— Мамочка, поверь, я хорошо знаю свое дело. Все будет в порядке, успокойся.
— Очень мне нужны твои дела! Я родила тебя здоровым и не хочу, чтобы ты заболел в этом аду…
Так спустя три года вся семья снова наконец собралась под отчим кровом, за родительским столом.
Тенгиз, старший брат, пришел со всеми своими домочадцами.
Для Левана эти традиционные семейные сборы были сущим мучением. Он чувствовал себя не в своей тарелке, ему было скучно. Даже притвориться веселым не удавалось. Сквозь вынужденное внимание к родственникам прорывалось явное раздражение.
Все эти годы действительно он писал домой редко, и письма его были короткими и сухими. Когда от брата приходили послания на пяти-шести страницах, Леван искренне изумлялся: господи, откуда у него столько времени и слов?
И на этот раз, несмотря на трехлетнюю разлуку, семейный обед его не радовал, шумное поведение племянников бесило. Но особенно действовал ему на нервы Тенгиз. Он, как и прежде, говорил с братом покровительственно, будто с мальчиком, и, обратившись к отцу, снисходительно спросил:
— Какие планы у его светлости, не намерен ли он жениться?
— Очень прошу, оставь мою светлость в покое, — громко, не скрывая раздражения, сказал Леван.
В это время маленький племянник намочился в штанишки и заплакал. Тенгиз вскочил и начал ловко переодевать малыша.
— Не беспокойся, я сама, — вмешалась Циала, но Тенгиз отстранил жену. Видимо, эта процедура доставляла ему удовольствие.
Леван удивился: что ему за охота заниматься бабьими делами? Потом принялся внимательно, словно впервые, рассматривать жену брата. Циала была доброй и простой женщиной, хорошей хозяйкой, с уравновешенным, спокойным характером. Никто никогда не слыхал от нее резкого, даже громкого, слова. Она всегда была занята какой-то домашней работой и квартиру держала в образцовом порядке и чистоте.
Леван отчетливо представил себе, как Тенгиз и Циала торгуются на рынке из-за двадцати копеек, как, довольные удачной покупкой, идут домой, как Тенгиз в пижаме натирает до блеска пол.
Он вспомнил Натию и сравнил со своей невесткой. Сравнение было не в пользу Циалы. Перед ним возникло умное, утонченное лицо Натии. Ее светлые волосы, полные губы и два больших передних зуба. В воображении Левана Натия рисовалась далекой и таинственной феей.
До Натии Леван никого не любил. Нравились ему многие. Например, одна химичка. В нее, пожалуй, он был почти влюблен. Но потом разочаровался. Они стояли в очереди за стипендией, она была совсем близко и выглядела очень усталой. Леван представил себе ее дома, непричесанной, на кухне. И облик ее навсегда померк в его воображении.
«Еще дней десять, и Натия вернется в Тбилиси», — думал Леван.
За столом Нино завела разговор об их соседе Симоне Канчавели.
— Что, опять скандалит, несчастный? — спросил Тенгиз.
— Он очень ревнив, — ответила Нино.
— Наверное, не без основания. Зачем женился на женщине, которая черт знает с кем таскалась? — резюмировал Тенгиз, а потом обратился к брату. — Парень, ты не вздумай за ней ухаживать. Как-никак сосед.
— Я просил тебя прекратить дурацкие разговоры!
— Как ты смеешь так говорить со старшим братом? — рассердился Тенгиз.
— Мне придется сказать тебе более неприятные слова, если ты не перестанешь поучать меня. Ясно?
— Посмотрите на этого оболтуса! Парень, даже если ты окажешься гением, ты все равно останешься моим младшим братом. Не забывай этого!
Леван оттолкнул тарелку и вскочил из-за стола.
— Ну вот, началось! Так и до драки недалеко, — возмутилась Нино.
— Мам, но ты посмотри на эту обезьяну! — еще громче закричал Тенгиз.
— Хватит вам! — возвысил голос Варлам.
— Я пошел, — сказал Леван матери.
— Никуда ты не пойдешь! — вскочил Варлам.
— Сынок, куда ты? Тенгиз, ну помолчи же, дай ему хоть пообедать, — взмолилась Нино.
— Мам, я сяду за стол, если ты скажешь, чтобы он перестал говорить глупости.
— Это кто говорит глупости? — теперь уже взвился Тенгиз.
— Сядь хоть ты, — не выдержал Варлам.
— Нет, нет, Циала, уйдем немедленно, одевайся!
— Да ты что, с ума сошел?
— Я тебе говорю, одевайся!
— Малыш спит. Проснется, тогда и уйдем.
— Я тебе сказал, одевайся! Я возьму его спящим.
— А мы-то тут при чем? — почти плакала Нино.
— Беда мне, что за детей я воспитал! Сейчас же сядьте по местам! Немедленно! — Лицо старика покрылось красными пятнами.
Взглянув на взволнованное лицо отца, Тенгиз замолчал и сел, а Леван выскочил во двор.
«Нет, так жить нельзя, — думал Леван, — я их всех люблю — и маму, и отца, и племянников, но жить с ними невозможно. Я просто не смогу…»
Уж очень привык он к полной независимости за последние годы. Теперь даже с близкими людьми ему было трудно.
«Хоть бы скорее мне дали квартиру в Рустави».
После приезда из Гагры жизнь семьи Миндадзе пошла по-старому. Начались визиты, вечера, обеды. Леван опять частенько бывал у них. Но теперь всякий раз надеялся встретить Натию. При каждом звонке настораживался, ерзал на своем месте, оборачивался. Но Натия не появлялась. В конце концов он понял, что девушку в этот дом больше не пригласят. Он заметил, что Маринэ не упускала случая очернить Натию, если кто-нибудь упоминал о ней.
Леван собрался было позвонить Натии, но передумал — это выглядело бы по-студенчески. И решился в первый же свободный день подкараулить ее возле дома, сделав вид, будто это случайная встреча.
Он издалека увидел, как она вышла из подъезда.
«Ага, значит, была на море», — подумал он, увидев ее загорелое лицо. Натия показалась ему еще красивей.
Он подождал, пока девушка перешла на другую сторону, и повернул за угол — боялся, как бы не догадалась, что он ее караулил. Потом дал полный газ, пролетел мимо и резко затормозил.
Когда Натия поравнялась с его машиной, он вышел ей навстречу и, улыбаясь, поздоровался.
— Здравствуйте, Леван. — Она была смущена этой неожиданной встречей.
— А я думал, вы меня не узнаете.
— Почему же?
— Садитесь, я вас подвезу.
— Мне очень далеко…
— Тем лучше, — вкрадчиво сказал Леван.
Натия села в машину.
— Почему-то думал, что вы меня не узнаете. Даже боялся машину останавливать.
— Вы уже второй раз говорите об этом. Почему бы я вас не узнала? Почему вы боялись остановить машину?
— На первый вопрос мне легко ответить: мы только однажды, месяца полтора тому назад, видели друг друга. И то не более получаса. Так что я бы не удивился, если бы вы меня не узнали. Куда вас отвезти?
— К Дыгомским массивам, если нетрудно.
— У меня уже нет другого выхода, повезу, куда скажете. — Леван развернул машину в сторону Сабуртало. — А чтобы убедительно ответить на ваш второй вопрос, мне придется рассказать, по крайней мере, три истории.
— Я слушаю.
— Очень хорошо, тем более что мы уже приближаемся к тому месту, где со мной приключилась первая история. Я ехал в Цхнеты. Вот там, точно, — он показал рукой влево. — Перед институтом физкультуры я увидал девушку, она ждала попутную машину. Я догадался об этом и подумал: «Дай-ка возьму ее», и остановился. Она села на заднее сиденье. Когда мы поднялись в Цхнеты, она попросила свернуть в маленькую улочку, но моя машина не смогла въехать в нее, так она была узка. «Здесь можно объехать верхней дорогой», — сказала она. Я отправился, девушке хотелось, чтобы я остановился у самого ее дома. Она открыла сумочку, вынула пятирублевку и бросила мне на переднее сиденье. «Что вы, дорогая, возьмите деньги, не обижайте меня». Я вернул ее пять рублей. «А я не нищая», — закричала она со злостью и снова швырнула мне деньги.
Натия рассмеялась.
— Вторая история в том же роде?
— А вот слушайте… Вы в Дыгоми к кому едете?
— К бабушке. Она живет одна, и я, когда есть время, навещаю ее.
— Однажды я снова ехал в Цхнеты. У кладбища увидел молодую женщину. В одной руке она держала коробку с живыми цыплятами, ждала такси. Я остановился, решил ее подбросить. «Садитесь», — сказал я. «Ах ты сволочь, что ты во мне такого увидел?» — закричала она, и я рванул машину с ходу на сто километров. После этого я решил никогда не останавливаться, кто бы ни просил меня об этом.
— Но видно, все же остановились, раз есть и третья история?
Леван круто свернул у политехнического института и выехал на дорогу к Мцхете.
— А в третий раз я возвращался из Цхнеты. Вечер был дождливый, пасмурный, рано стемнело. У автобусной остановки стояла женщина. Она была одна, я подумал, что ей холодно, должно быть, и страшновато. Я остановил машину и предложил ее подвезти. Женщина уселась рядом со мною и приветливо улыбнулась. «Раз женщина села ко мне в машину с улыбкой, — решил я, — надо бы сказать ей что-нибудь приятное». Я сделал ей какой-то ничего не значащий комплимент. И вдруг меня как громом поразило — это она трахнула меня сумкой по голове. «Ах ты дрянь, может быть, ты думаешь, что за меня некому заступиться, что я сирота круглая?»
Натия от души смеялась.
— Мне кажется, что я исчерпывающе ответил на ваши вопросы. Не так ли?
— Вполне.
— Вам теперь понятно, чего я боялся, останавливая машину?
— Ну, пока что все идет благополучно для вас. Хотя ведь мы только на полпути.
— Все мои надежды на вашу бабушку.
— А вы с моей бабушкой не шутите.
— Я надеюсь, что она человек со вкусом?
— Да, кажется… А почему вы об этом спрашиваете?
— Мне очень интересно, понравлюсь ли я ей.
— О, это вопрос сложный.
— А вы все же спросите потом?
— Хорошо, спрошу, но не уверена, что ответ ее будет вам приятен.
— Натия, я хочу вам напомнить одну поговорку: «Часто самая дальняя дорога бывает самой надежной». И знаете, что я хочу предложить? Не лучше ли нам ехать в Дыгоми через Мцхету?
— Вы думаете?
— Да, лично я всегда так езжу в Дыгоми.
— Ну, что поделаешь. Я доверяюсь вашему опыту,