— Отличная мысль, — похвалил Нико, вытащил бумажник, вынул оттуда сто евро и протянул их майору.
Кривен оценил.
Он стоял совсем рядом с Нико Сирски. Незабываемые минуты внутреннего торжества! Комиссар страдал, он мучился, было видно. Он был бессилен прервать эту серию убийств и мог только считать потери — тела ни в чем не повинных женщин, над ними издевались, а потом убили. И последняя — из самой уголовной бригады! Какая ирония судьбы! Выходит, господин комиссар не так блистателен, как утверждают. Он вот-вот падет со своего пьедестала. Знал бы только Сирски, как близко он был от него, знал бы, что их руки соприкасаются! Нико всего добьется, но потеряет главное. Он теперь знал, какая женщина будет следующей, и тогда Сирски перестанет быть тем, кем он был, жизнь навсегда потеряет для него вкус, и он узнает, что такое ад.
Армель только что закончила аутопсию. Теперь ей необходимо было расслабиться и душой и телом. Она уже привыкла работать тщательно, ничего не пропуская при вскрытии, и тогда труп превращался в территорию сложного и увлекательного эксперимента. Ее работа состояла в том, чтобы найти объяснение наступившей смерти, но сама она при этом безоговорочно защищала жизнь. Конечно, жизнь всех тех мужчин и женщин, которых доставляли сюда, была прервана насильственным образом — преступление, несчастный случай или неожиданная остановка работы какого-нибудь органа. Ей надо было объяснить, почему и как это произошло. Ей надо было проникнуть в тайну смерти. А потом были родственники умершего, к встрече с которыми она относилась очень внимательно, так как считала это своим долгом и обязанностью. Живые люди, попадавшие в институт, даже не могли себе представить, что им придется когда-нибудь здесь очутиться: они были раздавлены потерей дорогого человека и испытывали смятение оттого, что здесь оказались. И тогда они обращались к ней, они ждали от нее поддержки и психологической помощи. Она сначала выслушивала их и, чтобы умерить их гнев и горе, взвешивала каждое произносимое ею слово, потом, в более подходящих условиях, они будут оплакивать свою потерю. В голове у нее роилось множество мрачных историй, и она не могла забыть их по мановению волшебной палочки. Но все это было частью ее. Как можно было поверить, что вскрытие тела капитана Адер не было для нее тяжелым испытанием? Она не единожды встречала молодую женщину, Адер присутствовала при вскрытиях, как все члены уголовной бригады. А поскольку Армель была прекрасным физиономистом, она сохранила в своей памяти точный образ капитана Адер. Амели была полна энтузиазма, серьезно относилась к своему долгу и, несмотря на мрачноватую сторону своей профессии, сохраняла свежесть и энергию юности. Теперь же это было безжизненное тело, изуродованное убийцей и аутопсией. От патологоанатома требовалась недюжинная сила характера, она обладала ею, поэтому и могла ежедневно бросать вызов смерти.
Прежде чем выйти к родственникам Адер, профессор Вилар прошла к себе в кабинет. Ей необходимо было позвонить Сирски. Конечно, его начальство и судья Беккер передадут ему во всех деталях ход вскрытия, но она хотела поговорить с ним сама. Это также было ее долгом — ситуация была исключительной. Дивизионный комиссар тут же снял трубку.
— Я закончила, — объявила она. — Твои коллеги сейчас приедут.
— Спасибо, Армель. Я знаю, это было для тебя нелегко…
Профессор Вилар не переставала удивляться комиссару: откуда у него почти женская интуиция?
— Ничего, я справлюсь, — ответила она, не желая распространяться на эту тему. — Я хотела тебе сказать, что нашла кое-что интересное.
— То есть?
— В принципе сценарий все тот же. Причины смерти тоже. Почерк убийцы тот же. Есть, однако, существенная разница: Амели Адер не была беременна. Молочные железы, пришитые на ее грудную клетку, принадлежат предыдущей жертве, Изабель Сольер. Анализы это, бесспорно, подтвердят. Теперь я подхожу к самому главному. Я поместила их в ультрафиолетовое излучение. Тебе прекрасно известно, что множество биологических объектов, помещенных под альтернативное излучение, начинают фосфоресцировать. Затем я обработала их люминолем — этот химический препарат позволяет выявить присутствие минимальных биологических элементов. Представь себе, он лизал соски жертвы. А это значит, остались следы слюны, что позволяет произвести анализ ДНК. Его уже делают…
— Черт возьми, он наконец совершил ошибку!..
— Да, только тебе придется ждать результатов двадцать четыре часа. Профессор Кено, конечно, будет стараться, но он не может сократить время, необходимое для работы техники.
— Боюсь, это слишком долго. Если мы хотим, чтобы не было шестой жертвы, мне нужно больше сведений и быстрее.
— У меня есть еще кое-что. Я обнаружила отпечаток подошвы башмака на черепе жертвы. Он сломал ей часть лицевой и правой височной кости. Наступил всем своим весом, потому что отпечаток прекрасно идентифицируется. Но главное, я обнаружила некую чужеродную субстанцию, оставленную подошвой. Проведу анализы и позвоню тебе сразу же, как только станет ясно, что это такое.
— А ты что думаешь?
— Может быть, что-то растительное. Дай мне время провести экспертизу под микроскопом. Я только что разбудила моего специалиста по ботанике. Он уже едет.
— Отличный ход, Армель!
— Патологическая анатомия, Нико, — это искусство, а не точная наука. Я работаю не для того, чтобы исправить, не для того, чтобы спасти. Я наблюдаю и нахожу объяснения смерти, выявляю следы, доказывающие, что имелось вмешательство третьего лица. В этом и состоит моя работа. Я буду счастлива предоставить тебе исчерпывающий доклад для успешного расследования.
Армель Вилар повесила трубку, глубоко вздохнула и вошла в зал, предназначенный для родственников. Здесь ее ждала семья Амели Адер: эти люди хотели объяснений, представляли себе ее мучения. По опыту Армель знала, что от тех, кто хотел знать обстоятельства смерти, ничего не надо скрывать. И она была готова, если они этого захотят, пройти вместе с ними дорогу ужасающих мучений, которые выпали на долю Амели. Профессор Вилар была способна справляться со своими эмоциями.
18. Гонка преследования
Восемь утра. На рабочем столе Нико лежал план Парижа: красными кнопками были отмечены адреса жертв, кольцом охватившие остров Сите, штаб-квартиру Уголовной полиции Парижа. На стенах кабинета были развешаны списки парижских покупателей хирургических перчаток «Трифлекс» и писчей бумаги, которую использовал преступник. Желтые флюоресцирующие линии указывали на совпадающие позиции. Их было множество: больницы, лаборатории, медицинские кабинеты, ветеринары.
— И та и другая компании были поставщиками больницы Сент-Антуан, — указал на стену судья Беккер.
— Совершенно верно. Но что нам это дает? — спросил Нико.
Эрван Келлек был крупной величиной в ботанике, занимался он и криптогамией. Он все знал про растения, грибы, лишайники и водоросли. Он работал в Национальном музее естественной истории на улице Бюффона и проводил экспертизы для Патологоанатомического института. Стоило только профессору Вилар вытащить Келлека из постели своим звонком и объяснить ситуацию, как он тут же согласился приехать, — для него это было захватывающее приключение. Частицы, собранные во время аутопсии, были крохотными, но Келлек знал свое дело как никто.
— Каковы же результаты? — нетерпеливо спросил Нико.
— Это робин-гуд, — услышал он в трубке голос Армель. — Так называют это растение англичане. У нас оно называется «компаньон руж».
— Извини, но мне это мало что говорит, — проговорил Нико.
— Научное название — «силен двухцветковый из семейства кариофилаксий». Двухцветковый означает, что имеются мужские и женские виды одного растения. У женских соцветий нет тычинок, в то время как у мужских их десять. В садах растут мужские виды. Стебель мягкий, ветвящийся, листья широкие, овальные, заостренные. Цветет с мая по сентябрь. Розовые лепестки разделены пополам. Этот растительный вид считается в Иль-де-Франс малораспространенным.
Они вскоре должны будут обнаружить, кто он. Партия еще не была сыграна, но он чувствовал, что тиски сжимаются. Ему хорошо было известно, что они прекрасно обучены и имеют первоклассное оборудование, не имело значения, что он оставлял им минимум улик. Было достаточно собрать все элементы воедино, проанализировать их, сравнить информацию — и правда явится сама собой. Он не решил еще, какой стратегии придерживаться. Он бы с удовольствием убил ее, эту женщину, и какое бы он испытал наслаждение, когда читал бы в ее взгляде страх, ужас, потом — смерть. Он смог бы даже насладиться абсурдностью ситуации: все стоят вокруг ее тела, лежащего на анатомическом столе, лица в масках склонились над трупом, руки в перчатках, и он сам вскрывает ей грудную клетку! Может быть, даже он сам выполнял бы эти операции, которые она повторяла тысячу раз и тысячу раз говорила, что не делала бы этого ни при каких обстоятельствах. Ему бы хотелось вдоволь поиздеваться над нею — пусть-ка сама пострадает. Она вполне этого заслуживала, эта женщина, обладать которой он хотел и не смог. Конечно, он был недостаточно хорош для нее! Конечно, никто из них никогда не мог предположить, что перед ними высшее существо, что он всесилен. Но он должен быть верен поставленной цели, а цель эта — Нико Сирски. Армель может и пожить, у него было иное предназначение. И Бог поможет исполнить его, ибо он и есть Бог.
Заря поднималась над городом, но следователи не останавливались. Они обходили всех, кто использовал в своей работе перчатки «Трифлекс», и одного за другим посещали клиентов фирмы, выпускавшей белую бумагу А4 CopaPlus, двадцать четыре грамма, они расспрашивали родственников погибших об их друзьях и рылись в личных вещах, пытаясь найти какой-нибудь незамеченный знак. Все сведения стекались к Нико, который надеялся, что из всего этого нагромождения фактов выплывет один, тот, который и станет серьезным следом.