Весть о пришествии махди распространилась с необычайной быстротой. На пути следования кортежа сбегались толпы людей. Но наряду с приветствиями махди также славили и Абу Абдаллаха.
— Да ты просто народный герой, — заметил Убайдаллах. — Посмотри, как они тебя любят.
— Мой господин, все, что я сделал, я сделал с твоим именем на устах, почтительно сказал полководец.
Особенно много людей собралось у мечети Сиди Окба. Генералу пришлось даже пустить вперед солдат, чтобы расчистить путь.
— А скажи мне, какой ступени ты достиг в иерархии нашего ордена? — спросил Убайдаллах.
— Я так и остался миссионером низшего звена, — с улыбкой сказал Абу Абдаллах.
— С кем из наших людей ты общаешься?
— Я думал, что в этом уже нет необходимости.
— Ты заблуждаешься. Военные успехи вскружили тебе голову, и ты забыл о дисциплине.
Генерал промолчал.
— Надо послать за моим племянником в Саламию.
— Хорошо, я пошлю, — сказал Абу Абдаллах.
Имран, отпущенный полководцем, направился к мечети Трех Дверей и, ориентируясь от нее, нашел улицу, которая привела его к лавке, торгующей птичьими клетками. Клетки были разной величины, на любой вкус и очень красивые. Он осмотрел все, любуясь ими, слушая объяснения хозяина и согласно кивая ему.
Клетку он хотел купить для детей, которых в скором времени надеялся увидеть. Но в последний момент все же передумал, не купил. Пусть Абу сначала отпустит его, а купить он всегда успеет. Короче говоря, из суеверия, он не купил подарок, отстранил назойливого продавца, который, увидев, что покупатель уходит, тут же снизил цену вдвое и вышел из лавки. Напротив была мастерская оружейника. Имран вошел и потрогал выставленные клинки. Следующей в ряду была лавка по продаже ковров. Его усадили на табурет, подали китайского чаю и принялись расстилать перед ним ковры один за другим. Затем Имран забрел в лавку, где продавались поделки из оникса, пестрого и полосатого; шахматы, подносы, чаши, рукоятки мечей и ножей. Имран приглядел поднос для жены, но покупать не стал, отложив до отъезда. Думая о ней же, в соседней лавке он долго перебирал тонкие шерстяные ткани из Тинниса, Дамиетта, Шата и Дабика. Так он бродил, переходя из одной улочки в другую, влекомый неясным чувством, заглядывая в торговые лавки и мастерские ремесленников, пока не наткнулся на хаммам. Он вошел вовнутрь, выслушав приветствие каййима, разделся и отдался во власть хаммами, который уложив его на каменную плиту, облитую горячей водой, взбил в шайке пену и принялся намыливать, растирать и массировать его. Ощутив неземное блаженство после лишений многодневного путешествия, Имран вдруг вспомнил, как кричала за дверью рабыня, с которой махди остался наедине, покинув камеру. Но это не был крик боли или страха, в крике женщины было сладострастие.
— Скажи, любезный, — обратился Имран к банщику, — где здесь поблизости можно получить иные удовольствия?
— Господина интересуют женщины или мальчики? — вполголоса спросил банщик.
— Нет, нет, — опасливо напрягаясь, сказал Имран, — конечно женщины.
— Когда выйдете из бани, — сказал хаммами, — налево третий дом, спросите Усаму, хозяина.
— А сколько это стоит? — спросил Имран.
— Недорого, — успокоил его банщик, — вино и женщина, всего два дирхема. Но если у вас появится еще желание, то это будет стоить дороже.
Имран нашел дом Усамы, дал понять чего он хочет и его провели на второй этаж, в небольшую комнату с окном, выходящим на соседнюю улицу, такую узкую, что до противоположного дома можно было дотянуться, держа в руке меч.
— Принеси чего-нибудь, — распорядился Имран, — вина, фруктов.
Слуга исчез и вскоре вернулся с подносом, на котором было блюдо с гранатами, айвой и грушами, кувшин вина и две чаши. Положив все это на возвышение у ложа, он удалился. Рабыня оказалась гречанкой. Для публичного дома она была одета до неприличия прилично: чулки, плотная юбка до щиколоток, такая же плотная рубаха. Имран стоял у окна, поглядывая то на улицу, то на женщину. Волосы на ее висках были зачесаны подобно букве нун, и он никак не мог понять, красива она или нет.
— Как тебя зовут? — спросил Имран.
— Нура, — ответила рабыня и поклонилась.
— Угощайся, — сказал Имран, указывая на фрукты.
— Спасибо, — сказала Нура и взяла яблоко.
Имран первый раз покупал любовь, и понятия не имел, как надо вести себя с проституткой. Поэтому, выждав, когда та доест яблоко, сказал ей:
— Раздевайся.
Нура молча повиновалась. Имран смотрел, как она расстегивает многочисленные пуговицы на груди. Заметив взгляд, Нура спросила:
— А вы, господин?
Имран согласно кивнул, но снял с себя только кафтан, оставшись в нательной рубахе. Нура не стала настаивать, молча разделась и стояла, опустив глаза и крест-накрест закрыв руками груди.
— Убери руки, — приказал Имран.
Нура повиновалась.
Тело у нее было худощавым и белым, белей, чем лицо. Прекрасная грудь, бритый лобок и стройные ноги. Имран не чувствовал особенного, четко выраженного желания, но все же подошел и, положив руку на талию, притянул ее к себе. Она тотчас спрятала лицо у него на плече.
От женщины пахло галией. Имран шарил руками по ее телу, пока Нура, вдев коленку в его промежность, не заметила:
— Господин, два меча хорошо в бою, а здесь они только мешают друг другу.
Имран отстегнул перевязь и вместе с мечом бросил на пол. Затем он позволил себя раздеть и увлечь на ложе.
В объятиях гречанки Имран провел двое суток. Когда он вышел на свежий воздух, то почувствовал слабость и упал бы, если бы не слуга, который подхватил его, а затем помог взобраться в седло.
Вернувшись во дворец, Имран направился в аудиенц-зал, но у самих дверей был остановлен стражником. Имран посмотрел ему в лицо. Человек был ему незнаком.
— Вход воспрещен! У махди важное совещание.
— Я помощник Абу Абдаллаха, — нетерпеливо сказал Имран. — Пропусти, он ждет меня.
— Там нет Абу Абдаллаха, — невозмутимо ответил страж.
Имран повернул назад и в одном из переходов столкнулся с Рахманом, начальником охраны полководца. Тот, взяв его под руку, отвел в сторону.
— О, Имран, где ты пропадаешь? Исфах-салар уже несколько раз спрашивал о тебе.
— Что-нибудь случилось? — вопросом на вопрос ответил Имран.
— Ничего, кроме того, что махди поблагодарил вождей котама за помощь и попросил их вернуться к своим очагам. Они обиделись и ушли, уведя с собой много войска. Ведь некоторые рассчитывали на высокие должности. Махди велел объявить набор рекрутов в регулярную армию из местного населения.
— А что Абу?
— Он промолчал. Вожди в первую очередь обиделись на него. Ведь он обещал им много всего.
— Где он сейчас?
— В саду. Только попридержи язык, кажется он не в духе, к тому же с утра пьет вино.
Генерал сидел в беседке у небольшого пруда. В руке у него была чаша, в которую стоящий рядом виночерпий беспрестанно подливал, а напротив сидел юноша с раскрытой на коленях книгой и читал вслух стихи.
Собравшись с духом, Имран приблизился и приветствовал полководца.
— А-а, явился, кредитор, — насмешливо произнес Абу Абдаллах, — я уже подумал, что ты деру дал. Садись.
Имран сел.
— Читай дальше, — приказал генерал замолчавшему юноше. Юноша продолжил.
«Облака разостали по земле серое покрывало.
Радуга вышивает желтым и зеленым, красным и белым,
На шлейф красавицы входящей она похожа
В пестрых одеждах, одна другой короче.»
— Прекрасно, — сказал генерал, — можешь идти. Ты тоже, оставь кувшин и уходи.
— Ну, — спросил Абу Абдаллах, когда они остались одни, — где ты был?
Глядя в сторону, Имран пробурчал что-то неопределенное.
— Я не расслышал, — настойчиво сказал Абу Абдаллах.
— Я был у женщины.
— Двое суток?
Имран кашлянул.
— То-то я смотрю, ты весь зеленый, — рассмеялся генерал, — выпей вина.
— Нет, — с ужасом сказал Имран, отстраняясь, за эти два дня он выпил столько вина, что теперь не мог даже смотреть на него.
— А я говорю, выпей.
В голосе генерала зазвенел металл. Имран взглянул ему в лицо, взял чашу с вином и, преодолевая тошноту, выпил.
— Больше так не делай.
Имран кивнул, разглядывая чашу, — она была из черненого серебра с двумя позолоченными ручками.
— Я имею в виду твое отсутствие, я нуждался в тебе.
Имран насторожился.
— Абу Абдаллах, — встревоженно сказал он, — ты обещал отпустить меня.
Полководец налил себе вина, медленно выпил.
— Я могу силой удержать тебя, но боюсь, что тогда от тебя будет мало толку. Я хочу, чтобы ты остался по доброй воле. Может быть, сейчас ты единственный, кто способен дать дельный совет. У меня сложное положение. Долгое время я сеял возбуждение среди берберов, обещая им пришествие справедливого мессии. Но Убайдаллах обидел их, заявив, что более не нуждается в их услугах. Он не внял моим речам. Сегодня настал мой черед. Убайдаллах собрал в аудиенц-зале несколько человек, это высшие чины ас-сабийя. Вообрази себе, я туда не допущен, потому что в нашем ордене я так и остался миссионером низшего звена. Смешно, правда? К тому же, с момента моего посвящения прошло столько времени, что я, если бы уделял этому внимание, обладал бы шестой степенью. Потому что первые две степени можно достичь в течение года, а для преодоления каждой последующей необходим год. Ты не видел людей, явившихся к махди?
— Нет.
— Они из разных сословий: торговцы, ремесленники, дервиши, есть даже один нищий. Но ты бы видел, сколько спеси появилось вдруг в их лицах. Я едва удержался от желания наброситься на них с палкой и прогнать. Присутствие Убайдаллаха остановило меня.
Генерал замолчал, погрузившись в свои мысли. Воспользовавшись паузой, Имран задал ему вопрос:
— А что было в той бумаге, из-за которой ты едва не казнил меня?
Полководец вздохнул и изумленно посмотрел на собеседника. Имран словно заглянул в его мысли.