Кольцов присел на сероватую, словно сединой тронутую, солончаковую землю, обхватил руками колени.
Теперь он ясно понимал, как мало у них было шансов благополучно выбраться из Сенного переулка. Просто очень повезло.
Но не о безысходности своего положения думал сейчас Кольцов – он настойчиво пытался найти из этой ситуации выход. Выхода не было.
А время торопило.
Времени уже почти не оставалось.
Они молчаливо, задумчиво курили, и каждый из них почти физически ощущал, как истекают секунды. Дорогие секунды, оборачивающиеся минутами, часами.
– Где-то тут неподалеку живет какой-тось родич моей Марии, – вроде даже некстати вспомнил Василий Воробьев. – Не то свояк, не то деверь. Я в этой иерархии ни шута не разбираюсь. Мария как-то ездила к нему, мне гостинец привезла: две добрых сетки-сороковки. Выходит так, что родич ее – рыбак.
– Где он живет?
– Мария говорила – недалеко от Керчи. Я название села хорошо помню – уж больно чудно оно называется: Мама. Мама – и все тут! А где оно, шут его знает!
– А зовут как рыбака, не помнишь?
– Вроде Тихоном Дмитриевичем…
Когда-то, глядя на карту, Павел тоже удивился названию села, расположенного на берегу Азовского моря. Чем больше думал Кольцов об этом селе, тем больше убеждался, что идти надо именно туда. Оставаться в непосредственной близости от города, в котором их, несомненно, уже ищут, было опасно. И потом, в приморском селе, глядишь, отыщется добрая душа, готовая помочь большевикам. Если не родственник Василия и Марии, то, может, кто-то другой…
Не колеблясь больше, Кольцов решил:
– Ну что ж… Как любил говорить его превосходительство генерал Ковалевский, «за неимением гербовой пишут и на простой». Пошли искать Маму!
Вдалеке узкой полоской белела разрезавшая степь дорога. Кольцов и Воробьев направились к ней. Они шли, и им казалось, что степи не будет конца.
Послышался скрип колес. Их догоняла зеленая бричка, запряженная парой коротконогих, с косматыми гривами лошадей. За спиной возницы блестел на солнце ствол винтовки.
– Не оборачивайся больше! – сказал Кольцов. – Иди как ни в чем не бывало.
Запыленные лошади догнали их. Раздался голос возницы:
– Огонь есть? Курить надо!
По круглому и плоскому лицу в вознице нетрудно было узнать калмыка. Кольцов знал, что в свое время из донских калмыков в белой армии сформировали целый полк – Зюнгарский. Вид у солдата был скучный. Оживился он, лишь увидев у Кольцова зажигалку из патронной гильзы. Он сам предложил подвезти их, – видимо, одиночество наскучило. Кольцов и Василий тут же забрались в бричку. Солдат направлялся в село Большой Тархан – от него до Мамы было рукой подать.
Ехали. Возница жаловался на жизнь. Когда начал рассказывать, как отходили они с Кавказа на Крым, совсем детская обида выступила на его плоском лице.
– Матер-черт офицера! – сказал он. – Моя кричит ему: ты погоны снял и кто тебя знает, а мой кадетский морда всяк большак видит! Просил – бери моя с собой. Все равно бросал. Опять побежит – опять бросит. Так. Матер-черт!
– А ты бы раньше убежал, – посоветовал Кольцов.
– Куда бежать? Зачем бежать? – грустно сказал калмык. – Служба нельзя бежать, матер-черт!
Попрощались с ним на въезде в Большой Тархан – отсюда дорога к Маме круто забирала влево.
Село Мама стояло на берегу. Пологим амфитеатром оно спускалось к морю. Первая же старуха на вопрос о Тихоне Дмитриевиче указала дом рыбака. Приземистый и глиняный, с красиво расписанными оконными наличниками, он стоял едва ли не на той самой линии, куда в лютые штормы могут докатываться волны, а двор и вовсе спускался к самой воде.
Тихон Дмитриевич – человек лет пятидесяти, в жилистой фигуре которого чувствовалась скорее не сила, а выносливость, – встретил незнакомых людей довольно спокойно и даже равнодушно. Во дворе, отгороженном от улицы редким плетнем, он старательно выстругивал широкую, тяжелую доску. Рядом с ним играли трое детей. Увидев незнакомцев, он отослал детей в дом, однако работу не прервал.
– Здравствуйте вам, – несколько смущенный холодностью хозяина, сказал Воробьев.
– Здравствуйте, – неприветливо отозвался рыбак, взвалил на плечи оструганную доску, взял топор и, не оборачиваясь, пошел к воде.
Кольцов и Василий озадаченно переглянулись и, делать нечего, двинулись следом. По морю одна за другой перекатывались невысокие, с белыми гребнями волны. Десятка полтора баркасов и лодок стояли на песчаном берегу. Справа от села далеко в море заполз остроконечный каменный мыс.
Рыбак подошел к выкрашенному суриком баркасу, прислонил доску к его высокому борту. Осторожно кашлянув; Василий вновь попытался завязать разговор. Сказал с вызовом:
– А у нас родню по-другому привечают… – И многозначительно добавил: – Я – Василий, Мариин муж.
– Мариин? – удивился рыбак. – Воробьев, что ли?
– Воробьев. А что, не похож?
– Похож, не похож, – проворчал рыбак. – Я ж тебя, своячок, ни разу в жизни не видал.
– Вот и гляди, разглядывай!
– Ну да! Для того, что ли, и припожаловал? Из Новороссийска? От красных? – скептически сощурился Тихон Дмитриевич и перевел свой прицельный взгляд на Кольцова. – А это кто ж с тобой?
– Товарищ. Звать Павлом.
Рыбак кивнул, давая понять, что запомнил.
– Тут такое дело… Товарища надо доставить в Кирилловку, – неловко попросил Василий.
Рыбак удивленно покачал головой:
– Вы что же, за этим сюда добирались?
– За этим.
Тихон Дмитриевич еще раз удивленно качнул головой, молча забрался в баркас и принялся выбивать подгнившую банку.
– Выходит, зря мы на тебя надеялись? – напористо и прямо спросил Василий.
Рыбак сосредоточенно орудовал топором и не отозвался.
– Сам боишься, посоветуй, кто сможет! – попросил Василий.
– Никто.
– Товарищ хорошо заплатит, – как последний, самый веский аргумент бросил Воробьев.
Тихон Дмитриевич отложил топор:
– А я думал, у Марии мужик поумнее будет. Разве об деньгах речь! – И он опять склонился над банкой.
Кольцов понял, что пора ему вмешаться в этот разговор.
– Мы – свои, нас не следует бояться. – Он снял фуражку, вытер потный лоб.
– Теперь все свои. Чужих нету. Всеобщее братство!
И тогда Кольцов решил – была не была! – говорить с Тихоном Дмитриевичем откровенно. Зла он им не причинит, не выдаст, а может, и окажет помощь. Или что-то посоветует.
– Если я до завтра не попаду в Кирилловку, случится большая беда, – решительно сказал Кольцов. – Белые готовят десант на ту сторону, а наши не знают об этом. Их могут застать врасплох.
– Во-он как! То-то белые засуетились… – Покачав головой, рыбак продолжил: – А в море, братцы, я все же не пойду. И обижаться на меня нечего: третьего дня нас всех предупредили – кто до воскресенья выйдет в море, тот больше не увидит своей посудины. Такие дела… – Кивнул через плечо: – Вон миноноска уже несколько дней за берегом следит. Мимо нее не проскочишь! – Видимо, посчитав разговор оконченным, он вновь принялся за работу.
Павел только теперь увидел на горизонте темную полоску миноносца. И понял, что никакие уговоры не переубедят рыбака.
– Жаль, – вздохнул Кольцов.
– Жаль не жаль, а будет так, как сказано… – После долгой паузы он прервал свое занятие: – Допустим, ночью можно было бы проскочить. Допустим. Так ведь шторм идет!
Садилось солнце, заливая багрянцем облака. Вечер был тихий, слегка ветреный.
Закончив работу, Тихон Дмитриевич стал собирать инструмент.
– А по-моему, не похоже на шторм, – возразил Василий.
– Не слышишь, пески поют? – сердито спросил рыбак.
И верно, перекатываясь под ветром, уныло скрипел песок.
– У вас в Новороссийске кругом камень – потому другие приметы, – пояснил он. – А у нас чайка да песок шторм предвещают… К ночи разгуляется!
Повечеряли в горнице. Спать Кольцова и Воробьева разместили в сарайчике. На душистое сено хозяйка кинула домотканое рядно и, пожелав доброй ночи, ушла. Лежа на сене, они слышали, как по двору, покашливая, ходил Тихон Дмитриевич, управлялся со своим хозяйством. Потом все стихло.
– И обижать твоего родственника не хочется, – тихо проговорил Кольцов, – и выхода другого нет… Рискнем?
– Да я и сам уже подумал, – поняв его с полуслова, вздохнул Василий. – Двинули?
В последний раз прислушались к тишине. Затем осторожно вышли во двор. Окна в доме рыбака уже не светились. Воробьев взял под навесом тяжелые весла, Кольцов – сложенный парус.
К берегу, где стояли баркасы, они шли уверенно – дорогу запомнили хорошо. Кольцова мучили сомнения: удастся ли им самостоятельно добраться до противоположного берега Азовского моря? Он уже не мечтал о Кирилловке, его устроила бы любая деревня на той стороне моря – лишь бы встретить красноармейцев, лишь бы предупредить своих заранее!
Погода заметно испортилась. Тучи затягивали небо. С моря налетал резкий, порывистый ветер.
Проваливаясь в рыхлый песок, они стали вершок за вершком сталкивать с мели тяжелый баркас.
В темноте послышались шаги – кто-то быстро шел, почти бежал в их сторону. Кольцов и Василий пригнулись, прячась за бортом баркаса.
Это был Тихон Дмитриевич.
– Вы что ж такое удумали! – запаленно выдохнул он. – Баркаса чужого не жалко, так хоть себя пожалели бы! Керосина-то в моторе нету!
– На веслах хотели, под парусом, – тихо сказал Кольцов. – У нас выхода другого нет. Нет! Понимаете? От того, переправлюсь я туда или нет, зависят тысячи жизней! Десятки тысяч!..
– Когда десант? – неожиданно спросил Тихон Дмитриевич.
– Послезавтра на рассвете.
– Да, времени в обрез, – задумчиво сказал рыбак. – На веслах, други сердешные, далеко бы не ушли. И парус, как только ветер в силу войдет, не помощник. Эх, вы!.. Ну ладно – товарищ Павел, он, видать, человек сухопутный. А ты, Василий? Неужто не понимал, что вас тут же возле берега и притопило бы! Нет, надо на моторе идти, может, что и получится.