Епархиальная канцелярия епископа Таврического Вениамина размещалась в трехэтажном особняке на углу Нахимовского проспекта и Большой Морской улицы. В прохладных полутемных коридорах с высокими потолками бесшумными черными тенями сновали послушники, смущенно озираясь по сторонам, проходили приехавшие из крымских уездов благочинные, деловито прохаживались уверенные в себе полковые священники. На втором этаже особняка, в просторной приемной, на стенах которой висели выполненные в масле картины на библейские сюжеты, молодой секретарь в шелковой рясе на все вопросы о епископе отвечал с одинаковой твердостью:
– Сегодня владыка не принимает!
Обычно в дни светлых праздников преосвященный Вениамин после обедни отдыхал и уж, во всяком случае, не позволял себе делать никакую работу, считая это делом греховным. Сегодня же он нарушил заведенное правило ради богоугодного дела – решил вчерне набросать положение о новом ордене Святителя Николая Чудотворца. По заведенному правилу, в праздничные вечера барон Врангель, несколько самых приближенных к нему генералов и епископ Вениамин встречались за совместным ужином, и преосвященному хотелось вручить барону наметку статуса ордена, а быть может, если выдастся подходящее время, и посоветоваться о некоторых деталях, кое-что уточнить.
«Воздаяние отменных воинских подвигов храбрости и мужества и беззаветного самоотвержения, – размашисто писал преосвященный, – проявленных в боях за освобождение Родины от врагов ее, учреждается орден Святителя Николая Чудотворца, как постоянного молитвенника о земле Русской…»
Написав это, епископ отложил перо и задумался. Чем-то не нравилось ему такое начало. Быть может, следовало бы вступительную часть усилить упоминанием о нынешнем положении армии. Но сказать об этом в оптимистических тонах: «Тяжкая борьба за освобождение Родины от захвативших власть насильников продолжается. В этой борьбе доблестные воины вооруженных сил Юга России проявляют исключительные подвиги храбрости, и мужества, и беззаветного самоотвержения…»
Подумав немного, епископ поставил запятую и продолжил: «…памятуя, что “Верой спасется Россия”. Но потом он перечеркнул последние слова. Они ему понравились, они могут быть девизом ордена. Обмакнув перо, он вывел: «Девиз ордена: “Верой спасется Россия…” По положению, орден Святителя Николая Чудотворца приравнивается к Георгиевской награде».
Перо замерло на бумаге. Писалось не так, как ему хотелось, в голову шли не те слова. Надо более серьезно, весомо обосновать необходимость ордена. А как? В армии после ухода Деникина провозглашен строгий порядок. Название «Добровольческая» барон заменил на «Русская». Заменил для того, чтобы покончить с внутренним разладом, как ржавчина, разъедавшим армию изнутри: корниловцы, дроздовцы, марковцы, алексеевцы, красновцы, положившие начало Добровольческой армии «ледяным походом», относились с презрительным высокомерием к недобровольцам. Отныне все войска составляют единую армию – Русскую. Подчиненную одному вождю – Врангелю.
Пожалуй, так следует сказать: «Боевые награды во все времена и у всех народов являлись одним из стимулов, побуждающих воинов к подвигам. В вооруженных силах Юга России принят принцип о невозможности награждения старыми русскими орденами за отличие в боях русских против русских…» Впрочем, эти слова лучше передать Верховному, пусть они прозвучат в его приказе. Вениамин откинулся на спинку кресла, облегченно вздохнул и вызвал секретаря.
– Распорядитесь, – попросил епископ, – стаканчик чайку – крепкого, горяченького, с лимоном.
Исполнив просьбу Вениамина, секретарь не уходил. Епископ с удивлением взглянул на него:
– Вы что-то хотите сказать?
– Я бы не решился тревожить ваше преосвященство, – тихо произнес секретарь, – но…
– Чай-то получился отменный! – благодушно кивнул епископ. – Так что там у вас?
– В приемной молодая женщина. Говорит, ей совершенно необходимо видеть вас… – Секретарь увидел, как, недоумевая, епископ пожал плечами, и торопливо добавил: – Я предупредил ее, что сегодня вы не сможете ее принять, но она настаивает… Она утверждает, что вы ее давно и хорошо знаете. Однако фамилию назвать отказалась.
– Вот как? – Вениамин вновь удивленно пожал плечами. Молча допив чай, испытующе поглядел на почтительно склонившего голову секретаря. – Она не назвала себя. Но вы-то знаете ее?
– Знаю. Она просила сохранить ее визит к вам в абсолютной тайне. Я пообещал. Это – Татьяна Николаевна Щукина, дочь известного вам полковника из контрразведки.
– Могли бы и не держать ее в приемной, – насупился епископ. – Дочь полковника Щукина с пустячным делом ко мне не пришла бы. – И, пригладив холеную черную бороду, сказал секретарю: – Пригласите!..
Поклонившись, секретарь бесшумно вышел.
Таня Щукина поразила епископа: он не ожидал увидеть столь красивую женщину. На ней был модный костюм, но выглядел он скромно и непритязательно, под стать случаю.
Он помнил ее по Петербургу, потом по Петрограду. Точнее, знал ее отца. Ее же несколько раз видел мельком – это был тогда эдакий угловатый гадкий утенок.
– Здравствуйте, владыка! – Таня подошла к епископу и, преклонив колени, поцеловала его руку.
Епископ поднял ее, бережно усадил в кресло.
– Прошу… садитесь… Позвольте на правах старого знакомого сделать вам комплимент: вы слегка повзрослели и несказанно похорошели.
– Благодарю вас, владыка. – Таня оглянулась на плотно закрытую дверь, торопливо заговорила: – Ради бога, простите меня за столь неожиданный визит. Поверьте, только исключительные обстоятельства заставили меня прибегнуть к вашей помощи.
Владыка удивленно посмотрел на Таню:
– Вы нуждаетесь в моей… или же в Божьей помощи?
– В вашей, владыка. Я пришла с мирским делом.
– Я слушаю вас.
– Вы сегодня будете видеть Петра Николаевича Врангеля… – начала Таня. – То есть я хотела сказать, что обычно в дни светлых праздников…
– Сегодня это не входило в мои планы, – решил схитрить епископ Вениамин.
– А если я вас очень попрошу повидаться сегодня с Петром Николаевичем?
Епископ слушал Таню и исподволь изучал ее. Он отметил, что в ее характере появилось кокетство, впрочем, как правило, почти всегда сопутствующее красоте, и совсем уж не свойственная прежней ее воспитанной мягкости жесткая деловитость. Деловитость и кокетство сочетались самым неожиданным образом. Владыка, всегда считавший себя знатоком души, удивился, что в человеке за столь короткий срок могут произойти такие большие перемены. «Впрочем, в наш век…»
– Если в этом будет большая необходимость, – глядя Тане в лицо, ответил владыка. – И потом, почему вы не обратились с этой просьбой к своему папе?
– Не могу, – отрицательно качнула головой Таня. – Я не уверена, что отец согласится выполнить мою просьбу. А это крайне важно. И не только для меня.
– В чем же суть просьбы? – спросил епископ.
– У меня есть очень важное для барона письмо. В нем содержатся сведения, касающиеся его мамы, баронессы Марии Дмитриевны, и еще одного человека, которому грозит скорая смерть. Барон может ее предотвратить, если получит это письмо.
– Та-ак. – Епископ удивленно взглянул на Таню, увидел ее страдающие глаза и понял, что и ее кокетство, и ее деловитость – всего лишь маска. И то, что он оценил поначалу как деловитость, была всего-навсего растерянность и отчаяние, на которые она пыталась неумело надеть маску прочной уверенности и житейской независимости.
– Подпоручик Уваров доставил из Совдепии очень важные письма. Одно адресовано баронессой Врангель своему сыну. Второе… оно касается заключенного в крепость офицера. Это все связано. Дело весьма срочное. – Таня старалась излагать все логично и последовательно, чтобы епископ смог быстро разобраться в сути дела. – Но подпоручика Уварова контрразведка по каким-то причинам держит взаперти. И барон до сих пор не может получить этих важных писем. Какая-то странная, темная игра контрразведки, из-за которой может погибнуть человек…
– Но при чем тут вы? – удивился епископ.
– Письма эти в той или иной степени касаются судьбы капитана Кольцова. – Губы Тани задрожали, но она взяла себя в руки. – Теперь вы понимаете, почему папа не согласится откликнуться на мою просьбу?
– Боже мой! Вы что же, помогаете большевикам? Откуда у вас все эти сведения? Кто их вам сообщил? Откуда письмо?
– Владыка! – твердо и решительно, но тихо сказала Таня. – Разве вам важно, за кого молиться? И разве это Господь переделил всех русских людей на белых и красных?..
Епископ потянулся к столу, взял в руки четки, стал торопливо и взволнованно перебирать их. Часто и громко щелкали в тиши большого гулкого кабинета черные, украшенные серебром лаковые косточки. Час от часу не легче. В какую историю он ввязывается по милости дочери полковника Щукина! «Православная церковь помогает безбожнику-большевику», – ошеломленно думал Вениамин. Но и отказать в просьбе он не мог. В конце концов, он всего лишь передает письмо.
– Что ж… я помогу вам, – опустив глаза, сухо промолвил Вениамин. – Я сделаю это.
– Благодарю вас, владыка! – тихо сказала Таня. – И пожалуйста, не говорите барону, откуда это письмо!
– Хорошо, – пообещал епископ и вдруг отчетливо вспомнил сегодняшнюю многолюдную площадь перед собором и коренастого мужчину, протягивающего ему свернутое трубочкой письмо; вспомнил даже фразу, брошенную ему вслед после того, как он отказался принять письмо: «Жалеть будете, ваше преосвященство!» – Хорошо! – твердо повторил он. – Я скажу, что мне его подал на площади прихожанин.
Таня извлекла письмо и, как величайшую ценность, бережно вручила его преосвященному.
– С Благовещением вас, ваше преосвященство! – Врангель пошел навстречу епископу, смиренно склонив голову для благословения.
Вениамин осенил Врангеля крестным знамением.
– Прошу садиться.
Епископ опустился в большое кресло около стола и, подождав, когда сядет Врангель, сказал:
– Сегодня пополудни я засел за работу с намерением написать статут ордена святителя Николая Чудотворца. Не получилось. Меня волновало иное. Поэтому позвольте мне сперва задать несколько вопросов.