считалось чем-то вроде десерта после вынужденной – и иногда долгой – диеты. Но в данном случае убийца пребывала в столь сложном психологическом состоянии, что Бледсоу скрепя сердце уступил пальму первенства специалисту.
Убийца по кличке Окулист внезапно вскочила со стула и крикнула:
– Приведите ее! Проклятая сука. Где она? Я убью ее!
– Сэм, – невозмутимо отозвался Рудник. – Расслабьтесь, прошу вас. Мне нужно, чтобы вы сели, Сэм, и тогда мы продолжим разговор.
– Я не желаю разговаривать! Я хочу только одного – убить ее! Где эта сука?
Стул отлетел в сторону, металлический стол оказался перевернутым, Рудник тоже упал на пол. В камеру ворвались четверо охранников и набросились на арестованную, свободу передвижений и действий которой, кстати говоря, неплохо ограничивали кандалы. Тем не менее ситуация выглядела опасной и отнюдь не рядовой.
– С вами все в порядке? – спросил один из охранников.
– Да, все нормально, – ответил Рудник, и его голос в микрофонах показался слушателям комариным писком.
Даже сквозь зеркало Карен заметила, что Рудник покраснел от разочарования и досады. Она видела, как он обеими руками пригладил свою кудрявую шевелюру и повел плечами, поправляя поношенный вельветовый спортивный пиджак.
Когда Карен прибыла в изолятор временного содержания, Бледсоу сообщил ей, что они только что завершили длившийся всю ночь обыск в гончарной мастерской-студии и на чердаке, где обнаружили фальшивый значок агента ФБР, отлитый из латуни. Оригиналом, с которого была изготовлена искусная копия, послужил старый номер еженедельника «Ю-эс-ньюз», на развороте которого был напечатан крупным планом снимок значка агента Бюро.
Взгляд Карен снова вернулся к убийце по прозвищу Окулист, Саманте Фаруэлл. Ее родной сестре-близнецу.
Ее коротко подстриженные рыжие волосы были расчесаны на пробор, голос оказался глубоким и хриплым, а действия – агрессивными и характерными для мужчин-преступников. В сущности, поведение ничем не выдавало в ней женщину. Вдобавок никто и никогда не слышал о серийном маньяке-убийце женского пола. И только теперь стало ясно, что криминалистов ожидают крупные и неприятные сюрпризы.
Рудник к этому времени уже успел вернуться за стол и сел напротив женщины, которая успокоилась столь же внезапно» как и вышла из себя. По настоянию Рудника охранники вышли из камеры.
– Сэм, я бы хотел поговорить с Самантой.
– А что она может сказать вам такого, чего не скажу я?
Рудник с деланным равнодушием поджал плечами.
Как она себя чувствовала, как взрослела и что при этом ощущала.
– Я могу рассказать вам все, что вы хотите знать.
– Сэм, я здесь не для того, чтобы причинить вам вред, и вы знаете об этом. Я понимаю, что вы можете ответить на мои вопросы, но я действительно хотел бы выслушать именно ее. Пожалуйста.
Сэм вдруг перестала воинственно выпячивать подбородок, голова ее слегка склонилась к плечу. Нахмуренный лоб разгладился, черты лица утратили жесткость и грубость, стали более женственными, а плечи опустились.
– Саманта? – негромко поинтересовался Рудник. – Это вы?
Голова женщины оставалась неподвижной, но взгляд испуганно обежал комнату, прежде чем остановиться на лице Рудника.
– Кто вы?
Голос прозвучал чисто и мелодично, и он столь же разительно отличался от хриплого баритона Сэм, как нежный аромат розы отличается от пронзительного запаха головки чеснока.
– Вот это да! – воскликнул Синклер, не отрывая глаз от зеркала. – Не обижайся, Карен, но у твоей сестренки явно не все дома.
Манетт выразительно присвистнула.
– Да уж, она явно слетела с катушек.
Не все дома… Слетела с катушек… Обычные общеупотребительные выражения, но в данном случае они были неточными.
– У Саманты классическое выраженное расщепление личности, – пояснила Карен. – Его иногда называют еще «синдром множественной личности». Чтобы понять, что это такое, нужно знать, кто она, в какой среде выросла и воспитывалась. Ее отец, Патрик Фаруэлл, был садистом, а Саманте пришлось жить и ежедневно общаться с ним. Как мне кажется, она была слишком молода и неопытна, чтобы справиться с ним и его домогательствами. В конце концов ее разум создал другую, более сильную личность, которую психиатры называют персоной-защитником. Сэм, мужчина, намного больше подходил для того, чтобы противостоять оскорблениям и надругательствам, и даже, пожалуй, смог дать отцу отпор. Он стал доминирующей личностью, а Саманта осталась спрятанной глубоко внутри, в покое и безопасности.
– Для меня это опять психологические выверты на языке мумбо-юмбо, – мрачно заметила Манетт.
Карен обернулась к ней.
– Мандиза, это доказанное психологическое состояние. Обычно оно развивается в детстве в качестве защитного механизма против серьезной агрессии и оскорблений. Кстати, по большей части оно характерно именно для женщин. Если не хочешь верить мне на слово, почитай медицинские журналы. Черт, да можешь просто полистать ДСР-IV, «Диагностическое и статистическое руководство по психическим заболеваниям», том четвертый. Там все изложено ясно и понятно. – Карен снова повернулась к зеркалу. – Кроме того, мне уже приходилось сталкиваться с этим раньше.
– И мне тоже, – поддержал ее Дель Монако. До сих пор он держался в стороне, допрос Окулиста явно приковал к себе все его внимание. – Один раз, правда. Но я тогда сам едва не спятил.
– Что же, получается, Саманта спала все эти двадцать пять лет? – поинтересовался Бледсоу.
– Не спала, – поправила его Карен. – Точнее будет сказать, она некоторое время бездействовала. Патрика Фаруэлла арестовали, когда Саманте исполнилось тринадцать лет. Я полагаю, если Сэм считал, что Саманте ничего не грозит, она пробуждалась к жизни. Когда восемнадцать месяцев назад Патрика Фаруэлла выпустили из тюрьмы, он, должно быть, столкнулся с Самантой. Но тут вернулся Сэм, который был старше, опытнее и умнее, и он смог воплотить свои подростковые мечты. – Карен говорила, не сводя глаз с сестры за стеклом. – Лишенный сдерживающих факторов и не знающий удержу, Сэм действовал в полном соответствии с ними. Он решил убить женщину, которую считал виновной в том, что случилось с Самантой, – ее мать. И начал убивать направо и налево. Первое убийство далось ему легко. Оно вполне удовлетворило его фантазии, но только на некоторое время, и поэтому он убил снова. И снова, и снова…
Дель Монако кивнул в знак согласия.
– Все жертвы походили на Элеонору Линвуд, какой она была в молодости. И для Сэма каждая из них была воплощением зла, сосредоточенного в матери Саманты.
– А что мешает любому убийце утверждать, что он страдает расщеплением личности? – спросила Манетт.
– Ничего, – ответил Дель Монако. – Джон Уэйн Гейси пытался симулировать расщепление личности, но ни разу во время допросов я не заметил в нем признаков существования альтерирующей личности. Но то, как вел себя Гейси, – детский лепет, жалкая любительская игра по сравнению с тем, что нам сейчас демонстрирует Саманта Фаруэлл.
А Карен не могла не думать о том, как же ей все-таки повезло. Если бы Элеоноре Линвуд много лет назад не удалось увезти ее от Фаруэлла, она вполне могла разделить печальную участь Саманты. И что теперь станет с ее сестрой? Скорее всего, ее поместят в психиатрическую клинику особого строгого режима, откуда она никогда больше не выйдет. А шансы на реабилитацию или выздоровление у нее столь призрачны, что едва ли заслуживают упоминания.
Выздоровление… Карен знала, что лечение расщепления личности подразумевало слияние двух альтерирующих персоналий в одну. Даже если это технически возможно, сможет ли Саманта смириться с тем, что она – жестокий серийный убийца? Как справится с осознанием того непреложного факта, что она зверски убила столько невинных женщин?
Карен прислонилась лбом к прохладному стеклу и глубоко вздохнула.
– Ты в порядке? – спросил Бледсоу.
– Послушай, я только что узнала, что у меня есть сестра-близнец, причем не просто родная сестра, а жестокий серийный убийца, что моя мать – на самом деле не мать, а тетка, что мою биологическую мать совсем недавно жестоко убили, а мои самые худшие страхи насчет биологического отца подтвердились. Я бы сказала, что прошедшая неделя выдалась для меня нелегкой.
Манетт согласно кивнула.
– Иногда, Кари, жизнь проверяет нас на прочность.
…восемьдесят восьмая
Карен лежала в послеоперационной палате. Ее левое колено, приподнятое на растяжках, было туго забинтовано. Она пришла в себя всего несколько минут назад, и чувства и ощущения возвращались к ней рывками. Кроме того, ей страшно хотелось есть и еще сильнее – пить.
– Тук-тук.
Карен улыбнулась. Голос принадлежал Робби.
– Входи.
Робби высунул голову из-за занавески и улыбнулся.
– Ну, как твои дела?
– Теперь, когда ты здесь, прекрасно.
Он на секунду скрылся за занавеской.
– А у меня для тебя подарок, – сообщил он, снова появившись.
Карен вопросительно приподняла брови и даже сумела оторвать голову от подушки.
– В самом деле? И где же он?
Робби отодвинул занавеску в сторону, и в палату шагнул Джонатан. Он похудел, но в целом выглядел вполне здоровым. Остановившись в ногах матери, он замер, глядя на забинтованное колено и упакованные в шины запястья Карен, и только потом взглянул ей в лицо.
Карен осторожно, стараясь не повредить трубки капельниц, протянула к нему руки. Джонатан подошел к каталке, на которой она лежала, и бросился к ней в объятия.
– Все хорошо, – прошептала Карен, – все уже закончилось. Мы начнем все сначала, и впереди нас ждет новая жизнь.
– Ты как, нормально? – смущенно спросил Джонатан.
– Немного побита и поцарапана, но ничего, выживу. – Тут Карен заметила, что Джонатан что-то держит в руке. – А это что такое?
Он показал ей небольшой пакет.
– Робби подарил мне «Хуманса». – Заметив ее непонимающий взгляд, Джонатан пояснил: – Это игра для моей приставки, Xbox, мама.