В какой-то из дней этого плавания корабль встал на якоре ввиду мыса Кап-Бон. Из разговоров между матросами стало известно, что это порт Эль-Хауария, где экипаж собирается пополнить запасы питьевой воды. Начинало темнеть, поэтому капитан не стал входить в гавань. Ночью, спящего тяжелым сном Имрана, разбудил надсмотрщик.
— Пошли, — сказал он, — хозяин велел тебя привести.
Имран безропотно встал и поднялся на верхнюю палубу. У капитанской каюты надсмотрщик остановился.
— Заходи, — сказал он, — уж не знаю, зачем ты ему понадобился?
Имран вошел в каюту и остановился. Комната была освещена неровным светом свечи. Сквозь щели в стенах проникали сквозняки и беспокоили язычок пламени. Всполохи света испуганно метались по каюте. Работорговец сидел за столом и пил вино, Имран догадался по запаху. На кожаной скатерти лежали фрукты, пахло жареной рыбой. Имран не сразу ее заметил, железное блюдо стояло на краю стола.
— Садись, — сказал работорговец.
Имран послушно сел на табурет, он очень хотел спать и плохо соображал что происходит. Хозяин налил вино в свободную чашу и пододвинул ее к Имрану.
— Пей, — сказал он.
Имран выпил вино и поставил пустую чашу на стол. Хозяин вновь наполнил ее. Имран не дожидаясь предложения осушил ее. Он был голоден. Вино ударило в голову. Имран пододвинул к себе рыбу и принялся ее есть, не утруждая себя отделением костей. Рыба была хорошо прожарена, кости перемалывались легко. Тем не менее он поперхнулся. Хозяин, перегнувшись через стол, треснул его по спине. Рука у работорговца была тяжелая.
— Спасибо, — сказал Имран.
— Ты не узнаешь меня? — спросил хозяин.
Имран перестал жевать, поднял глаза и удивленно посмотрел в лицо собеседнику.
— Нет, — наконец сказал он.
Хозяин взял подсвечник и поднес к лицу.
— А теперь?
Голова хозяина была лысой, лоб пересекал страшный шрам, подстриженная на манер моряков борода и серьга в ухе.
— Нет, — твердо сказал Имран.
Хозяин надел чалму, надвинул ее на лоб, закрыв шрам и снял серьгу.
— Сиджильмасу помнишь?
Что-то откликнулось в памяти Имрана.
— Сахиб аш-шурта, — наконец сказал он.
Сахиб аш-шурта, а это действительно был он, снял чалму и вернул серьгу на место.
— Бывший, — сказал он.
— Вот этого у вас не было, — Имран указывал на шрам.
— Не было, — согласился Ахмад Башир, — я упал на постоялом дворе, в Багдаде, ударился о колодезный камень. Меня сочли мертвым, потом кто-то сжалился и отвез меня в больницу. Там выяснилось, что я просто мертвецки пьян, я до этого много выпил и подрался.
Ахмад Башир улыбнулся. Ах, какая это была драка! До сих пор, вспоминая, он внутренне содрогается от восторга. Что и говорить, выпил он тогда изрядно. И в караван-сарай попал только к вечеру. Отведенная ему комната, была занята какими-то купцами, которые шумно ужинали и веселились. Ахмад Башир удивился и потребовал, чтобы они освободили помещение, так как он оплатил номер до завтрашнего утра и сейчас хочет лечь спать. Купцы тоже удивились, но подчиниться отказались, так как тоже уплатили за ночлег. На шум прибежал хозяин гостиницы и тоже удивился.
— Мне сказали, что ты уже не вернешься, — заявил он.
— Мне плевать на то, что тебе сказали, — с трудом выговаривая слова, сказал Ахмад Башир, он был расстроен, хотел лечь и забыться. — Хорошо, сказал он, — дай мне другой номер.
Свободных номеров нет, — отрезал хозяин.
Я сказал, дай мне свободный номер или освободи этот, — возвышая голос, произнес Ахмад Башир.
Хозяин встревожился и позвал кого-то из соседнего номера, чтобы тот подтвердил его слова. Лицо человека было знакомым. Это был купец из Сиджильмасы, прибывший тем же караваном.
— Это бывший начальник полиции, — радостно ухмыляясь, заявил свидетель.
Взгляды окружающих стали неприязненными. Полицию не любили даже в то время. Ахмад Баширу надоело ждать, отодвинув хозяина, он вышел в комнату и стал выталкивать находившихся там людей. В него вцепились сразу несколько рук и выбросили обратно. Ахмад Башир упал. От поднявшейся пыли он несколько раз чихнул и от этого немного отрезвел. Глядя на грязный пол перед носом, он подумал, что так низко ему еще не приходилось падать, но еще он подумал, что достигнув дна, ниже не опустишься, а подняться можно. Эта мысль несколько приободрила его. Увидев, как он чихает лежа ничком, купцы засмеялись, а земляк сказал:
— Катись обратно и там командуй, болван! Здесь тебе Багдад, а не Сиджильмаса.
Ахмад Башир по природе своей был боец. Хохот, насмешки и оскорбления это было именно то, в чем он нуждался сейчас. Чувствуя нарастающее бешенство, Ахмад Башир поднялся.
— Ну что же, — сказал он, — вы сами этого захотели.
Купцы, а их было пять человек, не считая человека из Сиджильмасы, который им подтявкивал, стали обходить Ахмад Башира с флангов, чтобы лишить его свободы передвижения.
— Господа, прошу вас, только не здесь, — взмолился хозяин гостиницы.
Ахмад Баширу очень хотелось врезать хозяину, но как бывший полицейский он знал, чем чревато избиение должностного лица.
— Окажем уважение хозяину, — сказал кто-то, и компания переместилась во двор. Ахмад Башир стал спиной к колодцу, чтобы никто не зашел с тыла.
— Ну, давайте, ублюдки, кто первый? — сказал он.
Но, «ублюдки» бросились на него все сразу. Первым плюху получил земляк, не желавший упустить возможность ударить пьяного начальника полиции. От удара у него так зазвенело в голове, что он сразу понял, что погорячился и поспешил, надо было подождать, и что разжалованный начальник не так пьян, подлец, как притворяется. То же самое подумали и купцы, когда поняли, какого противника они заполучили. Развлечение вдруг превратилось в жестокую потасовку с разбитыми носами и прочим членовредительством. Видя такой поворот, первый купец вдруг бросился в ноги Ахмад Баширу, желая повалить. Но наш друг вынес коленку и лишил ловкача передних зубов. Завопив от боли, тот стал подбирать их с земли.
— Зачем они тебе, придурок? — удивился Ахмад Башир. — Обратно же не вставишь.
Второй купец, задравший ногу, чтобы поразить его в живот, получил ногой же по яйцам. Охнув, он с посеревшим от боли лицом повалился на землю. Говорили, что после этой драки у него уже не было потомства, а мужчина был еще в соку. Удар третьего купца Ахмад Башир пропустил, но уж четвертого хрястнул от души, так, что себе кулак разбил, а купцу выбил челюсть.
Ахмад Башир, бывший в юности зачинщиком уличных потасовок, дрался по всем правилам этого искусства, а точнее не соблюдая никаких правил. Он бил руками, ногами, головой; пригибаясь хватал с земли песок и швырял ее в глаза противника. Он бил, вкладывая в удары всю обиду и разочарование, раздражение и ненависть, накопившиеся в нем за последнее время.
Но все же годы были не те. Ахмад Башир быстро устал и начал задыхаться. Да и врагов было шесть человек. Будь он помоложе, лет на двадцать и то вряд ли с шестерыми справился. Хмель и злость застили ему глаза, а то бы он не стал с ними связываться. Ахмад Башир все чаще пропускал удары. Открыв тыл, он утратил свою выгодную позицию, и этим не замедлили воспользоваться. Кто-то, зайдя сзади, прицельно ударил его в затылок, да так сильно, что он раскинув руки, упал вперед. И в тот момент, когда он ударился головой о колодезный камень, мир взорвался желто-красными звездами, тут же померк, и наступила абсолютная чернота.
— А я тебя сразу узнал, — сказал Ахмад Башир, — я даже не поверил своим глазам. Правда, ты изменился, похож на головореза-наемника. Как ты оказался в армии Абу Абдаллаха? Разве тебя не помиловали? Мне клятвенно обещали, я сам видел бумагу.
— Она у меня с собой, — сказал Имран, — я с ней не расстаюсь, попала ко мне другим путем. Я получил ее, когда приступом взял Сиджильмасу. Она пришла слишком поздно, и я бежал из тюрьмы, потому что меня должны были выдать родственникам убитого мною мутаккабиля для свершения обычая кровной мести.
Бывший сахиб аш-шурта почувствовал потребность объясниться.
— Я здесь не при чем, — сказал он, растопыривая руки, словно отражая обвинение, — меня уже не было в Сиджильмасе. Если бы ты только знал, какие беды свалились на мою голову! И все из-за Убайдаллаха.
Имран неожиданно рассмеялся.
— Халиф Убайдаллах помиловал меня и приказал продать в рабство. Вот была бы потеха, если бы он узнал, что именно вы купили меня!
Ахмад Башир не разделил его смеха, криво улыбнувшись, он заметил:
— Смею надеться, что об этом он не узнает никогда, иначе мне несдобровать. Плохо быть слугой двух господ. Угождая одному, никогда не знаешь, во что выльется гнев другого. Все же как ты здесь оказался?
— У меня, как выяснилось, есть один существенный недостаток, — сказал Имран, — я честный человек, уж таким меня воспитали родители. Вы сами имели возможность в этом убедиться, когда предложили мне сделку. Вместо того, чтобы направить свои шаги в сторону гор, я отправился выполнять условия нашего договора.
— Да, я помню это, — сказал Ахмад Башир, — это правильно для порядочных людей. Мы все сдержали свое слово. И ты, и я, и даже тот человек из Багдада.
— Я сдержал слово, данное вам, сахиб аш-шурта, потом мне пришлось сдержать слово, данное тому человеку, которого вы с моей помощью посадили в тюрьму. Из-за всего этого я оказался здесь.
Имран вдруг заплакал.
— О чем ты плачешь? — спросил Ахмад Башир.
— Я плачу по Абу Абдаллаху, — ответил Имран.
— Возьми себя в руки, — жестко сказал работорговец, — у них свои игры, а у тебя свои. Радуйся, что цел остался.
— Вы не знаете, — вытирая слезы, проговорил Имран, — вы не знаете, что это был за человек! Никогда не встречал более доброго, умного, сильного и благородного человека!
— Где уж нам, — ревниво сказал Ахмад Башир. Он сильно сомневался в том, что кроме него был еще человек, обладавший такими качествами.
— В бою под Белезмой я спас ему жизнь, — не успокаивался Имран, — он полез первый в пробитый тараном крепостной проем. Абу не заметил лучника, целящего в него в упор. Я пригвоздил его дротиком к стене. Абу улыбнулся мне. А потом арабы стали лить в проем кипящую смолу, и мы оказались в западне. И втроем — я, Рахман и Абу Абдаллах — рубились спина к спине до тех пор, пока не подоспела подмога. Исфах-салар похвалил меня, сказал, что я хороший воин.