— Ну что? Все как я думаю? — спросил гигант.
— Убита ножом в горло. Видимо, она уже была в постели. Как ты и сам заметил, никаких фотографий тут нет. Только вот это…
Ник передал Джанни рамочку, что обнаружил в спальне. Стекло было разбито. Половина фото оторвана. На том, что осталось, без труда узнавался болезненный Бернардо Джордано. Он стоял на улице, гордо выпрямившись и улыбаясь, как человек, который фотографируется вместе с кем-то, возможно, ребенком, и чрезвычайно им гордится.
— Что за чертовщина здесь творится, Ник? Зачем Джорджио Браманте понадобилось убивать тут какую-то сумасшедшую старуху? Или он что-то узнал про Алессио?
Коста помотал головой. Нож в горло? Разорванная фотография?
Перони поднялся на две ступеньки, нашел относительно чистое и сухое местечко и сел, глядя на напарника.
— Если мы ничего не предпримем сами, а просто звякнем в полицию, Мессина с нас шкуру спустит. Ну, на это мне наплевать. Сказать по правде, я в отличие от тебя буду этому даже рад. Однако за это нас либо бросят в камеру дожидаться, когда комиссар соизволит нами заняться, либо силой засунут обратно на службу и Бруно с Баветти начнут зачитывать нам бесконечные инструкции, как следует вести расследование убийства. Если у Лео еще осталось время, нам не следует тратить его на подобную ерунду. Нет у нас времени.
Перони, как всегда, ткнул в самое больное место. Коста еще подумал, как будет работать с кем-то другим, когда гигант наконец уступит соблазну и уйдет в отставку.
— Это точно.
— Ну и что будем делать?
— Когда нам что-то попадает в руки, с чем можно работать, мы начинаем действовать. И звоним, когда все уже закончено.
Перони кивнул.
— А когда нам что-то попадет в руки?
— Как только мы побеседуем с этим старикашкой.
Джанни улыбнулся. Парень всегда быстро схватывал. И сейчас сориентировался немедленно. Здоровяк просто хотел, чтобы Коста сам сделал нужные выводы и взял след, который сам он уже учуял.
— Как он сказал? «Вы небось решили, что этот ее мальчишка будет хоть время от времени приходить сюда и помогать ей? Черта с два!»
— Точно.
Наконец что-то сдвинулось с мертвой точки. В голове сразу прояснилось, Нику стало легко — так с ним всегда бывало, когда дело начинало раскрываться.
Полицейские поднялись по ступеням, довольные, что можно наконец вдохнуть того, что могло сойти за чистый воздух. Когда они вышли на улицу, зазвонил телефон Косты.
ГЛАВА 14
Джорджио Браманте посветил фонариком на свои часы и нахмурился. Фальконе сидел в келье на обломке стены, следя в полумраке за его движениями.
— Ты куда-то спешишь, Джорджио?
— Наверное, они просто счастливы, что могут оставить тебя тут навечно, пока не сгниешь, — без всякого выражения ответил беглец.
— Наверное, — кивнул инспектор.
Браманте забрал у него часы, после того как обыскал там, на площади, когда такси уехало. Теперь Лео представлял себе время лишь приблизительно. По его расчетам, он полдня проторчал в этой подземной тюрьме, в камере с железной дверью и кирпичными стенами, под мощным слоем земли и камня, таких же древних, как сам Рим. Как ни странно, убийца обращался с ним даже с некоторым уважением. Никакого насилия, да и угроз не слишком много. Создавалось впечатление, что ум Браманте занят чем-то другим, а захват Фальконе — лишь этап в осуществлении каких-то далеко идущих планов.
Археолог дал инспектору одеяло и бутылку воды, после чего покинул его на несколько часов, хотя у Фальконе создалось ощущение, что он был где-то недалеко. У преступника имелись мобильный телефон и бинокль. Возможно, убийца просто ходил к отдаленному входу в катакомбы, чтобы убедиться, что они по-прежнему здесь одни. А может, чего-то ждал…
И теперь, когда Браманте вернулся, выглядело это так, словно он намеревался остаться здесь насовсем. Усевшись на обломок древней колонны с каннелюрами, поставленный на торец рядом с железными воротами, зашуршал упаковкой чего-то съедобного, купленного в супермаркете.
— Я бы чего-нибудь поел.
Браманте посмотрел на Фальконе, крякнул и, разломив сандвич пополам, протянул кусок сквозь решетку двери.
— Это последний ужин осужденного? Я всегда полагал, что им дают кое-что посущественнее.
— А ты весьма любознательный тип.
— Ага, — кивнул Фальконе. — Это один из моих недостатков.
— И тогда, четырнадцать лет назад, ты тоже был любознательным.
— По большей части меня интересовал именно ты. И тут меня очень многое ставило в тупик.
— Что например?
Фальконе откусил.
— Прежде всего зачем тебе понадобилось тащить в подземелье Алессио.
Браманте бросил на него мрачный взгляд.
— Ты не поймешь. У тебя нет детей.
— Ну так просвети меня.
Археолог взглянул на часы.
— Дети растут и развиваются. Они должны становиться сильными. Уметь побеждать в состязании, в соперничестве. Их нельзя все время от всего прикрывать. Это просто невозможно. Потому что однажды — так бывает всегда и со всеми — тебя не оказывается рядом. Вот тогда оно на них и обрушивается.
— Что именно?
— То, что именуют «реальным миром», — устало произнес Браманте.
— Стало быть, то, что ты бросил Алессио одного в пещере, где он сидел, перепуганный, — все для того, чтобы сделать его сильным?
Бывший профессор нахмурился и покачал головой. Фальконе, к собственному разочарованию, все еще не мог понять главное.
— У меня никогда не хватало мужества даже подумать об отцовстве, — признался Лео. — Когда я женился, это было одно из первых неприятных открытий, которые сделала для себя моя жена. Ей бы раньше об этом догадаться. Быть отцом — это известное самоотречение. Воспитывая ребенка, знаешь, что в конечном итоге тебе придется отправить его в жизнь, куда он пойдет собственным путем. И все нити оборвутся. Ты его отпустишь насовсем. Может, у меня слишком развитое чувство собственника. То немногое, что мне дорого, я предпочитаю держать при себе.
Последняя фраза удивила его самого. И Фальконе задумался, действительно ли он хотел сказать именно это. И еще подумал о том, что сейчас чувствует Рафаэла Арканджело. Жестокий способ распрощаться. В этом-то все и дело.
А потом Лео услышал какой-то звук, донесшийся сверху, высокий и громкий. Вой полицейской сирены.
— Но поступить так с семилетним мальчиком? Нет, он был для этого слишком мал, Джорджио. Это даже я понимаю. Ты же был его отцом. Именно ты жестоко с ним обошелся… Я так и не могу этого понять и принять.
Браманте сунул руку в карман куртки, достал пистолет и просунул ствол между прутьями решетки, держа его на расстоянии ладони от головы пленника.
Инспектор сунул в рот последний кусочек сандвича.
— Ненавижу плавленый сыр. И почему люди покупают такую дрянь?
— Что это с тобой, Фальконе? — резко спросил Браманте. — Или ты не знаешь, скольких я уже убил?
— Отлично знаю. Но Алессио убил не ты, хотя и считаешь себя отчасти виновным в его смерти. Именно в этом в значительной мере причина твоего комплекса вины. Ты хоть понимаешь весь идиотизм своего положения?
Убийца не пошевелился.
— Раньше я надеялся его найти, — продолжал Фальконе. — Не только для тебя. В первую очередь для его матери. И для всех нас. Когда ребенок вот так пропадает без вести, это каким-то образом нарушает естественный порядок. Возникает впечатление, что кто-то нарисовал мерзкое граффити на чем-то красивом, мимо чего ходишь ежедневно. Ты, конечно, можешь сколько угодно заниматься самообманом, внушать себе, что тебе на это наплевать. Но тебе ведь не наплевать. И пока кто-нибудь не сотрет эту мерзость, все равно не успокоишься. И никогда не смиришься с тем, что произошло.
— И этим «кем-нибудь» должен был стать ты?
— Предполагалось, что да. Но я им не стал. Извини.
— А он все равно мертв, — твердо и уверенно сказал Браманте.
— Ну, наверняка ты этого не знаешь. Я уж точно не знаю. Мы шарили повсюду. Лудо Торкья никогда не говорил, что он погиб. Ни мне, думаю, ни тебе. Что он сказал? Ты так его бил, что следовало бы ожидать…
— Сплошную ложь. Ложь и вздор. Мой сын мертв, — повторил Браманте.
— Кто-то из мудрецов сказал, что в конечном итоге все мы там будем.
Беглец едва не рассмеялся. И опустил пистолет.
— Инспектор полиции цитирует старого английского экономиста! Кто бы мог подумать?!
— Ну я же и впрямь любознательный тип.
Издали вновь донесся звук сирены. Может, даже нескольких. Еще ближе.
Лео набрал в грудь воздуха, понимая, что должен задать этот вопрос, но не представляя себе последствий.
— Когда ты в камере заставил Лудо заниматься с тобой сексом… это было впервые? Это был единственный раз?
Браманте моргнул, вполне равнодушно выслушав вопрос, но над ответом задумался.
— Я ожидал услышать этот вопрос четырнадцать лет назад. Но не теперь.
Фальконе пожал плечами:
— Патологоанатомы тоже несовершенны. Тот, что вскрывал Торкью, решил избавить тебя от излишних скандалов. Видимо, сочувствовал, как я понимаю. Тогда многие тебе сочувствовали.
— Но не ты? — холодным, бесчувственным тоном спросил Браманте.
— Но не я, — кивнул Фальконе. — Только не с той информацией, которую мне предоставили. Так что, я прав? И это было не впервые?
— Во второй раз, кажется, — ответил Браманте. — Или в третий. Забыл уже. У меня на лекциях бывало много студентов. И возможностей таких было полно. При полном согласии обеих сторон. И все они ничего не значили. Для меня, во всяком случае.
— За исключением того, — отметил инспектор, — что Лудо не выполнил обещания, своих договорных обязательств.
Лицо Браманте потемнело.
— Он мне в лицо смеялся и говорил, что не знает. И что ему на это плевать.
Фальконе кивнул:
— То же самое сказал и нам.
— Мне на это наплевать!
— Я…
Браманте постучал пистолетом по железной решетке, заставив пленника замолчать. Потом отпер дверь и махнул пистолетом, указывая в коридор. Фальконе понял. Если убийца вернулся, значит, у него есть на это причины. Он знал, что полиция уже вышла на его след и теперь уже где-то поблизости. Может, ему кто-то позвонил и предупредил — человек, которого археолог оставил снаружи. Может…