Свежей крови, не засохшей. Сердце заколотилось так, что мешало думать. Что случилось? Соседа убили? Или он сам убил своего гостя, посмевшего ему что-то такое страшное предложить? Или покалечил его, но не до смерти?
Не раздумывая, Ира подскочила к двери соседней квартиры, стараясь не наступить на кровь, и что было сил надавила на кнопку звонка. Собака продолжала лаять, но дверь ей не открыли. Она звонила еще и еще, думая, что, может быть, сосед только ранен, он сейчас соберется с силами и если не откроет, то хотя бы скажет, нужна ли ему помощь. Из-за громкого лая она, сколько ни силилась, не могла расслышать, есть ли в квартире еще кто-нибудь, кроме дога. Через десять минут безрезультатных попыток Ира вернулась к себе и в панике позвонила сначала Татьяне, потом Стасову, потом – на всякий случай – Насте.
– Случилось что-то страшное! – задыхаясь, кричала она в телефонную трубку. – Кто-то убил нашего соседа! У нас вся лестница в крови! Сделайте что-нибудь.
Первым примчался Стасов, его иномарка бегала быстрее, чем старенькие «Жигули» Короткова, который без долгих раздумий вызвался поехать вместе с Настей. Стасов, оставив Иру в квартире, на всякий случай позвонил в соседскую дверь. И к полному его изумлению, дверь открыли. Сосед стоял перед ним в старом спортивном костюме, живой и здоровый, с мокрой половой тряпкой в руках.
– Вы насчет крови? – сразу спросил он. – Я сейчас вымою лестницу, вы не беспокойтесь.
Ира, не выдержав, подкралась к открытой двери и слушала затаив дыхание.
– Я не то чтобы беспокоюсь, – ответил Стасов, незаметно стараясь протиснуться подальше в квартиру соседа и оглядываясь, – но, знаете ли, вызывает тревогу, когда из квартиры раздаются крики, потом падает тело, а потом вся лестница в крови. Согласитесь…
Его тираду прервал оглушительный хохот. Сосед смеялся так, что даже тряпку выронил. Ире этот хохот казался зловещим эхом преисподней. «Он маньяк, – думала она, содрогаясь от ужаса, – он убил человека и теперь как ни в чем не бывало замывает кровь. И еще смеется! Ему весело! О господи, он сейчас еще Владика зарежет, а потом меня».
– Вас, простите, как величать? – спросил он, немного успокоившись.
– Владислав Николаевич.
– Душевно рад. А я – Андрей Тимофеевич. Дорогой Владислав Николаевич, я искренне приношу извинения за то, что своим несдержанным поведением побеспокоил вас. Ко мне, видите ли, явился некий молодой человек, который отчего-то решил, что глубоко мне обязан. Я действительно оказал ему помощь, но ничего выходящего за рамки обычного человеческого дружелюбия. Он, по-видимому, считает иначе и думает, что должен меня отблагодарить. И в виде такой вот благодарности он приволок мне привезенную с охоты часть лосиной туши, только что освежеванной. Заходит, понимаете ли, ко мне в дом, сваливает завернутый в полиэтилен мешок с мясом на кухонный стол и начинает рассказывать, как он мне благодарен и как много я для него сделал. И просит принять в знак вечной признательности окровавленное содержимое этого мешка.
Конечно, я сорвался. А что, я очень громко кричал?
Стасов замялся – он ведь не слышал этих криков, но тут Ира высунула голову.
– Очень, – с вызовом произнесла она. – Это произвело довольно странное впечатление, надо вам сказать.
Сосед выглядел таким огорченным, что Ира немного смягчилась.
– Так я и вас потревожил? Сожалею, честное слово, я не думал, что у нас такая слышимость.
– А что у вас упало? – продолжала допытываться Ира, вошедшая во вкус допроса. – Похоже, как будто человек.
– Голубушка, лосиная туша весит больше, уверяю вас. Я, как вы сами видите, человек не хрупкий, физической силой не обделен, а тем более когда рассержусь. Я просто-напросто схватил этот мешок со стола, швырнул на пол и велел своему гостю убираться, пока я его не прибил. Да-да, признаюсь, – он снова оглушительно расхохотался, – угрожал, высказывал намерение. Но до дела не дошло. Он схватил свой мешок и поволок подобру-поздорову.
– А почему вы дверь не открыли, когда я звонила? Я потому и решила, что вас… – Она замялась. – Ну… что с вами что-то случилось.
– Я был уверен, что этот мерзавец вернулся с еще каким-нибудь подарком, потому и не открыл. Я ответил на ваши вопросы, голубушка?
– А кровь? – все еще подозрительно спросила Ира. – Кровь откуда?
– Дорогая моя, когда туша освежевана, из нее должна течь кровь. Так, знаете ли, природой устроено. Мешок-то изначально был в полиэтилене, а когда я его со злости на пол сбросил, полиэтилен развернулся, а мой гость так испугался, что почел за благо не тратить времени на обертывание и поволок свой трофей в мешке, сквозь который сочилась кровь.
Иру тогда покоробило это обращение «дорогая», но она быстро забыла о неприятном впечатлении, потому что выглядела в глазах и соседа, и Стасова чрезвычайно глупо, и мысли ее были заняты в основном этим. К тому моменту, когда подоспели Настя с Коротковым, ситуация полностью разъяснилась, а к приходу Татьяны все вместе с соседом уже сидели в квартире Стасова, весело подтрунивали над Ирочкой и пили чай с ее знаменитыми пирогами. Именно тогда и произошло знакомство их семьи с Андреем Тимофеевичем.
Впоследствии Ира прониклась к соседу симпатией и уже не обращала внимания на ставшие привычными обращения «голубушка» или «дорогая». Ну привык человек так говорить – и ладно. Какая разница, в конце концов? Ничего обидного в этом нет, просто необычно немножко.
Теперь же она думала совсем по-другому. В том-то все и дело, что человек привык так говорить. Привык настолько, что сам себя не слышит и не замечает того, что говорит. И того, что пишет.
Держа Михаила под руку и болтая с ним о приятных пустяках, она какой-то частью сознания все время перебирала обрывки фраз, содержавшихся в записках, оставленных убийцей:
«Я приближаюсь к тебе, дорогая…»
«Как дела, дорогая?»
«Не кажется ли тебе, дорогая…»
Глава 18
Пожалуй, впервые в жизни Настя вдруг начала смотреть по сторонам. Высокая вероятность близкой смерти пробудила в ней интерес к тому, что происходит за рамками привычной и любимой работы. «Меня не будет, – думала она, медленно шагая от здания на Петровке к станции метро «Чеховская», – а в киноконцертном зале «Пушкинский» по-прежнему будут проходить премьеры новых фильмов, и в казино каждый вечер будут приходить любители поиграть, и каждый день кто-то будет уходить отсюда разоренным, а кто-то – окрыленным неожиданной удачей. И магазин этот будет работать, в нем будут появляться все новые и новые товары, в него будут приходить все новые и новые покупатели. Только я этих товаров уже не увижу и не приду их покупать».
Она обращала внимание на автомобили, нарядно одетых людей, витрины киосков, и в ней просыпалась жажда увидеть и узнать то, чего она не видела и не знала, Потому что еще вчера это было ей неинтересно. Что чувствует женщина, когда приходит в дорогой бутик выбирать себе новое платье или белье? Когда надевает роскошный наряд и идет с мужем в ночной клуб? Когда гуляет с собакой? Когда ездит на дачу и копается в земле?
«Мне тридцать восемь лет, – говорила она себе, трясясь в вагоне метро, – а что я видела в этой жизни? Школа, университет, служба. Кабинеты, трупы, лица потерпевших, свидетелей, преступников. Метро. Собственная квартира. С тем, что я, возможно, скоро умру, я уже примирилась, но ужасно жаль умирать, не увидев и не прочувствовав массы вещей, которые мне вполне доступны, но которые я всегда откладывала «на потом», потому что времени жалко. Конечно, отдохнуть на курортах Майами я уже не успею, да и не по деньгам, и в Лувр тоже не попаду, что все равно есть что-то, что еще можно успеть. Ну, например, посмотреть в театрах несколько хороших спектаклей».
Она не подозревала, что испытываемые ею чувства называются жаждой жизни, она лишь хотела хотя бы отчасти эту жажду утолить.
Придя домой, она деловито посмотрела на часы – до прихода Чистякова оставалось полчаса. Настя решительно открыла шкаф. Боже мой, сколько тряпок навезла ей мама из своих бесконечных зарубежных командировок! И из всего этого изобилия она использовала, кажется, только вот этот серый костюм, когда замуж выходила, да еще узкие черные брюки, тоже один раз надела. Все остальное так и висит невостребованным. Хоть успеть поносить…
Взгляд ее упал на заготовленные, но не использованные стройматериалы.
Сколько еще они так пролежат? А потом Лешке придется маяться с ремонтом.
Может быть, наплевать на принципы и попросить денег у брата? Тогда можно было бы быстро отремонтировать квартиру, чтобы не оставлять мужу после своей смерти еще и эти хлопоты. Что еще осталось? Надо бы сесть и подумать, какие дела следует привести в порядок или доделать до конца, чтобы они потом не повисли грузом на ее близких.
К приходу Чистякова Настя успела не только выбрать наряд, но и накраситься.
– Это что такое? – с ужасом спросил Алексей, замерев на пороге комнаты.
– Лешик, давай пойдем куда-нибудь поужинать, – попросила она.
– Почему?
Он закашлялся, болезненно наморщив нос.
– Я имею в виду: в честь чего?
– Просто так. Продуктов в холодильнике нет…
– Я принес, – прервал ее Алексей. – На рынок заезжал, купил еды на неделю.
– Я не хочу, чтобы ты сейчас начинал возиться с ужином.
Ну пожалуйста, солнышко, давай сходим куда-нибудь.
Чистяков не торопясь снял куртку, достал из кармана очки и, надев их, стал пристально разглядывать жену.
– Что ты на меня так смотришь? Мне это не идет? – тревожно спросила Настя.
– Идет. Сидит хорошо.
– Тогда в чем дело?
– Это я тебя хочу спросить, в чем дело. Когда ты в нормальном состоянии, тебя в ресторан никаким калачом не заманишь, а уж о том, чтобы заставить тебя прилично одеться, и речи быть не может. Я смотрю, ты даже глаза накрасила.
– И губы, – добавила Настя.
– Вот я и хочу знать, что происходит. У нас с тобой какая-то годовщина, о которой я благополучно забыл?