Но этого не произошло, вслед ему донеслись только гневные реплики Киры Львовны:
— Лена, это безобразие! Как ты можешь? Мы же не знаем этих детей…
Но он был уже вне опасности. Рядом с ним вился по ветру золотистый факел Машкиных волос, впереди открывался простор, манящий и вольный! Солнце палило, лес зеленел, травы душно благоухали, скоро ему исполнится полных пятнадцать, жизнь прекрасна и удивительна! Ах, какой это был волшебный день! И даже колкие взгляды Миши и Борьки его совершенно не портили…
«Конечно, МОИ все опошлили! — думал Леша, с замиранием сердца глядя на легконогую Машку, поспешавшую впереди всей компании. — Но не беда, главное — отпустили…» А уж он убедит СВОИХ, что ребята — хорошие, и ему разрешат всюду с ними бывать. Обязательно разрешат! Уж этого он добьется.
Одна только Веточка чувствовала себя не в своей тарелке. Этот дивный солнечный день как-то сразу померк для нее, едва она заметила, как Алеша смотрит на Машу, как сияют его глаза… Взгляд, нацеленный на Манюню из-под круглых стекол очков, казался радаром, отслеживающим движение летящего в небесах самолета… И открытие это принесло Ветке глухую щемящую боль. Ей показалось, что воздух вокруг стал давящим и тяжелым, стало трудно дышать. От тоски и обиды захотелось кому-нибудь нагрубить, что-нибудь изуродовать, чтобы все почувствовали, как испорчен этот так хорошо начавшийся день. День ее первой поездки на велосипеде…
Веточка раньше не замечала в себе подобных желаний. Они пугали ее. Ей было больно и гадко открыть в себе эти чувства, ведь она никогда не была ни мстительной, ни жестокой! И она ни за что не хотела смириться с этим, признаться самой себе, что в ней существует что-то дурное, мерзкое. Захотелось освободиться, сбросить балласт, чтобы душа снова стала свободной и чистой.
Но обида ее все росла. Ведь именно ей был обязан Алеша тем, что его приняли в их компанию. Ведь это она на том настояла — Маше-то было ровным счетом все равно! Та просто не стала спорить с подругой, Алеша был для нее пустым местом — сама говорила Ветке, что ей Миша понравился… Но Алеша о Веточкиной заботе не знал, а ей было бы смерти подобно признаться в этом! И теперь он летел за Машкой во всю прыть своих длинных ног, и рассеянная улыбка блуждала на его припухлых, окаймленных первым пушком губах.
Вероника с ненавистью поглядела на письма, которые она крепко сжимала своей тонкой, подрагивающей от возбуждения рукой. Из-за них все! Едва они появились, как день полетел кувырком. И теперь она выглядела полной идиоткой, потому что мальчик, без которого она не хотела читать эти письма, не обращал на нее никакого внимания… А соберись они впятером в другой день и по другому поводу — все пошло бы иначе. В этом она ни секунды не сомневалась.
Проклятые письма!
Когда они на полном ходу сбежали под уклон к пруду, Вероника знала, что делать: она напомнит ему о себе, она докажет, без кого в их компании не будет ни тайн, ни кладов!
Этот пруд между деревней и дачами — котлован, наполовину заполненный водой, пополнялся за счет подземных ключей. Его западный, самый крутой склон с песчаной тропинкой, по которой спустились ребята, весь порос густыми люпинусами. Этот пруд ребята прозвали Ближним в отличие от того, возле которого жила Вероника, — его звали Дальним. Здесь, на Ближнем пруду, весь берег был усеян разноцветными лоскутами подстилок и покрывал — на них жарились разомлевшие дачники в окружении детей, собак и бутылочек с минералкой.
Тут, в укромном местечке под кустиками у самой воды, и расположились ребята. Манюня сразу же скинула сарафан и, оставшись в ярко-красном купальнике, устроилась на песке, поджав под себя ноги. Ее примеру тут же последовали Миша с Борькой. Только Ветка и Алексей остались в чем были — у обоих не было при себе купальных принадлежностей.
— Значит так! — с места с карьер приступила к делу Манюня. — Слушай, Лешик, и запоминай. Мы хотим тебя посвятить в нашу тайну. И если ты об этом кому хоть полслова… В общем, сам понимаешь, не маленький! Особенно — своим предкам. Очень они у тебя доставучие. Если б со мной так носились — я бы сдохла с тоски, наверное…
При этих ее словах Леша, разгоревшийся от беготни, покраснел еще больше и принялся сосредоточенно ковырять носком сандалеты травянистый бугорок на песке.
— А они случаем не того — не следят за тобой? — ехидно склонив голову набок, спросил Борька.
— Да, бабуля твоя не сахар… Больно въедливая. Запросто втихаря проследить может. И если она выведает про нашу тайну и про то, чем мы тут занимаемся, — все! Будешь кровью харкать! Врубился? — грозно предупредил Миша.
— Ребят, да вы что! Моя бабушка очень строгая и может даже показаться сердитой, но она справедливая. И если сказала, что отпускает — значит отпустит! А слежка… у нас такое не принято. В нашей семье все доверяют друг другу! — обиделся Леша. — И потом, — продолжал он, собравшись, более уверенным тоном, — это все как-то немножко странно… Вы ведь сами меня позвали — я не напрашивался. И сами в чем-то подозреваете! Если я вам мешаю — могу и уйти…
— Никуда ты не уйдешь! — звенящим голосом воскликнула Вероника. До этой минуты она сдерживалась, но тут ее прорвало. — Не обращай на них внимания — просто они перегрелись. А вы хороши-и-и, нечего сказать! — накинулась она на остальных, — что вы беситесь? Заклевали совсем человека! Как с цепи сорвались… Он, что вам должен чего-то? Раз решили, что он будет с нами — так и не придирайтесь. В конце концов, он за родителей не отвечает — он сам по себе. Правда, Леш?
Тот с благодарностью посмотрел на нее, кивнул и отвел глаза. А потом снова их поднял и улыбнулся радостно и светло, будто впервые увидел. Но через секунду взгляд его снова стал рассеянным и отрешенным — видно, Алеша о чем-то задумался.
А Веточка вся просияла. Резким движением сорвала заколку, скреплявшую волосы на затылке, сунула ее в карманчик пестрого сарафанчика и, тряхнув головой, рассыпала волосы по плечам. Видимо, этим жестом она приветствовала вновь обретенное душевное равновесие — теперь ничто не тяготило ее.
Беззаботная Машка нисколько не обиделась на выпад подруги. Во время ее обличительной тирады она запрокинула голову и зажмурилась, смешно сморщив нос, а потом потянулась, как ленивая грациозная кошечка. Чуть прищурившись, многозначительно поглядела на Мишу, дескать: во дает! И хмыкнула, заметив, что он насупился.
Но Миша — не стал возражать — он и сам понимал, что с Алешкой они перегнули палку. Похоже, тот — ничего себе парень… свой. Конечно, он маменькин сынок и весь какой-то нервно-развинченный, но с такими предками это немудрено! И, хотя ему, Мише, совсем не понравилось, что какая-то девчонка выпендривается и слишком много выступает (хоть и по делу!), но ЭТОЙ девчонке, так и быть, он простит эту глупость. Он подумал: Вероника — девчонка нормальная. Очень даже нормальная. Только тоже какая-то нервная. И решил: хоть ему больше нравится Машка — вот она классная! — но Ветка тоже в порядке. В ней что-то есть! Обе они симпатичные. Темненькая и беленькая. Как в старой любимой книжке — Беляночка и Розочка… Пускай выпендриваются, ему-то что! Он — мужик, и на девчачьи капризы плевать хотел… Главное — клад найти, он ведь человек дела! Совсем как отец…
И никто не заметил, как от Веткиных слов мучительно сжался Борька. Каждая ее фраза, словно хлестала его по щекам. Ему даже вспомнилось, как частенько нахлестывал его за провинность отец, особенно, когда был выпивши. Но сейчас обида была особенно горькой: ЭТА ДЕВОЧКА, ВЕРОНИКА, наорала на них. И на него тоже! Из-за какого-то сопливого хлюпика. Да, за того она заступилась. А за него, Борьку, заступится? НИ-КО-ГДА! Это он вдруг понял ясно, в одну секунду. Она на него — ноль внимания, и в этом все дело! Потому что, кажется, он влюбился в нее. По уши!
Настроения у ребят переменчивы: не успел отзвенеть возмущенный Веточкин голос, как Маша после небольшой паузы решила взять быка за рога.
— Ладно, Ветка, не кипятись. Лешу никто и не думал обидеть — просто предупредили, чтобы железно хранил нашу тайну. Вы мне слова сказать не даете! Леш, понимаешь, как-то на днях Ветка с ее мамой наткнулись в деревне на старые-престарые журналы. А в них оказалось письмо одной женщины, которая жила в этих краях. В нем говорится про клад. Но как раз на словах о кладе письмо обрывается. Ни что за клад, ни где этот клад — ничего не понятно… Вот мы и решили объединиться в тайный союз, чтобы найти этот клад.
И тут у Ветки внутри все похолодело, потому что Алеша решительно шагнул к Машке, присел перед ней на корточки и порывисто сжал ее ладонь обеими руками. Не сводя с нее восторженных глаз, он севшим голосом заявил негромко, но очень торжественно:
— Маш… Спасибо! За то, что мне это доверила и вообще…
Ветку обдало волной жара. От боли и гнева лицо ее стало белым, а глаза вытаращились и застыли так, не мигая.
Это ЕЙ, Машке, спасибо? Ей?! Точно она, Ветка, тут вообще не при чем, точно не они с мамой нашли то письмо, не ей притащили из деревни перевязанные шпагатом бумаги… Как будто Машка, а не она, потребовала принять его в свою компанию!
Нет, этого Ветка не могла вынести… Это было уж слишком!
— Машенька, только ты забыла, — очень четко и членораздельно выговорила Вероника, — что вначале мы создали Союз Четырех, в который кроме нас с тобой, входят еще твой отец и моя мама! — в ее голосе нарастала угроза. — Потом ты вильнула и захотела искать этот чертов клад без всяких взрослых. А это называется предательством — вот как это называется!
— Но ты же сама согласились… — удивилась Маша, но разъяренная Веточка не дала ей договорить.
— Ничего я не соглашалась. Первое слово дороже второго! Мы условились ВЧЕТВЕРОМ — я, ты, моя мама и твой отец. А ты без моего согласия растрезвонила все мальчишкам! И они влезли в это. А раз так — я решила принять Алешу. Я, понимаешь! — этот выкрик она невольно адресовала притихшему Алексею, который застыл у Машкиных ног, с удивлением глядя на Ветку.