Поэт, видимо, не понял ее и доверчиво улыбнулся.
Подниматься в квартиру подруги он отказался, но возле подъезда выстоял, как швейцар, не отходя. Когда шли мимо гастронома, он тронул ее за руку и спросил:
– Наверное, в дорогу надо взять чего-нибудь покушать?
Именно «покушать», как деревенский мужичок, старающийся выражаться интеллигентно. В магазине сразу направился в овощной отдел и попросил фруктов.
– Какие тебе фрукты! – скривилась продавщица.
– Апельсины.
– Ишь чего захотел. За апельсинами на базар топай и там раскошеливайся.
– Ты почему хамишь мне?
– Это я хамлю?
Скандал был не ко времени, она подхватила Поэта под руку и потащила к другому прилавку. Дальше распоряжалась сама. Увидев, как он мучительно старается не смотреть на винные полки, разрешила взять вина, но не больше трех бутылок. Не помирать же с похмелья, да и самой требовался какой-то буфер, а то в голове туман и в душе какая-то лихорадка.
В купе они вошли первые и почему-то решили, что попутчиков пока не будет. Уже проплыли мимо окна столбы фонарей и вагоны стоящего на соседнем пути состава, поезд набрал скорость, она стала выкладывать на столик продукты, и тут ввалились два офицера, оба здоровенные, громогласные. Из реплик стало понятно, что они опаздывали и едва успели заскочить в последний вагон. Возбужденные спешкой и переполненные радостью, что не отстали, они заполнили собой все купе. Успевший настроиться на уютную опохмелку Поэт сник, задвинул себя в самый угол, словно вжался в него, и напряженно молчал. Достать вино она не успела и поняла, что делать этого не стоит. Легкого знакомства не предвиделось. Ей показалось, что он боится этих громадных шумных мужиков, причем не примитивным страхом слабого перед сильными, а страхом человека перед машиной или стихией.
Кивнув на столик с продуктами, один из офицеров спросил:
– Как вы на предмет того, чтобы отметить удачное отбытие?
– Нет, нет, я в завязке, – буркнул Поэт и еще сильнее вжался в свой угол.
Офицер перевел взгляд на нее и умоляюще улыбнулся.
– Может, мадам к нам присоединится?
– Я уже присоединилась к нему. Вы устраивайтесь, а мы пока сходим покурим.
– Просим пардону и бодрым маршем отступаем в ресторан.
Тамбур еще не успели замусорить, даже в пепельнице, приделанной к двери, не было окурков.
– Не люблю военных.
– А как же расценивать ваши стихи об армии?
– Заблуждение молодости. Очень хотелось напечататься.
– Значит, и вам, великим, не чужды слабости?
– Не надо на «вы». Ты же поэт, значит, имеешь право. И эти попутчики, принесла их нелегкая. Пусть уж думают, что мы родня.
В другой ситуации она обязательно попросила бы уточнить причину перехода на «ты». Потому что – поэт или потому что – родня? Но слишком уж медленно выползал он из похмельной ямы, не хотелось заставлять больного тратить слабые силенки на защиту от непонятных ему вопросов.
– Головка-то бо-бо?
– Так ей и надо. Но ты молодец, что вино не выставила, а то пришлось бы угощать этих солдафонов и слушать их юмор.
– Я просто не успела.
– Все равно умница. Заметила, с каким вожделением он пялился на тебя?
– На меня многие пялятся, – еле удержалась, чтобы не напомнить о вчерашнем вечере. – Привыкла уже, иммунитет выработался. Давай сейчас попьем чаю, и ты ляжешь спать.
– А ты что, с ними останешься? – скорее обозленно, нежели испуганно вскинулся он.
– Я тоже посплю, – ответила как можно спокойнее.
– Боюсь, что не смогу.
– Надо постараться.
Когда они возвратились в купе, офицеров уже не было.
– Может, пока они роют окоп в ресторане, и мы позволим? В качестве снотворного.
– Ладно уж. Только сначала сходи за постельным бельем. И не забывай, что для соседей ты в завязке, выпьешь и сразу на боковую.
Может, усталость, а может, и напоминание о веселых попутчиках не дали разгуляться его аппетиту. Выпив и почти не тронув закуску, он послушно забрался на верхнюю полку. И заснул неожиданно быстро.
Все вроде сделала: посадила в поезд, уберегла от продолжения пьянки, уложила. А дальше что? В дорогу кинулась как в омут. С какого горя? С какой радости? Очнулась в одном платьице, даже халата нет, чтобы переодеться. Мелькнул и трезвый вариант – сойти на ближайшей станции, сойти с чистой совестью, она и так сделала больше, чем требуют приличия от нормальной женщины. А ненормальная быстренько сняла платье и юркнула под влажную простыню.
На родину Поэта прибыли за полночь. Впрочем, родиной этот город можно было назвать с большой натяжкой. Родился он в самом дальнем районе на границе с другой областью. В город впервые приехал почти в тридцать лет, не найдя приюта в столице. Армейский друг пригласил погостить, отдохнуть на природе. В наследство от бабушки ему достался добротный дом с огородом и сарайкой для поросенка. Любитель покопаться в земле, рыбак и охотник, он с радостью переехал на окраину, а в свою однокомнатную пустил Поэта. Квартиру обещали в Союзе писателей, и, конечно же, выделят, но надо подсуетиться, а ему то некогда, то неудобно.
Все это она услышала в такси, пока ехали с вокзала.
– Замечательный парень и, главное, не пишет стихов, но поэзию любит и понимает, нутром ее чувствует, на мякине не проведешь, бесполезно. Но больше всего меня умиляет его петух. Что свинью держит, это понятно, крепкий мужик должен питаться мясом, а унижаться перед спекулянтами и торгашами не любит. А петух для души. Сказочный красавец.
Голос потеплел, ожил, заиграл оттенками. На вечеринке у Светки ничего подобного не замечалось.
Таксиста он заставил подрулить к самому подъезду. Она ожидала увидеть богемную берлогу, но в квартире было относительно чисто. Первое, что пришло на ум, – сюда приходит женщина. И, не пуская воображение на опасную дорожку, поспешила урезонить себя вопросом, – а почему бы и нет, женщина имеет полное право на существование, намного большее, нежели она. А ей, чтобы не выглядеть смешной, надо постараться не задавать глупых вопросов.
– Вот моя келья, располагайся как дома.
– Достаточно уютно для одинокого мужчины, – проклятый язык, сколько его не сдерживай, все равно чего-нибудь лишнего сболтнет, а вдогонку совсем уж нелепицу понес. – Насколько мне известно, поэты не слишком любят заниматься уборкой.
Не уловив ехидства в женском вопросе, он простодушно объяснил:
– Пол мою редко, но подметаю чуть ли не каждый день, квартира все-таки не моя, хозяева иногда заглядывают, не хочу друга подводить, Нинка у него чистюля, я и гостей стараюсь не таскать сюда.
– Хитрая политика, кто бы мог подумать. Но меня-то притащил?
– Особый случай, ты спасла меня.
– Прямо-таки национальная героиня.
– И героиня, и умница. Вино в поезде сберегла. Где его в такое время найдешь. У таксистов только водяра. Благодаря тебе и бежать никуда не надо. Сейчас сядем и отметим благополучное возвращение.
Фужеров у него не было, но тарелки для колбасы и сыра нашлись, а вот тряпку, чтобы вытереть со стола, еле отыскала. Когда сели, за окнами начинало светать.
Подняли наполненные до краев стаканы. Она видела, как ему трудно сдерживать себя, но пересилил-таки жажду и отставил, не допив. Потом притих, опустив голову, так и не дотронувшись до закуски. А ее здоровый организм требовал пищи.
– Ты уж извини, но я страшно проголодалась.
– Да, конечно, – спохватился он. – Тогда, может, еще по глотку, для аппетита?
– Вчера в гостях, точнее уже позавчера, ты не спрашивал разрешения, а дома спрашиваешь.
– Прости, мне так неудобно за ту пьянку, вел себя как последняя свинья.
– Ты хоть помнишь, как меня зовут?
– Валера говорил, что ты очень талантливая, а вот имени… Виноват. Хочешь, ударь меня.
– В другой раз. Объясни лучше, как ты собирался выкручиваться, – засмеялась она.
– Я еще в поезде думал об этом.
– Ну и?
– Повел бы в гости, и тебе пришлось бы при знакомстве назвать свое имя.
– Теперь не поведешь?
– Если признаешься, тогда нет смысла.
– А как же неизбывная мужская потребность похвастаться красивой подругой? – не удержалась она.
И шутливый укол достиг цели, он смутился, больше того – испугался, словно раскрыли его тайный порок. Резко вскинул на нее глаза и криво усмехнулся. Поняв, что нечаянно задела ушибленное место, она поспешила перевести разговор на другое.
– В общем-то, я надеялась познакомиться с местными поэтами.
– Ты думаешь, в провинции они благороднее, чем в столице? Заблуждаешься. Да ну их. Никого не хочу видеть и говорить о них не хочу.
И не говорил ни о поэтах, ни о стихах. Рассказывал про армейского друга, про его драчливого петуха и быстро увлекся, впадая в детскую восторженность. Сначала она слушала с интересом, но вскоре поймала себя на том, что благостное состояние Поэта слишком обыденно и скучновато, и совсем непонятно его любование дурным петухом, который постоянно нападает не только на гостей, но и на хозяйку и однажды так долбанул клювом, что пришлось идти в больницу. Не понимала она, чему здесь умиляться и вообще зачем держать такого петуха.
Он постепенно оттаивал, а ее напряжение нарастало. Сначала боялась, что едва войдут в квартиру, мужчина станет домогаться, решив, что с дурехой, побежавшей за ним по первому зову, незачем тратить время на пустые условности. Но сев по другую сторону стола, он так и остался там, не сделав попытки приблизиться. И это не было расчетливой тактикой. Это даже тактичностью не было. Чем дольше они сидели, тем сильнее убеждалась она в своей незавидной роли статистки. Поэт словно забыл, что перед ним красивая женщина. Он говорил и говорил, лишь изредка поднимая глаза на благодарную слушательницу, но ничего не спрашивал у нее. Да и она слушала через слово. Не отвлекаясь от рассказа, он протягивал руку к бутылке и без тоста, кивком головы приглашал ее выпить. Не жадничал, хмель его был не агрессивен. Но все-таки пьянел и уже начинал повторяться.