Он говорил еще что-то, но от неожиданности и волнения в голове у раненого загудело, а перед глазами поплыли разноцветные круги. Видимо, почувствовав это его состояние, адмирал не стал затягивать свою речь. Он сделал шаг вперед и пожал Ушакову руку.
– Выздоравливайте скорее, капитан.
Ушаков открыл рот для ответной благодарности, и осекся.
– Как Верховный главнокомандующий я только что подписал приказ о повышении вас в чине, – объявил глава государства. – Служите Отечеству!
Когда, шелестя халатами, члены свиты покинули палату вслед за адмиралом, Ушаков прикрыл глаза. Посторонний звук заставил его открыть их снова.
– Я вас тоже поздравляю от себя лично, – произнес генерал-майор Бабушкин, севший на табуретку возле прикроватной тумбочки.
– Господин генерал…
– Сегодня можете называть меня Василием Александровичем, – у шефа Особого отдела было чудесное настроение.
Он погладил свою бороду, с довольным видом прикрыл глаза, и контрразведчику даже показалось, что Бабушкин сейчас замурлычет.
– Знаете, что у нас Камо заговорил?
– Как заговорил? – не поверил Ушаков.
– Под наркозом. Вы его сильно продырявили, но доктора этого субъекта спасли. Много интересного рассказал. Не поверите, но с его помощью мы вышли на самого Иосифа Джугашвили по прозвищу Сталин. Старинный его сообщник еще по кавказским делам. Обоих судить будем, – и генерал торжествующе потер руки.
– А что с Петерсом?
– Сидим у него на хвосте. Думаю, возьмем со дня на день, – сказал Бабушкин. – Помните ту парочку из Староконюшенного?
– Еще бы.
– Они сумели выследить связного, который был в особняке у Камо. Как раз незадолго до нашей операции. Мы аккуратно переняли у них эстафету и… в общем, подождите еще чуть-чуть.
– Вы их завербовали? – прямо спросил Ушаков.
– Да, – просто ответил генерал. – Видите ли, контрразведка обязана знать всё о делах военных, а наш отдел – всё обо всех, включая контрразведку.
Простреленное бедро заныло под повязкой, и раненый поморщился.
– Напрасно морщитесь, – миролюбиво заметил шеф государственной охраны. – Вы нашу прошлую беседу анализировали?
– Которую ее часть?
– Ту, которая касалась вашего начальника, полковника Зыкова.
– Пытался, – осторожно ответил бывший штабс-капитан.
– К какому выводу пришли?
– Мне трудно сделать законченный вывод, но ясно, что Николай Петрович вел какую-то свою, совершенно секретную операцию, не вводя в курс других офицеров отдела, – подбирая слова, сказал Ушаков. – Более того, мне до сих пор непонятна ее цель. Вскрыть связи Петерса и компании? Но зачем такая конспирация в нашем кругу? Предполагал, что у красных может быть своя агентура в контрразведке?
– Свой штат Зыков формирует очень тщательно. С его опытом и скрупулезностью он вряд ли пропустил бы человека от большевиков, – заметил Бабушкин.
– Тогда я пас.
– А вы посмотрите шире, – предложил генерал. – Представьте, например, что ваш шеф не спешил арестовывать всю эту братию по другой причине.
Ушаков почувствовал неприятный холодок вдоль позвоночника.
– Что за причина такая?
– Группе Камо давали возможность совершить покушение.
– Давали?
– Я не случайно использую множественное число. Вспомните-ка, с чего всё начиналось для вас, – Бабушкин в своей излюбленной манере сощурил один глаз. – Например, совместное совещание наше.
–Тайная монархическая организация? Она действительно существует?
– Допустите, что да, и в этой истории появится логика.
Рана под повязкой заныла сильнее.
– Заговорщики, если они есть, хотели чужими руками избавиться от адмирала?
– От премьера тоже, – напомнил генерал.
– Но кто планировался взамен правителя? Неужели великий князь? Или Врангель?
Бабушкин пожал плечами.
– Может быть, и Врангель, если Николай Николаевич, к примеру, отказался бы от такой чести. Или великому князю предложили бы регентство, а Петру Николаевичу – премьерство. Там же, на Всероссийском совещании, и вручили бы полномочия. До Учредительного собрания временно, а дальше видно было бы.
– Вы в это верите? Вернее, так: вы можете это доказать? – помолчав, спросил Ушаков.
– Пока не могу, но сегодня полковник Зыков временно отстранен от исполнения служебных обязанностей, – сообщил генерал. – До окончания расследования попытки теракта. У «товарища» Камо найдены документы на бланках Военного министерства, все как на подбор с настоящими печатями и подписью министра.
– Как, и генерал Дитерихс тоже…
– Сомневаюсь. Михаил Константинович, безусловно, верен присяге, – возразил Василий Александрович. – А вот Зыков имел доступ к таким бумагам.
– Боже мой, если вы правы, это дикая авантюра, совершенно в каком-то балканском или турецком стиле, – Ушаков тихо застонал.
– Болит? – Бабушкин показал рукой на ногу под одеялом.
– Подумать только, если бы мы опоздали хоть на минуту…
– Ничего особенного не случилось бы, – невозмутимо сказал генерал-майор.
– Что?! Я вас верно понял?
– Абсолютно. Адмирала и премьер-министра не было в автомобиле под охраной конвоя.
Должно быть, Ушаков так уставился на Бабушкина, что тот привстал с табуретки.
– Вам врача не вызвать?
– Василий Александрович… господин генерал, объясните мне, пожалуйста.
– Да тут особо нечего объяснять, – сел обратно глава Особого отдела. – В «Роллс-Ройсе» ехали мои агенты. Александра Васильевича я убедил проследовать в театр в простом авто, без сопровождения, через Спасские ворота.
– А длинный маршрут, через Боровицкие ворота, вы утвердили специально, чтобы у террористов было больше подходящих мест для атаки? – осенило Ушакова.
– Вы действительно способный офицер, – одобрительно отозвался Бабушкин.
Всероссийское совещание, по рассказу Бабушкина, прошло на «ура». Делегаты стоя устроили овацию Верховному правителю и премьеру, когда министр внутренних дел объявил о сорванной попытке покушения. Никаких демаршей не произошло. Пресса всех направлений очень живо комментирует последние события, в особенности – решение Колчака по аграрному вопросу. Но все так или иначе признают, что из рук эсеров и большевиков вырван важнейший козырь.
– А с формой правления с Божьей помощью разберемся, – подытожил генерал.
– Публичное продолжение истории с заговором последует? – спросил еще Ушаков.
– Тут решать тоже Александру Васильевичу, но я не уверен, что он захочет взрывать такую бомбу, – высказал свое мнение Бабушкин.
– Как мог Зыков на это пойти? Просто в голове не укладывается.
– Николая Петровича подвел избыточный монархизм. Мне жаль его, он профессионал, каких у нас мало. Я думаю, дело об эсеровской группе с последующим арестом Савинкова он специально приурочил к дате совещания, чтобы отвлечь внимание от красных.
– Всё равно не понимаю его, – Ушаков сделал попытку пожать плечами. – Обезглавить государство, правительство… сегодня, когда Россия только начала приходить в себя, и ради одной идеи. Страшно представить, что могло произойти, если бы покушение удалось!
Бабушкин пожевал губами, как бы мысленно проговаривая что-то.
– Могу только предположить, что побудило Николая Петровича примкнуть к заговору. Он, в самом деле, был очень предан покойному государю, и зверское убийство в Екатеринбурге потрясло его. Благодаря следствию мы давно знали ряд подробностей того, что творилось в доме Ипатьева. Но когда контрразведка задержала Юровского, который прятался тут, в Москве, первым его допрашивал именно Зыков. Я при их беседе не присутствовал, но мне передали, что слушать было ужасно. Мерзавец не раскаялся ни в чем. Более того, похвалялся содеянным и откровенно рассказывал такое, от чего волосы дыбом встают. Зыков тогда во всеуслышание заявил: «Это нелюди. Им нельзя отдавать власть, чего бы это ни стоило».
– Но при чем здесь Александр Васильевич?
– Контрразведка оценивает ситуацию перед выборами как сложную. Есть опасения, что Учредительное собрание может выйти с уклоном влево. Эсеры ловко использовали земельный вопрос, играли на настроениях крестьянства, недобитые большевики тоже. До вчерашнего дня, кстати, у них были неплохие шансы провести своих ставленников под видом беспартийных кандидатов. Но адмирал несмотря ни на что категорически убежден: собрание должно быть созвано. Он принял свои диктаторские полномочия только на время и ни о какой узурпации не помышляет.
– Зыков решил, что повторится февраль – отречение, анархия? Решил предотвратить?
– Не исключено. Поэтому счел, что никакая цена не будет чрезмерной. А может, не сам решил, но воспринял чьи-то доводы, которые легли на благодатную почву. Хотя повторюсь, это мое сугубо личное предположение из области психологии.
После этих слов генерал-майор вздохнул и поднялся.
– Лечитесь и ни за что не волнуйтесь. Еще наговоримся.
От такого обилия новостей Ушаков лишился последних сил и сам не заметил, как уснул. Сколько удалось проспать, он не понял, совершенно потеряв ощущение времени. Привиделись картины каких-то неведомых сражений, скачущая конница, а потом большая гавань, вся полная судов, и столбы дыма от них, поднимающиеся в сумрачное небо…
Пробудился он, как от толчка в плечо, хотя наяву никто к нему не прикасался. На табуретке, где раньше был Бабушкин, сидела Ольга. Настоящая, живая.
– Никогда не прощу вам, господин капитан, хамского толчка в сугроб, – заявила она.
Ее удивительные глаза искрились от радости.
– Мне какие-то кошмары приснились, – признался Ушаков. – Будто мы проиграли войну и уходим навсегда. Будто России больше нет.
– Такого не могло быть. Не должно, понимаешь! – с жаром возразила Ольга, и он про себя отметил, что она впервые обратилась к нему на «ты».
– Много чего не должно быть, но происходит.
– Что предписал доктор? – спросила она требовательно.
– Больше покоя, положительные эмоции тоже полезны, – сказал Ушаков.