– Это все здесь.
Взгляд Линвуд переместился на стопку документов. Сверху лежала фотография, на которой были запечатлены Эмма и Нелли Ирвин. Линвуд бережно взяла снимок и долго смотрела на него. Но тут она заметила распечатку изображения, сделанного компьютером, и удивленно приподняла бровь, потом принялась увлеченно разглядывать деревянный пол, сложенный еще в начале прошлого века. Спустя какое-то время она сказала:
– Нелли должна была начать новую жизнь. Когда она встретила Ричарда, ей показалось, что сбылась ее детская мечта. Его отец обладал достаточными связями, чтобы она навсегда забыла свое прошлое и смогла получить новое имя. – Она подняла голову и взглянула Карен прямо в глаза. – Вы никогда и ничего не докажете. Мне все равно, что в этих документах. Если вы обратитесь к средствам массовой информации, я стану все отрицать. Карен вызывающе вздернула подбородок.
– К средствам массовой информации? Да кому они нужны?
– А для чего тогда вы копались в моем прошлом? Чтобы заставить меня помочь вам вернуться в состав оперативной группы? Дискредитировать меня и мою избирательную кампанию?
– Это не имеет никакого отношения ни к вашей кампании, ни к оперативной группе.
Карен сделала паузу, надеясь, что Линвуд догадается о том, что сейчас последует. Но та молчала. И тогда Карен заговорила с решимостью, с какой бросаются с обрыва в ледяную воду.
– Сенатор, я и есть та новорожденная девочка, которую вы оставили в доме Эммы тридцать восемь лет назад.
По щеке Линвуд поползла слезинка.
– Я ваша дочь.
Сенатор поднялась с места, повернулась к Карен спиной и, похоже, смахнула слезы с глаз. Делая вид, что по-прежнему владеет и собой, и ситуацией. Пытаясь осознать услышанное и сохранить хотя бы остатки достоинства. Преодолевая шок неожиданного открытия.
– Что вам от меня нужно? – спросила она наконец.
Что мне от нее нужно?
Карен на мгновение задумалась. Она настолько увлеклась головоломкой, складывая разрозненные кусочки, что не успела проанализировать собственные чувства и разобраться в них. Она поставила перед собой цель, которая подстегивала ее воображение и любопытство, которая помогала справиться с растущей тревогой по поводу состояния Джонатана. Но сейчас ей нужен был ответ. И Карен, не успев подумать, что делает, озвучила первую пришедшую в голову мысль.
– Я хочу знать, кто был моим биологическим отцом. – Она устало потерла покрасневшие глаза. – Совсем недавно я обнаружила, что Эмма не приходится мне матерью. Вчера я навещала ее. У нее болезнь Альцгеймера, и она приняла меня за вас.
Линвуд хранила молчание.
– Быть может, вы захотите повидаться с ней. Исправить то, что можно…
– Благодарю вас за заботу, агент Вейл.
– Вы можете называть меня Карен.
Линвуд наклонила голову и оперлась о стену, чтобы не упасть. Словно в поисках символической поддержки. Минуты шли одна за другой, а сенатор молчала. И не шевелилась.
– Расскажите о моем отце.
Сенатор запрокинула голову и уставилась в потолок.
– Думаю, сейчас вам лучше уйти.
Пожалуй, Карен следовало бы догадаться, что она ответит именно так. Если Линвуд действительно сделала все, чтобы похоронить свое прошлое – а теперь у Карен были тому неопровержимые доказательства, – то эта тема будет последней, на которую сенатор захочет говорить.
– Вы бросили своего ребенка. Как вы могли так поступить?
– Все не так просто. Тебе никогда не понять этого.
Линвуд надолго замолчала, потом вдруг ее плечи безвольно поникли. Словно чувствуя, что должна что-то добавить, она сказала:
– В то время это было лучшее, что я могла сделать для нас обоих. В первую очередь мне нужно было беспокоиться о том, чтобы выжить. Поверь мне, Эмма очень кстати оказалась рядом.
Хотя Карен довелось повидать на своем веку подсевших на иглу девочек-подростков с детьми – женщин, которые не знали, что такое ответственность или что значит быть матерью, – она с трудом могла представить величественную Элеонору Линвуд на их месте. Впрочем, Карен пришла сюда не для того, чтобы понять, почему мать бросила ее. Хотя не исключено, что и для этого тоже. Во всяком случае, не спросить об этом она просто не могла. Но Линвуд или была чересчур замкнутой, или сама мысль, что она бросила своего ребенка, причиняла ей слишком сильную боль, чтобы вновь и вновь оживлять ее в памяти, не говоря уже о том, чтобы обсуждать с кем-то. И сейчас перед Карен стояла задача несколько иного плана – найти своего отца. Оставалось надеяться, что мужчине будет легче говорить о прошлом, которое он оставил позади.
– Сенатор, я должна знать все о своем отце. Вы располагаете этими сведениями. Я могу и сама навести справки, но мне кажется, что того внимания, которое я наверняка привлеку, вам хотелось бы избежать.
– Это была совсем другая жизнь. Та, которую я хотела бы забыть навсегда.
– Неужели я стала для вас настолько большим разочарованием?
Линвуд резко повернулась к Карен. Глаза ее покраснели и опухли.
– К тебе это не имеет никакого отношения!
Она смотрела на Карен в упор с таким видом, словно хотела добавить еще что-то. Она явно колебалась, а потом и вовсе покачала головой.
– Прошу прощения, что вытащила всю эту боль на поверхность. Почему-то я думала, что вы будете рады видеть меня. Совершенно очевидно, это не так. Хорошо, я как-нибудь переживу это. Скажите то, что я хочу знать, и я уйду из вашей жизни.
Линвуд отвела глаза.
– Даже если я скажу, кто твой отец, ничего хорошего из этого не выйдет.
– Вы не можете знать этого наверняка.
Глаза ее сузились.
– Я знаю.
– Возможно, он уже не тот, каким был сорок лет назад.
– Такие люди не меняются с возрастом.
– Сенатор, вы можете доверить мне свою тайну. Обещаю, что не скажу ему, кто вы такая и где живете.
– Все не так просто.
Карен ощутила, что ее охватывает отчаяние. Так уже не раз бывало в прошлом, когда она, сидя в комнате для допросов напротив преступника, твердо знала, что он виновен, тогда как он наотрез отказывался признавать это. Однажды похититель ни в какую не хотел говорить, где держит свою жертву. Карен не смогла его разговорить, и они так и не нашли похищенную женщину. И сейчас она ощутила, как в груди, угрожая задушить ее, поднимается волна отчаяния, смешанного с гневом и разочарованием.
Карен глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, и переключилась в режим ведения допросов, чему ее так хорошо научили в Академии.
– Вы беспокоитесь из-за того, что он найдет вас, что мои поиски каким-то образом скомпрометируют вас и ваша тайна выплывет наружу. Или что он сам вдруг вынырнет на поверхность и вновь войдет в вашу жизнь. Мне понятна ваша тревога. Но я не допущу этого. Даю вам слово.
– Это погубит мою политическую карьеру. А ведь я иду на перевыборы. Мой оппонент попросту уничтожит меня в средствах массовой информации, если узнает о моей связи с твоим отцом. А если когда-либо станет известно о том, что я сменила имя и фамилию…
– Никто и никогда не сумеет сложить воедино все кусочки головоломки. Я прослежу за этим.
Линвуд проглотила комок в горле.
– Агент Вейл… Карен… – Она опустилась на краешек дивана. – Это случилось очень давно. Я была молодой и глупой. И совершенно не разбиралась в людях. Как только до меня дошло, что он за человек, я оставила его. Да, мне понадобилось больше времени, чем следовало бы, но я была напугана.
Карен подумала о себе и собственном замужестве. Ей тоже следовало обратить внимание на тревожные симптомы за много месяцев до того, как наступил разрыв. Подняв голову, она вдруг поняла, что обе они сидят, погрузившись в собственные невеселые мысли.
– По крайней мере, вы смогли убежать, – с трудом подбирая слова, сказала Карен. – Тогда как у многих женщин попросту не хватает силы духа, чтобы разорвать такие узы.
Слова ее прозвучали оправданием как собственного поступка, так и того, что сделала сенатор.
Элеонора Линвуд смотрела прямо перед собой, явно не слушая и не слыша того, что говорит Карен.
– Ты ничего не выиграешь от того, что найдешь его.
– При всем моем уважении должна заметить, что это не вам решать.
Сенатор встала с дивана и одернула юбку.
– Рада была познакомиться с вами, агент Вейл. Наша беседа доставила мне удовольствие.
Она повернула ручку двери и распахнула ее настежь. Недвусмысленный и универсальный жест, означающий, что тягостная и неприятная встреча подошла к концу.
Карен и не подумала подняться.
– Наша беседа доставила вам удовольствие? Сенатор, я ведь не принадлежу к спонсорам вашей избирательной кампании. – Голос ее прозвучал громче, чем она намеревалась, но Карен устала, разозлилась, а ее мечты найти мать превратились в навязчивый ночной кошмар. – Нравится тебе это или нет, мама, но я – часть тебя, и всегда буду ею. Безотносительно к тому, хочешь ты это признавать или нет.
– По-моему, вам пора уходить.
Она говорила твердо и решительно.
– Неужели у вас отсутствует материнский инстинкт?
Карен нащупала маленький наружный карманчик на кожаной сумке-портфеле, достала оттуда фотографию и сунула ее в лицо Линвуд.
– У вас есть внук! Но ведь и это не имеет для вас никакого значения, не так ли?
Линвуд не смотрела на фотографию. Она в ярости уставилась на Карен, и в глазах ее пылало пламя холодного бешенства.
– Потрудитесь сохранить эти сведения в тайне. Иначе я позабочусь о том, чтобы вас никогда больше не взяли на работу ни в одну из правоохранительных структур.
Развернувшись, она вышла из комнаты. Карен рванулась было за ней, но Хэнкок, расставив руки в стороны, как наседка, оберегающая цыплят, преградил ей дорогу.
– По-моему, сенатор попросила тебя удалиться.
Он выразительно приподнял брови, ожидая резкой отповеди. Но Карен чувствовала себя опустошенной и обессилевшей. А при мысли о том, что Хэнкок подслушивал под дверью, ее едва не стошнило.