Из близкого оврага послышались приглушенные голоса. Подошли трое – еще два красноармейца и командир.
– Что тут у вас? – простуженно спросил командир.
– Да вот, товарищ разводящий… С той стороны шел. Оружия нет. Но глядите, какую хитрую бумажку в шапку зашил!
Разводящий взял записку, посмотрел, бережно спрятал.
– Я объяснял уже, – торопливо сказал Микки. – Могу и вам объяснить!
– Это обязательно, – сказал разводящий, – объяснишь. Только не мне, а в другом месте. Там разберутся. Там умеют разбираться! А теперь пошли, следуй за мной!
Держа в опущенной руке наган, он пошел вниз по откосу. Красноармеец с винтовкой наперевес встал позади задержанного, легонько подтолкнул его штыком в спину:
– Приказу, что ли, не слыхал? Шагай!
– Да-да, – поспешно кивнул Микки, – сейчас. – И посмотрел вокруг долгим, тоскующим взглядом.
Светало. Притих, ожидая весеннего пробуждения, лес. Звезды меркли и уходили в вышину. Туман таял в сладком утреннем воздухе. Легкий морозец сковывал подтаявшие сугробы. Хорошо было вокруг, спокойно и благостно. Трудно думать в такую минуту о том, что твоя короткая, не пустившая новых ростков жизнь на исходе. А Микки об этом и думал.
В 1918 году, когда созданная Дзержинским Всероссийская чрезвычайная комиссия переехала в Москву, в этом доме по улице Гороховой, 2, разместилась Петроградская ЧК. О Гороховой ходили страшные истории. Именно здесь, в коридоре, подслеповатый поэт Леня Канегиссер застрелил первого председателя ПетроЧека Моисея Урицкого: мстил за расстрелянных товарищей. Затем сюда приехала целая группа руководителей, чтобы, в свою очередь, отомстить – но уже не Лене, который был в краткий срок поставлен к стенке, а всем классово чуждым элементам северной столицы.
Николай Комаров, бывший рабочий-большевик, подпольщик со стажем, новый председатель ПетроЧека, и следователь Эдуард Отто пришли на Гороховую уже после того, как убрали тех, кто поднимал первую и самую большую волну «массовидного террора». Они хотели работать честно и профессионально.
…Микки, доставленный в один из кабинетов Петроградской Чека, чувствовал себя не очень уверенно, однако и капитулировать не собирался. В кабинете были двое мужчин в обычных, не первой свежести костюмах. Один сидел за письменным столом, другой, пристроившись на жесткой кушетке возле окна, сосредоточенно перечитывал бумаги. Человек за столом придвинул к себе папку, взял в руки карандаш:
– Давайте знакомиться. Я – следователь по особо важным делам Эдуард Морицевич Отто. Ваши фамилия, имя, отчество?
– Черкизов Александр Александрович… Это видно из паспорта. При задержании я уже рассказывал причины и все прочее…
– Вас не затруднит повторить еще раз? – попросил Отто. – А я зафиксирую ваш рассказ на бумаге. Это для отчета.
– Родом я из Ровно. Родители давно умерли, и меня воспитывала тетя, в Белой Церкви. Там я окончил гимназию. Потом поступил в университет… – Микки поднял на Отто чистые, наивные глаза, спросил: – Вероятно, эти подробности моей жизни вам вовсе неинтересны?
– Ну отчего же! – возразил следователь. – Однако перейдем к событиям не столь давним. Скажите, с какой целью вы перешли границу? Или я не прав – вы не переходили ее?
– Вынужден покаяться, – вздохнул Микки, – перешел. Понимаете, когда белоцерковская тетя умерла, я уехал в Ревель. Надеялся найти там другую свою тетю. Но оказалось, что год назад она выехала в Петроград. Что было делать? Покинув Ревель, я направился в Гельсингфорс, а оттуда…
– Я ведь спросил, с какой целью вы перешли границу, а вы мне про тетушек… С каким заданием? От кого?
Микки с недоумением посмотрел на следователя:
– Вы подозреваете во мне… шпиона?
Отто устало улыбнулся:
– Я хочу знать истину, должность такая. Ну ладно… Что означает вот эта найденная при вас записка? – Он достал из папки разглаженную бумажку, прочитал: – «Доверься этому человеку. Петер». Кому это адресовано? Кем?
Микки рассчитывал на худшее и теперь почти успокоился. Этот добродушный и улыбчивый следователь не внушал ему особых опасений. Видимо, прав был полковник Татищев: главное – не сбиться с легенды, стоять на своем.
– Знакомый финн написал. Петер Вайконен. Своему брату. Чтобы тот приютил меня в Петрограде на первое время.
– Весьма правдоподобно, – кивнул головой Отто, – хотя и несколько однообразно: вслед за родными тетями знакомые с братьями в ход пошли. Вы что же, впервые в Петрограде?
– Да. – И, предугадывая следующий вопрос, без паузы добавил: – Брат Вайконена проживает на Малой Московской, в доме номер двадцать пять.
– Это, кажется, на Аптекарском? – спросил Отто.
– Нет, на Каменном, – ответил Микки и лишь потом понял, что допустил ошибку: следователь спросил, на каком из островов находится Малая Московская улица – приезжий не понял бы этого вопроса. Исправляя оплошность, быстро добавил: – Это мне Вайконен объяснил, что на Каменном. Он ошибся?
С кушетки поднялся помалкивавший до этих пор человек.
– Моя фамилия Комаров, – сказал он. – Николай Павлович. Позвольте разочаровать вас: нет двадцать пятого номера на Малой Московской.
– Как это – нет?
Николай Павлович развел руками:
– Пожар! Сгорел самым бессовестным образом еще в прошлом году. И тем самым вас подвел.
– Значит, Петер Вайконен не знал этого.
– Судя по всему, он многого не знал. Потому и предложил вам столь неважнецкую легенду. Рассчитанную на простаков.
– Я вижу, вы мне совершенно не верите! – удрученно воскликнул Микки. – Но что же мне тогда делать?
– Не лгать! – сухо сказал Комаров. – Ибо все сказанное вами – ложь. От первого и до последнего слова. И зовут вас иначе. И явились вы в наши северные края с юга. Как я понимаю, из Крыма. Те, кто разрабатывал вам легенду, не учли одну мизерную деталь: ваш южный загар. Словом, подумайте.
Уварова не вызывали на допрос трое суток, на что были свои причины: к продолжению разговора надо было как следует подготовиться. Границу с Финляндией в те дни переходило много людей: намытарившиеся и изуверившиеся во всем солдаты и офицеры пробивались домой. На этот раз случай был иной.
Вторично Микки допрашивали в том же кабинете. Те же чекисты. Все остальное было не так, как три дня назад.
– Мы дали вам время подумать, – холодно, не тратя времени, сказал Комаров. – Соблаговолите сообщить свое настоящее имя, род занятий и прочее.
– Я вижу, мне лучше вообще молчать. Все равно вы ничему не поверите.
Комаров тем временем извлек из папки бумажный лоскут:
– Вот записка, найденная при вас.
– Я уже объяснял…
– Довольно лгать! – поморщился Комаров. – Три месяца назад границу перешел еще один человек. И точно с такой же запиской. – Он взял из папки еще одну бумажку, поднес обе к глазам Микки: – Тот же текст. И та же рука. Не правда ли?
– И что из того? – стоял на своем Микки. – Мог же добрый человек Петер Вайконен проявить сострадание и еще к кому-то!
– Странная избирательность! Этот ваш знакомый проявляет заботу почему-то только о деникинских офицерах!
Микки подумалось, что чекисты заготовили еще какие-то козыри, но пока не выкладывают их, ждут. Чего? Надеются на его благоразумие, на откровенное признание? Но это бессмысленно: весь цивилизованный мир знает, что живыми из Чека не выходят!
– А у вас не возникало мысли, что вы меня с кем-то путаете? – исподлобья глядя на Комарова, спросил Микки.
– С кем же вас можно спутать, любезнейший граф Михаил Андреевич Уваров? – с обезоруживающей простотой спросил Отто. – Вот в этой папке – десятки фотографий: выпускники петербургских военных училищ разных лет. Посмотрим фото выпускников Михайловского училища за шестнадцатый год…
Микки махнул рукой:
– Хватит! Этого, полагаю, достаточно. Расстреливайте!
– Ну, так уж сразу… – не смог не улыбнуться Отто. – По-моему, вам это не грозит. Вы ведь младшим адъютантом при Ковалевском состояли?
– Да. Потом – недолго – при бароне Врангеле. Больше ни на один из ваших вопросов я отвечать не буду! – И непримиримо выкрикнул: – Я не боюсь вас! Понятно? Не боюсь!
– А вот кричать не надо, – сказал Комаров. – Поговорим без протокола. Мы располагаем вашим послужным списком. Но видите ли, Михаил Андреевич, бороться всеми доступными средствами с врагами мы вынуждены, это так. Но, заметьте, бороться – не мстить!
Уваров постепенно приходил в себя. Криво усмехнулся:
– Складывается впечатление, будто вы в чекисты меня зовете. Может, и в большевики заодно запишете?
– Тут вы, положим, лишку хватили, – без какой-либо иронии сказал Комаров. – Впрочем, я понял, что вы пошутили. От волнения – неудачно. Нет, Михаил Андреевич, никто вас в нашу веру обращать не собирается. Оставайтесь иноверцем. – Комаров задумчиво помолчал. – Догадываюсь, о чем вы думаете сейчас: им, мол, надо выяснить, куда и с каким заданием я шел, вот они и краснобайствуют, жизнь мне и справедливость обещают… Но я не случайно упомянул, что мы располагаем вашим послужным списком. По имеющимся данным, в чинимых белогвардейцами злодеяниях вы не замешаны. И это главное. Иначе мы поостереглись бы обещать вам жизнь, да и весь наш разговор шел бы иначе… Единственно, чего в толк не возьму: что вас связывает с контрразведкой? Вы ведь от нее шли сюда…
– Ни одного дня в контрразведке не служил! – твердо чеканя каждое слово, сказал Микки. – Ни дня!
– Положим, я вам верю. А дальше? Не скажете же вы, что разочаровались в белом деле и решили вернуться в Петроград, домой. Тем более что никого из ваших близких в Петрограде давно нет. Мы говорим без протокола, так сказать, неофициально. Думать, что колесо истории повернется вспять, бессмысленно – мы, большевики, в России не временные гости. Или вы надеетесь на другое?
– Я уже вообще ни на что не надеюсь! – буркнул Микки.
– А вот это напрасно. В конце концов, какие ваши годы! Сейчас вам, конечно, тяжело, понимаю… Но давайте рассуждать здраво. Белой идеей вы не одержимы, нет: иначе б давно ушли из штаба на фронт, в окопы.