха. Она чувствовала себя канатной плясуньей, которая недавно обнаружила, что умеет сохранять равновесие.
Многие абитуриенты раньше занимались в Училище прикладного искусства или с частными учителями. Они знали город и после экзамена исчезали каждый к себе.
Когда Руфь увидела их работы, она, сравнивая их со своими, то исполнялась оптимизма, то впадала в отчаяние. В первый день даже модель пугала ее своей обнаженностью.
Путь Руфи пролегал от Майорстюа до Академии Художеств. Нина, племянница Уве, жила в тесной двухкомнатной квартире с двухэтажной кроватью в единственной спальне. Нельзя сказать, что Руфь подружилась с нею, но Нина умела быть незаметной, так что все было в порядке.
Нина работала на почтамте и рано уходила из дому, у Руфи был свой ключ от квартиры. Утром она в одиночестве пила кофе в тесной кухне с облезлым буфетом и капающим краном, и гул уличного движения наполнял ее горячей и необъяснимой радостью.
По вечерам, ложась на верхнюю кровать, она, молитвенно сложив руки, думала о Майкле и бабушке. Бабушке и Майкле. Им она — маленькая, упрямая девочка — доверяла свои заветные мечты.
Но в ночном поезде по пути домой с нею был Горм. Колеса пели в свободном ритме. Он донага разделся перед ней. Особенно нагими были его глаза.
В тот день, когда она вскрыла письмо и прочла, что ее приняли в Академию, она положила остальную почту в холодильник и достала оттуда печеночный паштет. Паштет покрылся корочкой. Руфи пришлось взять чайную ложку, чтобы соскрести ее.
Когда банка была пуста, она открыла банку с макрелью в томате. Любимое лакомство Уве. Покончив с макрелью, Руфь принялась за козий сыр. Он был безвкусный, но жег язык. Съев половину сыра, она стала разглядывать на нем отпечатки своих зубов, и ей стало смешно.
Она положила сыр обратно в холодильник и обнаружила там три счета, которых даже не открыла. И тут она заплакала, громко всхлипывая.
Как прошел конец дня, Руфь не помнила, но, очевидно, он ничем не отличался от всех остальных. Вечером, в ванной, она увидела, что давно не стригла ногти и они сильно выросли. Она взяла ножницы и коротко их обстригла.
В следующий раз я буду стричь ногти уже в Осло, подумала она.
Глава 21
Илсе Берг встретила их в строгом темно-синем костюме с шарфиком в вырезе жакета.
Им подали кофе и витой хлеб, а она тем временем с несомненной самоуверенностью излагала им свои соображения. Из ее анкетных данных Горм знал, что ей тридцать восемь лет.
Она охотно займется делом «Гранде & К°» против коммуны, это будет ее первое дело в родном городе. Она возвращается на Север в середине ноября. Темные, подстриженные по уши волосы. Просматривая принесенные Гормом бумаги, она каждый раз надевала большие очки в темной оправе. От этого она казалась старше и недоступнее.
Горм заметил, что Илсе не приняла легкий, граничащий с флиртом тон Турстейна, однако не поставила его на место. Она обращалась к тому из них, кто говорил, отвечал и задавал вопросы.
— По-моему, вы работали у нас, когда учились, во время ваших каникул? — спросил Горм.
— Верно. Кажется, мы с вами несколько раз встречались?
— Да, я помню.
Турстейн спросил, почему она решила вернуться на Север, прожив столько лет в Осло. Она ответила деловито: ей давно хотелось испробовать свои силы в самостоятельной работе, а тут ей сообщили, что в ее родном городе требуется адвокат по личным делам.
— Значит, не по личным причинам? — попробовал сострить Турстейн.
— Если человек добровольно меняет место работы и жительства, то, мне кажется, это всегда имеет более или менее личную причину. В данном случае моя личная причина не имеет существенного отношения к моему сотрудничеству с «Гранде & К°».
Горм взглядом предупредил дальнейшие вопросы Турстейна.
— Мы бы хотели, чтобы вы как можно скорее занялись нашим делом, — сказал он. — Хотелось бы начать строительство уже весной. Подрядчик нас подгоняет, и мы опасаемся, как бы он не предпочел другие предложения. Мы уже надстроили два этажа над нашим старым зданием, но, к сожалению, этого недостаточно. Ведь мы рассчитывали, что флигель, выходящий на набережную, будет готов одновременно с надстройкой.
— Судя по сообщенным вами сведениям и доступным официальным документам, которые я уже изучила, мне это дело не кажется бесперспективным. То, что фирма «Гранде & К°» уже владеет участком земли, представляется мне решающим. Как я понимаю, вы хотели бы, чтобы это дело было решено полюбовно, а не в зале суда?
— Да, было бы желательно избежать судебного процесса, — сказал Горм.
— Когда я в начале недели разговаривала с адвокатом Вангом, он дал мне понять, что фирма готова на многое, чтобы выиграть дело.
— Безусловно. Ведь судебный процесс — процедура длительная, а нам надо расти. Как вы понимаете, коммуна хочет за счет этой земли расширить набережную. Если они это сделают, судебного процесса не избежать.
— Думаю, политики считают, что среда не понесет урона, если Морская улица станет вдвое шире и по набережной пойдет вдвое больше тяжелого транспорта. Но этому проекту есть альтернатива, не затрагивающая центра города. Мне известно, что уже пущены в ход значительные силы, не имеющие отношения к политике, чтобы осуществить эту альтернативу, — сказала она, сняла очки и предложила им еще кофе.
Турстейн тут же протянул свою чашку, увидев в этом предлог задержаться у адвоката.
На письменном столе Илсе Берг не было ничего лишнего. Она убрала бумаги, которыми пользовалась во время переговоров. На столе возле телефона остался маленький каталог: «Государственная художественная выставка». Горм, вопросительно глядя на Илсе, протянул руку, и она дала ему каталог.
— Я недавно была на этой выставке, меня интересуют не только параграфы закона, — весело сказала она.
Горм с отсутствующим видом листал каталог, а Турстейн пытался выяснить у Илсе, как она вообще проводит время в этом городе Тигра[31].
Бросив беглый взгляд на первую случайно открытую страницу, Горм увидел: «Нессет Руфь, г. р. 1943. Встреча. Масло. 131x71. 3000 крон».
Неужели еще кого-то зовут точно так же? Он раскрыл список художников в конце каталога. В адресе Руфи был указан тот самый городок, который она называла, когда они встретились у Турстейна. Это она!
— Ну, что скажешь? — спросил Турстейн у Горма, когда они вышли на улицу.
— По-моему, она нам подходит. Но тебе следует воздержаться от панибратского тона.
— Что ты имеешь в виду?
— Коммерция и флирт — недопустимая комбинация.
— Жизнь скучна, иногда хочется расслабиться.
— Она профессионал. Нам нужно, чтобы она сделала для нас важную работу.
— Директор сегодня склонен к назидательности, — кисло заметил Турстейн.
Горм промолчал.
Когда она дошли до улицы Карла Юхана, Турстейн предложил пообедать за счет фирмы, как он сказал, отметить хорошо проделанную работу.
— У меня дела. Поешь один и не забудь взять счет, — коротко ответил Горм.
— Что за дела?
— Художественная выставка. Встретимся в аэропорту.
— Ты ходишь по выставкам, когда бываешь в Осло? — скривился Турстейн.
— Хуже того. Я еще бываю в опере и в театре. И на концертах. Если подвернется случай.
— Да ходи куда хочешь.
— Тогда перестань задавать глупые вопросы. Договорились? Горм махнул ему рукой и пошел через Дворцовый парк, мимо статуй львов в Дом Художника. Он купил каталог и нашел нужную картину на втором этаже. Сюжет оказался совсем не таким, каким Горм представлял его себе по названию — «Встреча». Он остановился перед картиной.
Сначала белая собака с черными пятнами произвела на него почти путающее впечатление. Она летела на него, открыв пасть и глаза, и была поразительно живой, несмотря на то что манера письма была далека от реалистической.
Собака и в то же время не собака. Странное название для такого сюжета. Казалось, собака улыбается, хотя пасть ее внушала ужас. Было видно, что она пытается остановиться и что ей это не удается.
Из-за перспективы передняя часть туловища была преувеличенно крупной, и вытянутые лапы с острыми когтями могли испугать кого угодно. И тем не менее, во всем этом было что-то мягкое, почти умиротворяющее.
Вскоре Горм понял, за счет чего создастся такое впечатление. У собаки были зеленые человеческие глаза. Совершенно реалистические. Тогда как вся остальная картина реалистической не была. Грубые мазки на темно-синем фоне.