что ему приходится нелегко, ты пытаешься помочь ему пережить трудные времена… – Она сокрушенно покачала головой. – Я не замечала слишком многого. Мне понадобилось несколько месяцев, чтобы отойти в сторону и убедиться, что я больше ничего не могу сделать, что ему уже ничем не поможешь. Сейчас я это понимаю. А вдруг он сделал что-нибудь такое, о чем я не знаю, когда Джонатан был совсем маленьким? – Она вздрогнула и оцепенела. – Зачастую убийцы еще в детстве уходят в себя. Они не любят рассказывать о том, что случилось с ними, когда они были детьми. И мне невыносима мысль о том, что нечто подобное могло произойти и с Джонатаном. – Карен немного помолчала, потом продолжила: – Я все время прокручиваю в голове воспоминания, нюансы в поведении Джонатана, которые подмечала раньше. Ищу предупредительные сигналы и настораживающие признаки.
– Что еще за предупредительные сигналы?
– Например, симптомы поведения, которые свидетельствуют о том, что он думает только о себе и не заботится об окружающих. – Карен села на диване и подобрала ноги под себя, но, поморщившись от боли в колене, поспешила занять прежнее положение. – Когда первые психологи-криминалисты допрашивали серийных убийц, они обнаружили, что внутренний мир преступников переполнен мыслями о доминировании над другими людьми, о жестокости по отношению к детям и животным. Они устраивали поджоги, воровали, портили чужую собственность. Одно время я не знала, что делать с Джонатаном, когда он начал драться в школе. В третьем классе. Он задирал и третировал одноклассников. Я пыталась поговорить с ним и он, похоже, перестал это делать. Но меня беспокоило, что близких друзей у него не было. Я работала с ним, старалась развить у него навыки социального общения, и вскоре мне стало казаться, что кризис остался позади. Но у него снова появились проблемы. Это случилось тогда, когда наши с Диконом отношения дали трещину.
– Наверное, это обычное и даже нормальное явление.
– Вот и я говорю себе то же самое. Но такое поведение, если его вовремя не заметить и не изменить, может привести и к другим вещам, намного хуже. Вещам, которые я не заметила. Если он когда-нибудь убил кошку, или собаку, или воробья, то я так никогда и не узнала об этом. Во время допросов убийцы почти всегда рассказывали о том, как они издевались над животными, мучили их и убивали. Это позволяло им выплеснуть ярость, и преступники часто прибегали к этому способу, поскольку он не грозил никакими последствиями. Никто ведь не знал, что именно они сделали. Но такое поведение еще больше отдаляло их от остальных членов семьи или сверстников. В конце концов они осознавали свое отличие от других людей и еще глубже замыкались в себе. Они считали, что имеют право поступать так, потому что никто не говорил им обратного.
– Знаешь, что я думаю?
Карен подняла на него глаза, приглашая к разговору.
– Я думаю, что ты так часто и настолько глубоко пыталась проникнуть в мозг серийного убийцы, делая это двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю и двенадцать месяцев в году, что начала видеть то, чего на самом деле нет. Ты постоянно живешь в окопах, по колено в грязи и крови, и такая жизнь пожирает тебя заживо. По-моему, тебе пора сделать перерыв, отдохнуть и отвлечься. – Помолчав, Робби добавил: – Может быть, покончить с этим навсегда.
Карен посмотрела на него и вдруг поняла, что он прав. Но признаваться в этом ей не хотелось. Она встала с дивана, обхватила себя руками за плечи и принялась в одних колготках расхаживать по комнате.
– Нет, бросить, уйти и сдаться – это не для меня. Но ты прав, мне действительно надо отдохнуть. Как только мы поймаем Окулиста, я уйду в отпуск на целый месяц – при условии, что этому не помешает судебное разбирательство. Мне нужно время, чтобы устроить мать в лечебницу и продать ее дом.
– Думаю, такая передышка пойдет тебе на пользу. Тебе надо сменить обстановку. А я буду приезжать к тебе в гости на выходные.
Карен закусила губу.
– А если я проиграю дело? Если суд выиграет Дикон? Меня ведь взашей выгонят из Бюро. И я больше никогда не смогу носить значок агента.
Робби поднялся на ноги и загородил ей дорогу, заставляя остановиться.
– Он не выиграет. Но если по странной прихоти судьбы ему вдруг повезет, то я буду рядом и встану на твою защиту. Мы пройдем через это испытание вместе и победим.
Карен выдавила улыбку.
– Я ведь могу заняться консультированием, правильно? Или написать книгу. Или даже несколько.
– Точно. Совсем как этот парень, один из ваших пионеров, Томас Андервуд.
– Я буду ездить по миру, составлять психологические портреты, помогать местным специалистам. Я смогу побывать в разных экзотических местах.
– Во всяком случае, звучит неплохо. Как ты считаешь?
Карен на мгновение задумалась.
– Я хочу вернуться на свою работу, Робби. В Бюро. Я хочу смотреть на отвратительные фотографии и бороться с мужским шовинизмом.
Робби взглянул на нее, помолчал, потом кивнул.
– Договорились. Будем стремиться к этой цели.
Она кивнула в ответ.
– Но сначала давай поедим. – Он взял ее за руку. – Поверь мне на слово, «Прего» лучше подавать горячим.
…пятьдесят третья
Карен и Робби припарковали автомобиль на главной стоянке Академии и вошли через холл Джефферсона. Зарегистрировавши у стойки бюро пропусков, они углубились в переплетение корил ров и переходов. Карен взяла на себя роль проводника, показывая своему спутнику памятные и знаменитые места и аудитории. Он прошли через оружейную комнату и стрелковый тир, после чего опустились на лифте в подвальные помещения Департамента поведенческих наук.
Отдел обеспечения и поддержки проведения расследований Департамента привлек к себе внимание тем, что в семидесятые и восьмидесятые годы несколько его психологов-криминалистов оказали неоценимую помощь в раскрытии ряда громких серийных убийств. Но всемирную известность он обрел после своего появления в нашумевшем фильме «Молчание ягнят», за которым последовали несколько романов.
После разделения (но не переподчинения) Департамента Отдел обеспечения и поддержки проведения расследований был переименован и переехал в другое здание, расположенное на той же улице, но в нескольких кварталах ниже. Психологи-криминалисты вместе с новыми рабочими кабинетами заполучили наконец большие окна и более жизнерадостную атмосферу и обстановку. А криминалисты ДПН, оставшиеся в подвале, расширили свои рабочие владения. Карен провела Робби по коридорам из шлакоблоков, стены в которых были выкрашены в кремовый цвет, в кабинет Уэйна Рудника, комнату размером восемь на десять, освещенную четырьмя лампами накаливания, стоявшими на подставках разной высоты. Попытка преобразить мрачноватое помещение и сделать его более жизнерадостным с треском провалилась, констатировала про себя Карен; тем не менее уже то, что она была предпринята, можно было считать большим успехом. В конце концов, общий вид и атмосфера несколько улучшились, этого нельзя было отрицать.
– Что-то мне здесь не по себе, прямо мурашки по коже, – вполголоса заметил Робби.
– Скоро привыкнешь. Можешь считать, что тебе невероятно повезло: ты увидишь историческое помещение, в котором работали легендарные личности.
Рудник, ветеран отдела, пришедший в него шестнадцать лет назад, провел все эти годы в полуподвальной каморке, ставшей ныне знаменитой на весь мир. На двери его кабинета висела табличка с надписью, небрежно выполненной черным маркером:
Карен постучала в приоткрытую дверь владений Рудника и подождала, но ответа не получила. Тогда, пожав плечами, она легонько толкнула дверь, и та со скрипом отворилась.
Рудник восседал за письменным столом, подбрасывая гелевый мячик для снятия стресса. Он проделывал это упражнение уже много лет подряд, уверяя, что оно помогает сосредоточиться и мыслить связно. Однажды он даже организовал в отделе нечто вроде первенства, чтобы определить победителя, который сумеет подбросить мячик как можно выше к потолку, не задев его. Рудник выиграл этот мини-чемпионат, но один из коллег втихаря поколдовал над его офисным креслом и, к восторгу всех присутствующих, Рудник принялся жаловаться, что теперь «как-то не так ощущает его под собой». Он пришел в бешенство и не мог успокоиться очень долго, когда узнал, что над ним подшутил его ближайший друг, старший специальный агент ФБР.
– Будь я проклят, если это не «рыжеволосый экспресс»! – Рудник выскочил из-за стола и расставил руки в стороны, готовясь обнять Карен.
Она ответила на его приветствие и представила Робби.
Рудник пригладил встрепанную шевелюру в стиле Альберта Эйнштейна и крепко пожал Робби руку.
– Вы ведь пришли сюда по делу, правда? – осведомился он и, вернувшись к столу, принялся перебирать папки и бумаги, как будто искал что-то.
– Да, я работаю по делу Окулиста, – ответил Робби. – Карен переслала вам некоторые материалы, рассчитывая на помощь. – Он взглянул на Карен, ища у нее подтверждения. – Когда это было?
– Окулист… Окулист… Что-то знакомое. Ах да, конечно.
Рудник продолжал рыться в залежах на столе, причем порхали все более хаотично.
Карен скрестила руки на груди и, усмехнувшись, покачал головой.
– Что, возникли проблемы? – поинтересовался Робби.
– Он издевается над тобой, – заметила Карен. – Ему прекрасно известно, где лежат нужные документы.
Наконец Рудник лег животом на стол и выхватил папку-скоросшиватель из стопки бумаг, лежавших на дальнем его конце.
– Вот она.
– Видишь? Он без конца повторяет этот фокус. Ему кажется что это очень смешно.
– Мне нравится испытывать терпение новых агентов.
Робби шагнул вперед и остановился только тогда, когда край стола уперся ему в ногу. Он взглянул на маленького Рудника сверху вниз.