— Егор, скажи мне, Лидия Шевелева — это и есть та девушка, которая у нас вчера ночевала?
— Подслушивал! — вскрикнул Егор тоном оскорбленного родителя, заставшего чадо за чем-то непристойным.
— И не думал даже, — ответил дед небрежно, — мне Дима рассказал.
— Спусти с Димы штаны и надери ему задницу, — посоветовал Егор. — Вы можете хоть три дня не лезть ко мне с советами, вопросами, восклицаниями и поучениями?
— Егор! — Дед сел на стул у двери и гордо выпрямил худую спину. — Я никогда не лез к тебе с советами и поучениями. Я просто хочу помочь.
— Мне не надо помогать, — сказал Егор очень серьезно. — Если это возможно, я очень прошу вас мне не мешать. Понимаешь? Мне ничего не нужно, только время и пространство для маневра. Я тебе клянусь, что ты ничем не сможешь мне помочь. Мне никто не сможет помочь, кроме меня самого. А ты мне мешаешь…
— Старики назойливы, — согласился дед, подумав. — Они назойливы, и им очень хочется быть полезными. Нам важно думать, что вы без нас не обойдетесь.
— Мы без вас не обойдемся, — уверил его Егор. — Видишь, мы даже жить стали одной большой дружной семьей, как ты мечтал всю жизнь. А все почему? А все потому, что ты нам велел и мы послушались.
— Я тут, конечно, совершенно ни при чем, — сказал дед торопливо, — но я страшно рад, что все так сложилось и что Дима теперь знает, как может обернуться ребячество и глупость.
— Дед, вот ты бы и занялся им, а? — Егор положил руки на совершенно чистый и пустой стол. Вчера он сгреб и втиснул в нижний ящик книжного шкафа все бумаги. Он больше не мог их видеть. — Сходил бы к нему в институт, узнал, что там происходит. Может, его отчислили давно и нам нужно его восстанавливать? Мне некогда сейчас этим заниматься.
Дед помолчал.
— Егор. Конечно, мне уже девятый десяток, но я еще не впал в маразм, — заметил он сухо. — Не нужно придумывать, чем бы меня занять. У меня полно дел, я даже не знаю, как с ними справиться. Но я должен быть в курсе того, что происходит.
Егор смотрел на него, изо всех сил выпрямившегося на стуле, и не знал, что ответить.
Если он не найдет выход из положения, дед умрет. Он обязательно умрет, и виноват в этом будет он сам, Егор. Димка останется совсем один, а он еще слишком мал и глуп, чтобы бороться в одиночку. Теперь это странно даже представить, но еще три дня назад Димкина судьба не волновала его совершенно. Ему было наплевать на Димку.
И Лидия останется одна. Со своей полоумной мамашей, белой “Нивой”, пушкой под сиденьем и коньячным голосом. И человеком, который ходит где-то рядом, уверенный в том, что его большая игра почти сыграна и скоро Лидия станет ему мешать. Особенно если обнаружится, что она утащила кассету.
Под беспокойным и внимательным дедовым взглядом Егор снял очки и потер глаза.
Почему в этой гребаной жизни все наваливается сразу?! Почему человек не может отвечать только и исключительно за себя?! Зачем ему люди, которые в одно мгновение становятся нужными и важными настолько, что ответственность и желание защищать пересиливают все остальное?! Насколько все было бы проще, если бы он был один и если бы он мог принимать решения, не думая ни о каких последствиях!
Он должен найти выход из положения и сделать это быстро. Найти, и все тут. Иначе дело кончится плохо.
— Дед, мне нечего тебе рассказать. У меня есть кое-какие соображения, но я еще не знаю, насколько они справедливы.
— А с кем ты утром так долго говорил по телефону?
— С Колей Барышевым. В прошлом году он у нас был однажды. Может, ты его даже помнишь.
— Нет, — ответил дед, — не помню.
— Он обещал кое-что для меня выяснить, и я жду от него новостей. Сам поехать на работу я не могу. Меня не велено пускать. — Он усмехнулся. — Так что вся надежда на Колю.
— А… эта девушка? Дима сказал мне, что она помогала вам, когда… Что она была с вами, когда…
— Она была с нами при штурме Зимнего, — закончил за него Егор. — Дед, она просто очень молодая и не слишком опытная. Ее кто-то использовал в личных целях, и она легко дала себя использовать. У нее куча амбиций, как у всех молодых, и ей страсть как хотелось кого-нибудь разоблачить.
Егор секунду подумал и добавил:
— Я на ней женюсь, когда разберусь во всем этом деле.
Дед едва не свалился со стула.
— Что ты сделаешь, когда… разберешься?
— Женюсь на ней, — сказал Егор уверенно. Мысль о том, что он женится на Лидии Шевелевой, доставляла ему удовольствие. Он женится на ней, поселит ее в своей квартире и больше не разрешит заниматься всякой ерундой вроде разоблачения разных адвокатов.
Когда все закончится, он поедет с ней на море и будет втирать крем от загара в ее оливковую теплую гладкую кожу, и слушать низкий голос, похожий на французский коньяк, и каждый день будет узнавать о ней что-нибудь новое — ведь он совсем ее не знает! — и все это новое будет доставлять ему радость и удовольствие.
И каждую ночь и каждый день он будет заниматься с ней любовью. До полного изнеможения. До абсолютного насыщения. До потери памяти.
— Егор, — начал дед. — я понимаю, что у тебя сейчас не самое лучшее время в жизни, но все-таки это странно. Или ты шутишь?
— Дед, я серьезен, как никогда! — объявил Егор торжественно. — Да не пугайся ты, она еще не согласилась.
— А ты ей сообщил о своих намерениях? — спросил тот упавшим голосом.
Егор уже был не рад, что затеял этот разговор. Бедный дед.
— Егор! — В дверях кабинета возник Димка, и оба они, и дед, и брат, разом к нему повернулись. У него было такое странное выражение лица, что Егор быстро спросил:
— Что случилось?
Димка помедлил, как будто не решаясь, и потом выпалил:
— Приехала Маргарита. Она хочет забрать меня домой. Ты что, звонил ей, Егор?
Лидия печатала бюджетный обзор, то и дело сбиваясь с делового и сдержанного тона на какой-то повествовательно-жалкий. Для обзора он совершенно не годился, и она ожесточенно стирала написанное и принималась писать заново.
Черт бы побрал этот обзор. Черт бы побрал все на свете.
Кажется, однажды она уже так думала, только забыла почему.
Весь вечер и всю ночь она старательно заталкивала в глубины памяти Егора Шубина и его идиотскую идею жениться на ней, когда “все будет в порядке”. Самое ужасное, что ее смущала вовсе не идея — дикая до невозможности, — а мысль о том, что, если “все не будет в порядке”, он не хочет, чтобы она по нему убивалась.
Что значит — убивалась?
Что имеется в виду, хотелось бы знать?
Что могущественный, всесильный и ужасный Тимофей Кольцов прикончит проштрафившегося Егора Шубина, если тот не представит доказательств непричастности к скандалу? Но это какое-то средневековое варварство, бандитские разборки, а не цивилизованный бизнес очень высокого уровня. Или цивилизованный бизнес отличается от нецивилизованного только количеством задействованных в нем стволов и денег?
Вчитавшись в только что написанный текст и обнаружив в нем слово “стволы”, Лидия завыла от ненависти к себе и что есть силы стукнула кулаком по столу. Грязные кофейные чашки подпрыгнули, и разномастные ручки покатились в разные стороны.
Что делать, к кому бежать, кого умолять о милосердии и пощаде? Она заварила всю эту кашу, она должна расхлебывать ее, именно она, а не Егор Шубин, для которого все может кончиться пулей в затылок только потому, что Лидии Шевелевой захотелось скандала, а Игорь Леонтьев по неизвестной причине поддержал ее!
Какую роль играет во всем этом Леонтьев? Он тоже глупая и предсказуемая жертва или ловкий и хитрый участник игры? Как узнать? У кого спросить?
“Отец научил меня стрелять, но лучше бы он научил меня думать.
Должны быть какие-то детали, которые выведут меня прямо на готовые ответы — кто, почему и зачем это сделал. Кто-то, кто хорошо знал меня и был уверен, что я ухвачусь за этот материал двумя руками, что у меня даже тени сомнения не возникнет в том, что Егор Шубин может быть жертвой, а не преступником. Кто-то, кто был совершенно уверен в том, что я никогда с ним не встречусь хотя бы потому, что мы принадлежим к совершенно разным мирам, а люди его уровня редко встречаются с праздными писаками, которые возводят на них всякую напраслину. Кто-то, кто, естественно, не мог предположить, что Шубин будет голосовать на Маросейке, а я как раз буду проезжать мимо и остановлюсь, и потом буду спасать его брата, и повезу его в Склиф, и буду спать у него в квартире, потому что в мою собственную заберется некто неизвестный, чтобы украсть у меня документы”.
И еще кассета, которую она вытащила у Леонтьева.
Шубин, пожалуй, прав — он не говорит там ничего такого, что хоть как-то подтверждало бы его вину. Почему тогда, в первый раз, она приняла эту запись как неопровержимое доказательство того, что он виноват?
“Вы мне угрожаете? Или просто шантажируете?”
Что-то вдруг прошло у нее в голове, прошло и остановилось, как будто ожидая, что она взглянет на это внимательнее. Взглянет — и все поймет.
Лидия растерянно потерла шею, на которой еще оставались синяки.
“Наше нежелание обусловлено только интересами дела”.
Он сказал не так. Он сказал:
“Наше нежелание общаться с прессой на данном этапе обусловлено только интересами дела”. Она помнила тот разговор почти дословно.
Схватившись руками за голову, она несколько раз с силой стукнулась лбом о стол.
Дура, кретинка!
Нужно было лучше слушать, а не кривляться и не выбегать из кухни, когда Шубин принес ей эту кассету, а она заперлась в ванной, только чтобы не думать и не переживать!
Нужно ехать. Нужно ехать как можно быстрее. Прямо сейчас. Где ключи от машины, кошелек и телефон? Господи, ну почему она вечно все теряет и забывает и никогда не может действовать быстро!
— Лида.
Лидия вздрогнула и оглянулась, выронив ключи, которые упали под стол с обиженным звоном.
В дверях стоял Игорь Леонтьев и смотрел на нее внимательно и холодно. Холодно и оценивающе. Оценивающе и пристально. Как будто что-то знал. Как будто знал