— Но он евнух, — настаивал Али ибн Иса.
— Я думал об этом.
— Любопытно.
— У евнухов удаляется часть тела, которую принято считать мужским достоинством. Следовательно, случись им получить доверие и возможность, не вообразить рвение, с каким они будут компенсировать свой недостаток.
— Возможно, — задумчиво сказал Али ибн Иса, постукивая указательным пальцем по лбу, — но твои умозаключения представляются мне слишком сложными. Кстати, это беда умного человека. Любую возникшую проблему он старается продумать путем сложных логических построений, и в семи случаях из десяти он проигрывает, так как противник, оказывается, двигался простейшим путем, то есть тем, какой приходит на ум сразу.
— Прошу простить меня. Наверное, вы устали, а я утомляю вас своими домыслами.
— Нет, нет, ты хорошо сделал, что рассказал мне об этом. Сомнительно, что халиф поступит так, как ты говоришь, но поступил ты правильно.
— Вы позволите мне удалиться?
— Да, конечно, иди отдыхай. Я доволен тобой.
У выхода Абу-л-Хасан остановился и произнес то, что приберегал напоследок.
— Кстати, Ибн ал-Фурат тоже был там, — Али ибн Иса встрепенулся и посмотрел на Абу-л-Хасана.
— Ибн ал-Фурат?
— Да, и простите, мне только сейчас это пришло в голову.
— Что именно?
— Если Ибн ал-Фурат озвучит тайное желание ал-Муктадира, он усилит свое влияние.
— Не называй повелителя правоверных по имени, это невежливо, и не мне учить тебя манерам.
— Простите, — сказал Абу-л-Хасан, склонился в почтительном полупоклоне и так быстро исчез, что в следующее мгновение, всемогущий вазир сделал мозговое усилие, чтобы сохранить в памяти воспоминание о начальнике тайной службы.
Абу-л-Хасан покинул дом вазира с улыбкой на устах. Он был доволен собой.
Перед тем как отправиться домой, он зашел в присутствие, чтобы прочитать последние донесения агентов. В приемной навстречу ему поднялся тучный мужчина в черной чалме и, не дав опомниться, заключил в объятья. Силой посетитель обладал изрядной, как ни пытался Абу-л-Хасан отстраниться, ничего не получилось. Он лишь поймал взгляд секретаря, настороженно следившего за ними и делавшего какие-то знаки.
— Дорогой друг, — бубнил в ухо незнакомец, — как я рад вас видеть!
Получив, наконец, свободу движений, Абу-л-Хасан вгляделся в лицо посетителя и… какое-то давно забытое, но оставившее светлую печаль, событие глянуло на него глазами посетителя. Секретарь сказал на всякий случай:
— Господин сказал, что вы его ждете.
— Это вы, вы живы! — наконец произнес Абу-л-Хасан.
— Да, это я, раис. Будучи проездом в славном городе Мансура, не мог не навестить вас.
Бывший сахиб аш-шурта был бодр и весел.
— Вы правильно поступили.
На лице Абу-л-Хасана была неподдельная радость:
— Что же мы стоим, проходите в мою комнату.
Идя за Ахмад Баширом, раис чуть не засмеялся, до того он был рад видеть этого человека живым. Узнав о смерти Ахмад Башира, Абу-л-Хасан расстроился, пенял себе за недостаточное участие в судьбе человека. И чем более прочилось положение Абу-л-Хасана, и росло его благосостояние, тем более терзали его угрызения совести.
Вошли в комнату, и Абу-л-Хасан сказал:
— А зачем сюда, поедем ко мне домой.
— Стоит ли беспокоиться, — неуверенно сказал Ахмад Башир.
— Стоит, стоит. Помните, как славно вы угостили меня в Сиджильмасе?
— Давно это было, — невесело произнес Ахмад Башир.
Абу-л-Хасан вызвал охрану и предложил гостю последовать за ним.
— К чему столько солдат? — удивился Ахмад Башир, увидев отряд вооруженных людей.
— Положение обязывает, — сказал Абу-л-Хасан, — вы не видели выезд Назука.
— Кто этот Назук?
— Сахиб аш-шурта Багдада.
— Надо же, — процедил сквозь зубы Ахмад Башир.
Абу-л-Хасан положил руку на плечо Ахмад Башира.
— Простите меня, друг мой. Если бы вы знали, как я переживал вашу неудачу.
— Пустое, — беспечно отозвался Ахмад Башир, он уже справился с собой, я недурно провел все это время, многое повидал. Должен вам сказать, что умному человеку все равно, чем заниматься, он во всем добьется успеха, главное — не бояться риска.
— Совершенно верно, — подхватил Абу-л-Хасан, — прекрасно сказано.
Всегда приятны слова, освобождающие вас от чувства вины, которое появляется при виде человека, обошедшегося без вашей, необходимой для него помощи.
— Уже скоро, — сказал Абу-л-Хасан, — вон за тем поворотом мой дом.
Процессия двигалась неспешным шагом. Улицы были безлюдны. Редкие прохожие торопились уступить дорогу военным. Начинало темнеть, и блестящая луна неумолимо поднималась на небосвод.
— Какая хорошая в этом году зима, — заметил Абу-л-Хасан, — вы не находите?
Поговорили немного о погоде. Абу-л-Хасан сказал, что морозы случаются редко, но каждый раз это стихийное бедствие для Багдада. Голод, мор и, как правило, народные волнения.
У ворот своего дома Абу-л-Хасан отпустил охрану, надо признаться, пользовался он ею редко. Начальнику тайной службы не подобает привлекать к себе внимание. Захотелось произвести на гостя впечатление.
— Хороший дом, — сказал, оглядевшись, Ахмад Башир, — да будет вам польза от него.
— Благодарю вас, — ответил Абу-л-Хасан, и приказал подать ужин…
Вслед за хозяином, Ахмад Башир поднялся на второй этаж. Комната была устлана коврами, вскоре слуга внес мраморную столешницу, а другой, торопясь, принялся уставлять ее закусками, хлебом, кубками для питья. Руководил всем этим уже известный читателю, Хамза.
Вино принесли в последнюю очередь. Два стеклянных запечатанных сосуда. Абу-л-Хасан собственноручно вскрыл один и наполнил кубки.
Выпили, пожелав, друг другу добра и здоровья. Хамза прислуживал за столом, но вскоре был отправлен вниз.
— Я позову, — пообещал хозяин.
Первый сосуд опустел довольно быстро. Беседа ладилась. Вспоминали подробности поимки лже-махди, смеялись. Но в какой-то момент Ахмад Башир, помрачнев, сказал:
— Удавить надо было его тогда в тюрьме. Сколько лет сражений, сколько достойных людей погибло, не говоря о том, что его люди убили Анаис. А что ему стало, царствует и все наши усилия пошли прахом. Кстати, что стало с той бумагой, которую мы взяли у него? Я не слышал фетвы, где бы она фигурировала.
Абу-л-Хасан усмехнулся.
— Между прочим, я испытал разочарование раньше вас. Я ехал, прижимая к груди вожделенную бумагу. Вообразите гордость, с какой я вступил во дворец, но оказалось, что я приехал не вовремя. В тот день случилась свадьба. Халиф выдавал свою дочь замуж, им было не до пустяков. На следующий день у всех болела голова с похмелья, правда, к вечеру я получил свою нынешнюю должность, что я считаю невероятным везением. Ведь обо мне могли забыть. Что же касается фетвы, то пока Убайдаллах сидел в тюрьме, она была неактуальна. Потом случился заговор, дворцовый переворот, изменилась политическая ситуация.
— Значит, все было напрасно. Подумать только, какие потрясения я испытал, и все для того, чтобы у них изменилась политическая ситуация, злобно сказал Ахмад Башир.
Наступило неловкое молчание.
Вот они — две стороны одной монеты.
Плюсы и минусы одного и того же дела. За столом сидели два человека, из которых один нажился, а другой разорился на одной и той же торговле.
Чтобы разрядить напряжение, возникшее за столом, Абу-л-Хасан крикнул управителя.
Появился Хамза и, скрестив руки на груди, стал перед ними. В уголках его губ таилась доброжелательная улыбка.
Абу-л-Хасан долго молчал, глядя на хаджиба тяжелым взглядом, но раздражение его улеглось и вместо того, чтобы сорвать на нем зло, он спросил:
— Ну, что новенького?
— Где, хозяин? — невозмутимо спросил Хамза.
— Ну, где-нибудь, вообще.
— Анна.
— Какая Анна? — удивился Абу-л-Хасан.
— Ваша новая служанка, господин.
— А-а, и что же с ней случилось?
Ахмад Башир, до того безразлично пивший вино, услышав женское имя, заинтересовано посмотрел на слугу.
— Я отпустил ее домой, — продолжал Хамза, — взять свои вещи, так вот, когда она возвращалась, к ней привязались два айары. Поведение их было столь непотребным, что ей пришлось спасаться бегством, но, мерзавцы не успокоились и стали преследовать ее и даже ворвались к ней домой. Ее отец пытался успокоить их, но безуспешно и, если бы не работник-поденщик, случившийся там, страшно подумать, чем все могло бы кончиться.
— Что же сделал работник? — спросил Абу-л-Хасан.
— Работник вышел на шум из другой комнаты и, видя такое дело, обругал их последними словами. Они бросились на него с ножами и, представьте себе, работник, вместо того чтобы дать деру, как сделал бы любой нормальный человек на его месте, например, я, вдруг тоже достает нож и начинает столь искусно им орудовать, что обращает айаров в бегство.
— Надо же, — сказал Абу-л-Хасан.
— Я говорю, — продолжал Хамза, — что не мешало бы в каждом доме иметь по такому работнику, тогда айары не распоясались бы так.
— Это верно, — согласился Абу-л-Хасан.
— А откуда он достал нож? — спросил Ахмад Башир, внимательно слушавший хаджиба.
— Не знаю, господин, — пожал плечами Хамза.
— А нельзя ли спросить?
— Сейчас узнаю, — ответил Хамза и, обращаясь к Абу-л-Хасану, — вы позволите, господин?
— Иди, — разрешил хозяин.
Хамза с достоинством склонил голову и вышел.
— Что это за айары? — спросил Ахмад Башир. — По-моему, я где-то уже слышал это слово.
— Банда разбойников, — раздраженно сказал Абу-л-Хасан, — городское дно, отребье, никчемные мастеровые, разорившиеся лавочники и прочая чернь. Они якобы придерживаются кодекса чести: сдержанность, сила воли, стойкость и пренебрежение к боли, преданность в дружбе, целомудрие (не прелюбодействуют не лгут, соблюдают харам[112]), не бесчестят женщин, а вместе с тем они не гнушаются забирать имущество у людей и причину для этого придумали, мол, богатство — причина людской злобы. Узнают они друг друга по заплатанным штанам и особому языку, носят ножи