На самом деле в прошлой жизни я стремилась ровно к противоположному эффекту. Но благодаря манипуляциям наложницы мужа окружающие считали меня той еще стервой. Одно мое имя заставляло людей хмуриться. И я ничего не могла с этим поделать… А теперь все странно вывернулось наизнанку: я не боюсь заводить врагов. И собираюсь расправиться с ними без всякой жалости!
— У тебя есть выбор. — Шао Шень встал, поправляя пояс. — Либо ты остаешься рядом со мной и получаешь статус, защиту и рычаги влияния. Либо продолжаешь вести свою одиночную игру — и тогда тебя сожрут. Потому что ты нарушила правила.
— А ты не хочешь, чтобы я ушла? — бросила я через плечо, тщательно расправляя семь слоев шелка на груди.
Он подошел, встал так близко, что я ощутила запах его кожи — черный чай, ветер, ночная лилия.
— Хочу, чтобы ты осталась, — тихо ответил он. — Но на моих условиях. Готов обсудить эти условия, чтобы они совпали с твоими.
Я посмотрела ему в глаза. Очень долго. И все-таки кивнула.
— Хорошо. Тогда начнем с главного. Мне нужно письмо от тебя — подлинное и запечатанное. — Я протянула ему листок и восковую печать. — Для императора. С просьбой лично подтвердить, что ты доверяешь мне охрану своей безопасности на время паломничества.
Он замер. Недоверчиво усмехнулся.
— Ты хочешь, чтобы тебя официально признали моим личным телохранителем?
— Я хочу, чтобы никто не мог обвинить меня в предательстве, если я еще раз увижу кого-то с кинжалом у твоей подушки и пущу ему пыль в глаза. — Я пожала плечами. — И чтобы не пришлось больше доказывать свою лояльность на коленках, рыская по лагерю с рогаткой.
Он рассмеялся — глухо, тяжело, но по-настоящему.
— Ян Айри, ты самая безумная женщина в этом дворце.
— Возможно. Но в этот раз безумная женщина тебе жизнь спасла, — подмигнула я. — Завари чай покрепче. У нас еще много планов. И да… Прежде чем мы поженимся, я должна задать тебе один очень важный вопрос.
— Какой вопрос? — Ли Шао Шень напрягся, испытующе глядя на меня.
— Важный. — Я резко выдохнула и скользнула к выходу из шатра. — Но не срочный. Я задам его, когда придет время. И жду, что ты честно на него ответишь.
— Скажи хотя бы примерно, о чем пойдет речь! — Первый принц ловко поймал меня за широкий рукав верхнего ханьфу.
— О тебе. — Я улыбнулась через плечо и выдернула шелк из ослабевших пальцев принца.
Мы прибыли к подножию горы Кундунь к полудню следующего дня. Небо заволокло тучами, воздух наполняла напряженная тишина, словно сами духи предков затаили дыхание, ожидая, кто ступит на священную тропу.
Храм всех богов, утопающий в туманах, казался парящей над землей крепостью. Его крыши, покрытые темной черепицей, отливали мраком. Широкие лестницы вели вверх, к огромным золотым воротам, за которыми дремала древняя сила.
Путь украшали цветы и шелковые ленты. Музыка флейт звучала нежно и печально, словно провожая нас в другой мир.
— Осторожно. — Ли Шао Шень оказался рядом, стоило мне споткнуться на неровной плитке. Легким движением он поймал меня за талию, вернув равновесие.
Я бросила на него взгляд исподлобья, не хватало только снова свалиться ему в объятия. Но сказать что-либо я не успела — первый же раскат грома оглушил нас.
В следующую секунду небо рухнуло вниз. Дождь хлынул стеной, тяжелой, теплой, как будто сама гора Кундунь решила испытать пришедших.
— Под навес! — крикнул кто-то из воинов. Все бросились к аркам вдоль дороги. Слуги метались, спасая одежду господ и покрывала.
Но мы с Ли Шао Шенем остались на ступенях, промокая до нитки.
Я всплеснула руками, безуспешно пытаясь поднять тяжелый намокший подол ханьфу.
— О нет! — простонала я. — Это платье шили месяц!
Шао Шень усмехнулся и шагнул ближе. Его волосы уже прилипли к вискам, а рукава тяжелыми лоскутами обвисли по сторонам.
— Переживем, — пробормотал он и, к моему ужасу и тайной радости, резко поднял меня на руки.
— Ты что творишь?! — Я возмущенно захлопала ладонями по его плечу. — Поставь меня немедленно!
— Платье же шили месяц, — невозмутимо парировал он. — И вообще… ты сегодня мой талисман удачи. Не могу рисковать, чтобы ты промокла еще больше.
Я закусила губу, чтобы не расхохотаться. Он понес меня через ливень, легко, будто я была не девушкой в тяжелом наряде, а пухом.
Мимо проносились придворные, а я слышала, как за нашими спинами перешептываются:
— Видели? Первый принц сам несет свою невесту! — Вот это любовь… — А я думала, он холоден как лед…
Я закрыла лицо руками, чувствуя, как жар смущения пробивается даже сквозь ледяные капли дождя.
— Шао Шень! — зашипела я. — Поставь меня! Все смотрят!
— Пусть смотрят. — Его голос был ниже обычного, тише. — Они должны знать: ты — моя.
И в этот момент, промокшие, взъерошенные, словно два выбившихся из общего строя безумца, мы ворвались под крышу у самого подножия храма.
Да, возможно, мне стоит бояться будущего. Но в этот миг, пока его рука держит меня крепко, пока его улыбка искрится сквозь капли дождя, я не одна.
И быть может, даже проклятие можно превратить в благословение.
Глава 32
— Чтобы ваш брак получил благословение неба, вы должны спеть ему песню. — Слепой старик в одеждах настоятеля повернул лицо к его высочеству, словно и вправду мог видеть его своими страшноватыми белесыми бельмами.
Мы наткнулись на этого почтенного дедушку сразу же, как вошли под крышу центрального храмового павильона. Точнее, Ли Шао Шень вошел, все еще держа меня на руках. Мы оба промокли до нитки, отчего зрелище из трогательного и возвышенного стало почти непристойным. Да, традиционный наряд принца и княжны состоит из множества слоев. Но шелк, из которого пошиты многослойные одеяния, — тонкий, полупрозрачный и легкий, словно паутина.
Сухой и отглаженный, он изящно развевается при каждом дуновении, но благодаря этой облачности надежно скрывает и одновременно подчеркивает все, что нужно. И хрупкое изящество юной девы, и стальную крепость мышц прекрасного принца.
А вот когда промокнет…
М-да. Нам повезло, что достопочтенный настоятель все же по-настоящему слеп. Он не стал ругать нас за непристойность. Зато с ходу ошарашил непонятностью.
— О чем ты говоришь, старик? — несколько надменно осведомился Ли Шао Шень и не думая отпускать меня. А ведь я старательно вошкалась, пытаясь сбежать или хотя бы прикрыться.
— Ваше высочество умело выбрал женщину, но, чтобы ее получить, придется приложить усилия. Это будет непросто. — Старик-настоятель говорил спокойно, будто беседовал за чашкой цветочного чая в солнечный полдень где-то среди цветущих садов монастыря. — Будущее скрыто туманом. Только нужная мелодия позволит вспомнить правильные слова и произнести их вовремя. Не упустите момент, ваше высочество. Позвольте себе поверить в несбыточное. Иначе снова потеряете!
— Дедушка Сюй! — Пока мы с принцем дружно моргали, переваривая заявление старика, откуда-то из бокового коридора выскочили трое мальчишек в форме послушников. — Дедушка Сюй, вот вы где! Простите, простите, достопочтенные, дедушке давно нездоровится. Бывший настоятель уже двадцать лет не покидает павильон уединения и ни с кем не разговаривает. Мы не ожидали, что именно сегодня он решит нарушить свой обет!
Ли Шао Шень сжал меня чуть крепче, словно боялся, что вместе с водой я сейчас просто ускользну.
— Все в порядке, — улыбнулась я мальчишкам, аккуратно выскальзывая из его рук, и отжала рукав, чтобы хоть как-то скрыть неловкость. — Ваш дедушка, похоже, и вправду был послан нам судьбой. Мы запомним его слова.
— Простите, госпожа, простите, ваше высочество! — Послушники закивали и, почтительно поклонившись, увели старика прочь. Дедушка Сюй, не переставая, вполголоса напевал странную мелодию — мягкую, похожую на отголосок старой колыбельной.
Я поймала на себе пристальный взгляд Ли Шао Шеня.
— Не смей даже думать, что я буду петь, — холодно произнес он, расправляя промокшие рукава.
— Еще как будешь, — не без злорадства отозвалась я. — Иначе не получишь меня в жены. Ты же слышал: небо требует песни.
Он закатил глаза, но я видела — это был жест больше театральный, чем сердитый. На самом деле он с трудом скрывал улыбку.
— Пой сама, — бросил он, отступая к ближайшему колонному проходу. — Ты ведь у нас героиня.
Я прикусила губу. И что мне петь? Как назло, за этим сумбуром событий из головы вылетели все строчки известных песен.
Но, вздохнув, все же шагнула в центр зала, к жертвенному камню, над которым струился дым благовоний.
И начала. Тихо, почти шепотом:
— Спи, мой свет, за окном темно…
Шелест дождя подхватил первую строчку. Мои пальцы невольно сжались на промокшем подоле ханьфу. Я пела колыбельную, ту самую, которую в порыве отчаяния напевала, чтобы успокоить его, когда он бился в судорогах.
— Звезды в небе качают лодку сна…
На этом месте я запнулась. Слова вдруг вылетели из головы, словно ветер унес их. Пустота звенела в ушах, сердце билось где-то в горле.
Я растерянно прикусила губу, опустив глаза… И вдруг услышала:
— Тихо ночь сторожит тебя…
Голос Ли Шао Шеня был низким, немного хриплым, но мелодичным. Он вышел из тени, подошел ближе и подхватил песню так естественно, будто пел ее тысячи раз.
— И сердце мое охраняет твой сон…
Я подняла голову и встретилась с его взглядом. В нем плескалась тысяча чувств: грусть, боль, нежность и что-то совсем невыносимое — воспоминание о чем-то потерянном навсегда.
— Ишель? — Далекое детское имя сорвалось с губ само, против моей воли. Мне так страшно было произносить его вслух. Даже самая первая жизнь не отзывалась в сердце такой острой болью, как та, в которой двое детей пытались согреться в объятиях друг друга, а на холодные улицы чужого города тихо падал снег. Даже самая первая смерть от укола отравленной шпильки не казалась мне такой несправедливо ранней, как та, что случилась в руках работорговцев, когда я защищала самого дорогого человека ценой своей жизни.