В совнархозе встретили его хорошо, как человека, вернувшегося на родину. Конечно, были разные оттенки в отношениях к нему, но он их не замечал, пытливо приглядываясь к новым людям. Его радовал на редкость удачный подбор инженеров: чуть ли не у каждого за плечами три-четыре, а то и пять пятилеток.
Из Москвы он видел Южноуральск в зыбкой дымке тридцатых годов, и если уж говорить начистоту, то Леонид Матвеевич не предполагал, что попадет в среду такой зрелой технической интеллигенции, не уступающей, пожалуй, и госплановскому коллективу. Ну, что ж, бывают ошибки со знаком плюс.
По мере знакомства с совнархозом, внешне будто похожим на министерство в миниатюре (тс же отраслевые управления, только без титула — главные, те же отделы, та же коллегия, именуемая советом), Лобов первоначально разделил всех работников на две части: приезжие и местные. Потом каждая из этих частей подверглась, в свою очередь, делению: среди приезжих были коренные «центральные» и недавние выдвиженцы, не успевшие еще привыкнуть к Москве; среди местных выделялись инженеры с заводов Ярского промышленного района, патриоты Южноуральской области. Некоторые из «центральных», вообще-то люди с развитым чувством масштабности, любили подтрунивать над степняками, которые гордясь своим заводским первородством, не оставались, впрочем, в долгу и прозрачно намекали на затянувшееся одиночество москвичей, не торопящихся обосновываться в провинции. Лобов, как новичок, временно находился на привилегированном положении: мог судить всех, сам не подвергаясь осуждению.
Егор Речка оказался прав насчет «курса бумажных дел»: даже на беглое ознакомление с проектами строек Леонид Матвеевич затратил целую неделю. Особо его заинтересовала судьба металлургического комбината в Ново-Стальске. Еще в те времена, когда готовилась к пуску домна номер один Магнитогорска, Серго Орджоникидзе пророчил большое будущее Ярскому месторождению. И едва вступили в строй первые заводы второй угольно-металлургической базы, нарком тяжелой промышленности послал в Ярск начальника Кузнецкстроя, одного из зачинателей нашей индустрии. Но уже надвигались драматические события. Вскоре не стало Орджоникидзе. Потом война. Потом восстановление украинской металлургии. Когда же дошла очередь до Ново-Стальска, то вдруг выяснилось: ученые еще не решили, как подступиться к хромо-никелевой руде, чтобы подешевле получать природно-легированную сталь. И это тем более досадно, что иные дельцы, ловко спекулируй «ярской проблемой», успешно защищали кандидатские и даже докторские диссертации.
После некоторых колебаний Лобов решил поговорить с председателем совнархоза откровенно. Он знал Нила Спиридоновича Рудакова по Москве, в бытность того министром. Встретились они в Южноуральске как давнишние знакомые, сразу перешли на «ты», давно унаследовав ту завидную простоту, которая царила среди хозяйственников — «тридцатников».
— До каких же пор будет продолжаться борьба технических идей?— спросил его Леонид Матвеевич после совещания, где речь шла о пуске новой новостальской домны.
Рудаков поднялся из-за стола, прошелся по зеленой, с красной каймой, ковровой дорожке, разминая уставшие от долгого сидения ноги, остановился у окна, сказал, не оборачиваясь:
— Это не борьба идей, а игра идей. Вчера получил еще одну схему обогащения ярских руд. Предлагают строить цех кричного железа на одиннадцать вращающихся печей. Ссылаются на заграничный опыт. Но ведь подобного комбината нигде в мире нет. Подумать только: мы первыми запустили искусственный спутник Земли и не можем найти экономически выгодного способа получения естественно-легированной стали! Парадокс.
Леонид Матвеевич нарочно подбавил масла в огонь:
— Не легко сделать так, чтобы и овцы были целы и волки сыты,— чтобы и никель уберечь и дешевую сталь выдать.
— Полюбуйся ты на него! Уж не приехал ли ты защищать все эти ЦНИИ и ГИПРОМЕЗЫ? Тут без тебя адвокатов хватает. Диссертации писать опоздал, некогда переучиваться. Пусть уж металлурги двигают свою науку, нам с тобой надо строить.
— В первую голову — прокатный цех.
— Согласен. А то, видишь, что получается? Из нашей стали делают сковороды и утюги. Слишком много чести для оладей,— поджаривать их на хромоникелевых сковородках.
— Как ты относишься к предложениям перевести комбинат на привозную руду? — поинтересовался Леонид Матвеевич, чтобы разом, до конца выяснить его точку зрения.
— Линия наименьшего сопротивления,— не задумываясь, ответил Рудаков, словно ждал этого вопроса.— Ну, конечно, сторонники привозного сырья делают вид, что защищают государственные интересы, стараются якобы приберечь никель для будущих поколений. Находятся даже «теоретики», доказывающие, что стране сейчас якобы не нужно такого количества спецсталей. Это в ракетный век! Посуди сам: разве для обгона Америки помешают несколько миллионов тонн низколегированной стали? Нет, не надо ориентироваться на кустанайскую руду. Следует быстрее завершать металлургический цикл на комбинате, тогда не будет отбоя от покупателей нашей стали. Она пойдет нарасхват.
— Поговаривают и о том, что запасы Ярского месторождения не велики,— еще подбавил маслица в огонь Леонид Матвеевич.
— Тут всего наслушаешься, приструнить бы этих говорунов и шептунов,— сказал председатель совнархоза и сел за стол. Вид у него был усталый, движения вялые, и говорил он все это, наверно, не в первый раз, кое-как скрывая раздражение.
Лобов во всем соглашался с ним, за исключением одного: не следовало бы отказываться от привозной руды, пока наука ищет удобные подступы к местной. Своим чутьем госплановца он сразу разгадал, что председатель СНХ побаивается, как бы закоренелое недоверие к Ярскому месторождению снова не притормозило строительство Ново-Стальского комбината.
Нил Спиридонович достал из тумбочки письменного стола ученическую общую тетрадь, подержал в руках, будто взвешивая, и подал заместителю:
— Полистай на досуге, для души. Старая докладная записка геолога Жилинского в обком партии. Читается как приключенческий роман.
— Я знал Жилинского, когда еще был мальчишкой.
— Стойкий мужик. На открытых им месторождениях выросло с полдесятка кандидатов в профессора, а рядовой инженер, без ученых степеней и званий, один столько лет доказывал свою правоту.
Леонид Матвеевич ушел от Рудакова ободренным, хотя ему не нравилась этакая расслабленность Нила Спиридоновича. В Москве он выглядел подвижным, даже бравым и вот сдал за какой-нибудь год в Южноуральске. Что это — временный упадок сил после трудного министерского поста? А впрочем, может быть, на него, действительно, так сильно повлияла недавняя шумиха вокруг ярской дамбы, которую злые языки окрестили противоместнической дамбой? До приезда в Южноуральск Лобов не придавал этой истории серьезного значения, хотя она получила широкую огласку, и одно время доброе имя Рудакова склонялось во всех падежах, как только заходила речь о местничестве.
Все началось с того, что кто-то из работников Госплана натолкнулся на «скандальное» нарушение государственной дисциплины: Южноуральский совнархоз намеревался достроить, наконец, дамбу в Ярске. Откуда взялись деньги? Предполагалось снять миллион рублей с какого-нибудь третьестепенного объекта, где ассигнования все равно не могли быть освоены. Только предполагалось. Ни одной копейки не было истрачено. Но и этого оказалось вполне достаточно для обвинения. Впрочем, для вящей убедительности добавили пункт второй: достройка Ярского драмтеатра. По соседству с ним возводился шикарный, с полным набором излишеств, очередной Дом культуры — образчик былой министерской чересполосицы, однако ж обвинители и не заметили сего.
Тенденциозность была настолько очевидной, что ни у кого, конечно, не поднялась рука на Рудакова. Все кончилось, как сам он невесело шутил, «всесоюзной проработкой». Но переболев, Нил Спиридонович приобрел долгосрочный «иммунитет» против собственной смелости в строительных делах. «Может, я ошибаюсь?» — спрашивал себя Лобов. Ему очень хотелось ошибиться в данном случае. Бывают же у председателя совнархоза минуты просветления, к примеру сегодня, когда он прямо и резко заговорил о судьбе металлургического комбината. Стало быть, есть еще порох в пороховницах!..
Пройдет немного времени, in все убедятся в том, что та же дамба крайне нужна Ярску: не может двухсоттысячный город без конца подвергаться наводнениям, когда весенний Урал-гуляка вымахивает из берегов. И во всяком случае, раз уже начали строить, надо доводить дело до конца, не бросать деньги на ветер...
Рассуждая так, Леонид Матвеевич успокаивался. По все же его тревожило неудачное вступление Рудакова па пост председателя совнархоза. Трудновато придется и ему, Лобову. Он-то определенно ввяжется в эту затянувшуюся перебранку с перестраховщиками. Ново-Стальский комбинат строится почти двадцать лет и до сей поры не имеет ни прокатного цеха, ни аглофабрики. Завод Южуралмаш тоже не закончен, хотя мог бы встать вровень со своим свердловским тезкой. В целом по области в «незавершенке» омертвлено до полмиллиарда целковых. Оборудование, завезенное много лет назад, старится морально. А в Госплане аккуратненько разделили двадцать миллиардов, ассигнуемых совнархозу на семилетку, на семь равных частей. Что ж, если не согласятся на перераспределение средств по годам и объектам, то придется писать в ЦК. Да, прямо в ЦК. А Рудаков? Поддержит или нет? Пойдет вместе или останется в сторонке? Что за вопрос,— определенно поддержит. Бывало он отстаивал и не такие идеи. Временная у него эта «моральная старость». Нил Спиридонович еще встряхнется, покажет себя, непременно покажет. И землистое лицо его порозовеет, и опущенные плечи расправятся по-молодецки. У каждого случается упадок сил на шестом десятке лет, но есть у людей рудаковской складки вторая молодость, пусть и покороче первой, но зато ярче мыслями, непреклоннее в своих решениях.
Леонид Матвеевич наспех закусил в переполненной столовой, залпом выпил стакан теплого кофе, взял в буфете две пачки папирос, чтобы уже хватило на весь день, и пошел к себе наверх, пружинистым скорым шагом подымаясь по людной, главной лестнице.